Взял Михаил на свою беду и сестру царевну Кончаку. Да ведь не оставишь её на юру[75] - и так брошена!
Юрия вот только не взял!
Вон что - ушёл Юрий-то! Ушёл! Бросил все: казну, жену, друзей своих татарских, бояр, войско бито!.. Как? Когда успел? Куда скрылся? Без следа! Будто кони его унесли летучи!
А потому как кони-то не летают, не иначе Бес его и упас.
Девятого декабря одна тысяча триста семнадцатого года, на Праведницу Анну, в день, когда была зачата Пресвятая Богородица, великий князь тверской, вопреки всему и ради лишь одной высшей правды, одержал победу над объединёнными силами зла.
Ну как объяснить (хотя бы и себе самому) ту победу, если не милостью Божией?
Да ведь не иначе сама Богородица той победой с небес Руси знак подала. Не зря на иконах, посвящённых святой Анне, сама Пресвятая Дева, вознесясь над Землёй, попирает стопами шар, обвитый змиим. А что есть змий? Воплощение диаволово. А что есть шар, как не наша вселенная. Так вот тогда Богородичным знаком на Руси посрамлён был дьявол.
Да вот беда, по слепоте ли своей, по иным ли причинам Русь тот знак не увидела…
Да ведь и по сю пору замечать не торопится.
О Калке-то и Сити кто не знает?
А про Бортенево-то - знает кто?
Будто весь огромный Сарай, что в день на коне не обскачешь со всеми его купцами, муллами, магумеданскими судьями-казами, даже ремесленниками и продажными девками, что идут отдельным обозом, снялся с места и двинулся. Да что Сарай! Кажется, вся степь поднялась, сбилась в един караван.
А впереди того каравана войско. Огромное войско! Одних эмиров-темников, что предводительствуют десятитысячными туманами - десятки! А сколь нойонов, что командуют тысячами! А сколь в тех тысячах беков-сотников? А сколь в тех сотнях мурз-десятников? Коль сочтёшь всех начальников, так получишь число подчинённых. Только кто ж их сочтёт?
А потому и войско представляется неисчислимо!
Никто не знает, на войну ли ведёт царь царей, великий ильхан Узбек это войско или же всего лишь на пышные зверовые ловы, как говорят? Однако даже для самой пышной царской охоты больно громадна сила! А для войны слишком уж неспешно и вяло движется она. Точно и сам хан путь потерял, точно и он не знает, куда и зачем ведёт свою Золотую Орду.
Опять же, коли на войну собрался, так зачем весь Сарай за собой потянул со всеми учреждениями и даже с продажными девками, зачем столь тучны и обильны ведёт за собой стада и табуны лошадей? Разве не для того война монголу, чтобы всё это отобрать у врага, гнать его побеждённым перед собой, отнять все, чем он владел, ездить на приятно идущих жирных конях, сжимать в объятиях его дочерей и жён и их губы сосать? - как заповедовал то Чингиз.
Хоть и хранят на походе войсковые туманы боевые порядки, но больно уж коротки переходы, а привалы по воле хана могут длиться и дни, и недели… Нет, не похоже то на войну. За три месяца едва взобрались от устья Дона в Ясские горы![76]Да и то, вдали ещё настоящие горы. Движется неторопко войско вдоль Терека. Коли и дальше так пойдёт, когда и дотянутся до Дербентских Ворот?
Но что и ловить Узбеку за теми воротами? Неужто и впрямь Иран воевать решил? Это вряд ли! Если и нанёс хану Узбеку какую обиду Иранский хан, как о том говорят, так, во-первых, не столь она и велика, раз про неё никто ничего толком сказать не может, а во-вторых, меж своими-то всегда по-хорошему уладиться можно. Ведь не враг Узбеку Абусамда и Узбек тому Абусамде вовсе не враг, потому что един у них Бог Аллах! Непонятно, зачем и двинулись?
Знать, на иное готовил силу Узбек. Кабы шагнул с такой силой татарин на Русь, так не было бы, поди, и Руси. И мог шагнуть. Да не шагнул: Михаил Ярославич принял Узбеков вызов, сам явился на ханский суд. А коли войско-то снаряжено, надо ж его куда-то вести. Вот и повёл его хан к Дербентским Воротам хулагидов теснить. Но и их не больно теснит, больше стоит на неспешных привалах. И оттого, нет-нет, да вдруг и покажется, что затеял хан этот безлепый поход лишь от досады, для того ещё, чтобы подалее от православных крестов казнить великого русского князя. Конечно, такие хлопоты вроде би ни к чему, но в тайные ханские мысли проникнуть тяжелей, чем взобраться на самую высокую гору. Ан коли и взберёшься, так всё равно тут и скатишься. Потому как капризна воля хана и переменчивы его мысли. Однако же вот что примечательно: так тот поход ничем и не кончился - ни войной, ни охотой. Даже Дербентских Ворот Узбек не достиг. Как только решил Михайлову участь, так тут же и воротился вспять в свою степь.
Уныл и промозгл ноябрь в Ясских горах. Ни холода тебе, ни тепла, лишь ветер свищет. Да и не понять, откуда и дует, мечется меж каменных стен, как свинья в мешке. И визжит-то свиньёй. Кидает в лицо льдистую крупку. А снега-то нет как нет. Лишь на вершинах лежит покровом, слепит глаза, как в ясный день на Руси, да вот беда: не дотянешься, не ухватишь в горсть того снега. Бывает, прихватит морозец каменистую, чуждую почву, но в скорую ростепель, хоть и камениста она, а вмиг растечётся вязкой жижей не хуже русской. Не потому ли на месте топчется ханское войско? Так куда и тронулся на распутицу?
Огромно, необозримо, как сама Орда, татарское становище. Куда ни посмотришь, все округ уставлено кочевыми кибитками, войлочными вежами[77], богатыми красными и золотыми шатрами.
А по ночам чёрное беспросветное ясское небо озаряется: отблеском тысяч и тысяч костров.
* * *
Ногти грыз Юрий, а кабы мог достать, так и локти кусал, столь боялся он ехать в Сарай на Узбеков суд. Поди, забоишься, когда поручение царёво не выполнил. Да ладно б это одно - поправимо, но к тому ещё дорогую царскую подарёнку не то чтобы потерял ненароком, а сам нарочно и выбросил.
Тогда в Бортенево думать-то о жене было некогда. О себе-то не помнил, спасаясь, потому как спастись не надеялся. Право слово, сам бежал без надежды, потому, знать, и про Кончаку забыл. И хорошо-то, как вышло, что не вспомнил о ней. Потому как, если бы вспомнил, во-первых, наверняка достал бы его копьём Михаил, а во-вторых, даже если бы Михаил его не убил, так ещё неизвестно, как бы дальше все обернулось! А теперь вона удачно-то как обставляется, хотя, конечно же, не само по себе.
Собственно, Юрий не мог понять, как его осенило тогда бежать, даже до того ещё, как татары кинули стяги. Ан вот осенило и всё! В самом деле, будто ни об чём не знал, ни об чём не помнил, одно лишь стучало в мозгах:
«Жить! Жить! Уйти! Спастись! Убежать! Унестись!..»
Ну и унёсся!
Только в Торжке, до которого неведомо как и добрался с малой горсткой дружины, в себя пришёл. Куда идти? В Москву, к Ивану? Да знал: Ванька-то ласков брат, покуда Юрий сам при коне, ан как пеший-то в ворота его постучишь, так не ведомо, откроет ли, даст ли кусок хлеба или так, из-за городьбы словами утешит? Сильно изменился за эти годы Иван. Не до конца ещё, ан уж обнажил свою подлую суть. Хотя Юрию-то та суть всегда была явственна. Покуда Юрий в Сарае да Новгороде общее дело ладил, Иван-то наособняк усиливался. До того усилился, что Юрий в своих плачевных обстоятельствах не рискнул к нему сунуться. Пошёл в Новгород.
В Новгороде-то тоже Юрия не по чести приняли. И не пересказать, как там было, чего ему стоило наново на свою сторону склонять плотников.
Упёрлись как никогда!
- Клялись, мол, мы, Михаилу, боле в прю твою с ним не вступаться! - говорят. - Худа тебе не хотим, ан и добра не жди!
Ах, людишки неверные, али ему, Юрию-то, мало клялись, что до конца будут с ним стоять?..
Опять пошёл торг! Каких свобод им не сулил, какого серебра-золота, каких земель не пообещал пораздать нужным людям! А те, чуя слабину, алчны стали выше меры, да ведь и скупиться нельзя. Ну, кое-как по их жадности да по Юрьевой щедрости в счёт будущих прибытков всё-таки сторговались.
А здесь ещё, кстати, прибыл в Великий Новгород новый архиепископ Моисей, поставленный митрополитом Петром взамен почившего владыки Давида. Так вот, Моисей проникся большим сочувствием к Юрию. Надо полагать, и владыке посулил Юрий обильно жертвовать на монастырские нужды, коли удастся ему удержаться у власти. Хотя, разумеется, поддержка нового архиепископа прежде всего определялась отношением самого митрополита Петра к Москве. Души не чаял митрополит Пётр в сём городе и в его мирском владыке княжиче Иване Даниловиче, а, следовательно, не мог он и Юрию в делах его не поспешествовать.
Так или иначе, но владычье мнение всегда много стоило и много значило в Великом Новгороде.
Словом, всего через два месяца повёл Юрий новгородцев на Тверь. Однако Михаил опять упредил его, теперь уж встретил на Волге, на пределе тверских и новгородских земель у сельца Синеевского. Но биться не стали. Тверской выдал Юрию брата Бориску, князей, бояр, то бишь всех заложников, взятых им у Бортенево. С честью также отпустил ордынских послов с их татарами. Да всех отпустил. Ан вон только царёву сестру и любезную Юрьеву сердцу супружницу Агафью-Кончаку не отпустил. Померла княгиня в тверском плену!
