— Говори.
— Мне девка из театера, Зюрина Донька, та, что данс вдвоем пляшет…
— Ну! — не сводя с него взгляда, тихо произнес Голицын.
— …быдто они, то есть Нюша и Коноплева Машка, в ту ночь, в этом самом селе, — пугаясь князя и путаясь в словах, забормотал камердинер.
— Каком селе? — еще тише, холодно спросил Голицын.
— В той, значит, станице казацкой, где ливень этот самый был…
— В Шелкозаводской?
— Точно, в ней самой, ваше сиятельство.
— Ну и что? — спокойно спросил Голицын, выжидательно глядя на камердинера.
Прохор замялся и с отчаянием проговорил:
— Так там, значит, эти вон самые Нюша и Машка ночевали не вместе со всеми ахтерками, в общей, а в другой, хозяйкиной избе…
— Почему?
— Вроде как мала первая хата была, тесно всем было, и хозяйка их двоих увела к себе.
— Что ж еще говорит эта Донька?
— Больше ничего, ваше сиятельство.
— А ты что думаешь?
— Всякое, ваше сиятельство. Может, и вправду тесно было…
— А может… — испытующе глядя на него, сказал князь.
— Все может случиться, батюшка барин. Ведь бабы навроде сук, извините за такое слово. Им мной велено было всем в одном месте ночевать, никуда врозь не отлучаться.
— Кто караулил их?
— Агафон, он там и ночевал с ими. Он, ваше сиятельство, божился, что никого там, окромя бабы-казачки, не было. Сам он туда раза три за ночь ходил.
— Он дурак, твой Агафон!
— Так точно, это истинно так! Чистый Бык, что головой, что силой, — поддакнул Прохор.
Голицын не отвечал. Он задумался, перебирая в голове все, что услышал от камердинера.
Хотя Небольсин и был где-то тут же, Голицыну даже смешным казалось подозревать его. Но вместе с тем, зачем Нюша ночевала в стороне от других? Для чего в чужой станице она до десяти часов ночи бродит по незнакомой улице с этой Машкой?
— Что еще сказала Донька?
— Ничего, батюшка князь… перепужалась только и все твердит: «Нюша — девка добрая, честная, ни в чем не повинная…»
— Ты, старый болван, распустил их, вот в чем дело. Смотри у меня, а то я за тебя возьмусь, тогда только и будет порядок, когда выпорю тебя за всех сразу.
— Барская воля, ваше сиятельство. Наказуйте, коли в чем провинился, однако служу вам, видит бог, как надо, — униженно кланяясь, скороговоркой заговорил Прохор.
— Пошел вон! Спать только помешал, скотина! — Голицын снова натянул одеяло.
Прохор, довольный таким благополучным концом, потушил свечу и на цыпочках вышел из комнаты.
Утром, брея князя, Прохор говорил:
— Как было велено, всю ночь проверял ахтерок. Все до одной были при доме, никто не отлучался, и никто не заходил к девкам.
Голицын апатично слушал его.
— А насчет вашего отъезда, батюшка барин, так разговоров нету. Понимают, что по цареву приказу это делается. Извольте надуть щеку, ваше сиятельство, я тута бритвочкой пройдусь, — осторожно водя бритвою возле уха Голицына, продолжал Прохор.
— Коляска на завтра приготовлена? — надувая намыленные щеки, спросил Голицын.
— Точно так-с. Матвей моет ее с дороги, к вечеру будет в аккурате.
— Повару указал, что готовить на обед и в дорогу?
— Цыплят с картофелем, суп с лапшой и кисель из вишни. В дорогу, ваше сиятельство, опять же цыплят да холодной баранины и фруктов. И, конечно, вина.
Голицын осторожно кивнул головой.
— Насчет поручика опять ничего не известно. Тут он, в станице, да где жительствует — никто толком не ведает. И сам спрятался, и людей его не видать, — продолжая брить князя, рассказывал Прохор.
Когда он добрил щеку, Голицын с неудовольствием сказал:
— Как это не могут узнать? Плохо ищут!
— Не извольте гневаться, ваше сиятельство, ввечеру узнаем.
— А как Анна… как держится, узнав, что без меня едет дальше? — перебил Прохора Голицын.
Сбитый с толку, не зная, что отвечать, камердинер на всякий случай осторожно сказал:
— Да вроде никак, ваше сиятельство… Ничего не заметно.
Голицын стер со щеки пену, внимательно оглядел лицо в зеркало:
— Порезал, болван!
— Простите, ваше сиятельство, самую малость, прыщик…
— Дай спирт и лавандовую воду… брить — и то не умеешь!
Давно уже знавший Голицына и хорошо изучивший его характер Прохор понял, что князь чем-то очень раздражен. И то, что он назвал Нюшу Анной, особенно напугало Прохора. Князь редко, лишь в минуты гнева, называл слуг полным именем, и это всегда было признаком накипевшей ярости.
— Где она? — вдруг спросил Голицын.
— Тута, в соседнем флигельке, ваше сиятельство, — замирая от страха, прошептал камердинер.
— Подай мне ручное зеркало и позови ее сюда. Да когда войдете оба, ты стань вот тут, — князь указал возле себя.
— Слушаюсь, ваше сиятельство, — проговорил окончательно озадаченный Прохор.
Нюша с Машей, обнявшись, не спеша гуляли по саду, о чем-то перешептываясь и поминутно заливаясь смехом.
Щеколда ворот звякнула, и во двор быстрым шагом вошел Прохор. Лицо его было озабочено, глаза кого-то искали.
— Принес черт этого кобеля поганого, — с отвращением сказала толстушка, — ищет кого-то.
— Ой, господи, — испуганно схватилась за сердце Нюша, — не за мной ли?
— И чего он тебя искать будет, нас здесь цельная куча. И не люблю ж я его, окаянного холуя господского, — глядя сквозь кусты на метнувшегося в хату Прохора, сказала Машенька.
— Ой, подруженька, за мной это, ой за мной, чует мое сердце, меня это ищет, — прижимаясь к девушке, побелевшими губами прошептала Нюша.
— Ох да и напуганная ж ты этим князем! Зачем ему ты теперь, когда вам врозь ехать надо!
— Именно теперь-то и страшусь всего, теперь, когда солнышко мое засветило.
Она смолкла. На крыльцо, быстро шагая, вышли Прохор, Донька и Марфа.
— Ню-юша-а! — звонко закричала Донька, вглядываясь в сад. — Да во-он они, во-он в саду хоронятся, — указала пальцем на замерших под деревом девушек Марфа.
— Нюша, быстро за мной, барин требует! — сбегая с крыльца, закричал Прохор. — Серчает очень.
— Зачем требует, Прохор Карпович? — не в силах сдвинуться с места, прошептала Нюша.
— А кто его знает зачем? Сказано «немедля», а зачем, он сам знает. Идем, идем, Нюша, торопись, он, — Прохор оглянулся, — как тигра лютует.
— А отчего? — упавшим голосом спросила Нюша, еле поспевая за камердинером.
— Барский ндрав, кто ему может запретить! На то он князь и барин.
— Звали, батюшка барин? Доброго утра! — кланяясь от двери, сказала Нюша.
— Здравствуй! Что бледна? Или нездорова?
Голицын через плечо посмотрел на девушку. Нюша молчала. Князь снова взял зеркало и стал изучать порезанную щеку.
— Разучился брить, Прохор! Еще раз порежешь, худо тебе будет. Дай-ка пудры, да не той, не той, болван, а светлой!
Князь был не в духе, и Нюша сразу почувствовала это.
— Завтра уезжаю в Грозную… — медленно начал Голицын, пудря лицо и внимательно всматриваясь в зеркало. — Как ты думаешь, брать тебя с собой или тебе лучше ехать со всеми дальше?
— Не могу знать, ваше сиятельство, как скажете, воля ваша, — тихо проговорила Нюша.
— Я сам знаю, что моя воля, а я спрашиваю тебя, как ты считаешь?
— Ежели не очень буду нужна вашему сиятельству, то лучше со всеми, с девушками, — нерешительно ответила Нюша.
— Значит, с оказией в Екатериноградскую и там со всеми станешь ожидать меня? — ровным, спокойным тоном спросил Голицын.
— Если вашей милости будет угодно.
Голицын задумался. Прохор замер возле барина, боясь даже дыханием нарушить тишину. Еле держась на ногах, стараясь не выдать охватившего ее ужаса, Нюша неподвижно стояла у двери, глядя беспокойным, полным отчаяния взором в затылок Голицына.
Князь, занятый своим туалетом, казалось, не обращал на нее внимания.
— Ну что ж, и я думаю, что мне надо ехать без тебя. Прохор, отложи коляску, поеду верхом!
— Не трудно ли будет, ваше сиятельство? Путь дальний, — льстиво сказал камердинер.
— Нет, всего два перехода. А ты, Нюша, ступай к себе, поедешь со всеми в оказии!
Бледное лицо девушки залила краска, глаза радостно блеснули. Ей стало вдруг так легко, что, как птице, захотелось петь.
— Иди, ты больше не нужна мне, — спокойно повторил Голицын, в зеркало следивший за выражением лица девушки. Нюша низко поклонилась, и легкой, радостной походкой выскользнула из комнаты. Прохор молчал, только теперь он начал понимать хитрую игру князя.
Голицын повернулся к нему.
— Верни ее!
Прохор кинулся к дверям. Князь встал, побрызгал на руки духами, потом опрыснул халат, пригладил щеткой волосы и сузил холодные, полные презрения и гнева глаза.
В дверях стояла Нюша, счастливое выражение еще не сошло с ее лица, за ней был виден Прохор.