принадлежит только вам».
Королева не переставала требовать от родственников ускорить освобождение своей семьи. Но силы коалиции не видели смысла продолжать дорогостоящую войну с целью реставрации монархии во Франции. Все это делалось не без задней мысли, что внутренняя анархия победит, и тогда будет легко расчленить ослабевшую Францию в свою пользу. Император Франц II не был склонен выделять деньги на ведение военных действий. Фон Ферзен осаждал графа де Мерси, требуя нового манифеста, еще более угрожающего и подкрепленного реальными военными действиями, но тот отделывался туманными обещаниями. Перешедший на сторону врага генерал Дюмурье, после безуспешной попытки поднять свое воинство на освобождение королевы, сдал врагу четырех комиссаров, посланных в его армию Конвентом, и сам перешел в стан неприятеля. Пошли толки об обмене этих людей на Марию-Антуанетту, но оказалось, что Конвент не готов пойти буквально на все, чтобы заполучить их обратно. Далее сделали попытку выкупить королеву, но Франц II не проявил желания раскошелиться на столь святое дело.
Тем временем положение королевы ухудшилось тем, что у нее отобрали сына. Это была истинная трагедия. Конвент вдруг взволновало, что Людовик ХVII находился под полным влиянием своих монархических родственников, тогда как ему надлежит получить «республиканское образование». Был издан декрет, гласивший следующее: «1. Малолетний Луи, сын Капета, будет отделен от матери и размещен в ином помещении, наилучшим образом защищенным из всей местности Тампля. 2. Он будет передан в руки наставника по выбору Генерального совета Коммуны». Таковым был назначен сапожник Симон, которому помогала его жена.
Ребенка пришлось буквальным образом вырывать из рук матери, для которой он давно стал единственным утешением. Его поместили в покои, где до казни содержался отец. Три женщины были лишены всяческой прислуги и буквально посажены под замок. Единственным отвлечением были краткие прогулки на вершине башни. Мария-Антуанетта проводила часы перед закрытыми ставнями, она нашла место, где в щель между оконными створками могла увидеть мальчика, когда тот выходил во двор.
Сначала ребенок тяжело переживал разлуку с родственниками, но потом быстро привык к новому образу жизни. Честно говоря, после казни отца жизнь его в обществе трех дам была несладкой. Отец считал его равноправным себе, настоящим мужчиной, и воспитывал как такового. Женщины же опекали его подобно драгоценной игрушке и досаждали бесконечными запретами и нотациями. Бездетная чета Симон хорошо заботилась о мальчике. Они занялись лечением его бронхита и избавили от глистов. Супруги решили покончить с ношением траурной одежды и заказали два костюма более жизнерадостного отттенка, один из нанкина для теплой погоды, второй из сукна на шелковой подкладке для прохладной.
Папаша Симон, в отличие от женской родни, не ограничивал его в подвижных играх: мальчик мог бегать, прыгать и играть хоть целый день. Он обучил его всем революционным песням. Мальчику дали щенка, птиц, цыплят. Далее нашли автоматическую игрушку, шарманку, использовавшуюся для обучения птиц пению. Механизм был сломан, и Коммуна заплатила немалые деньги часовщику, 300 ливров, чтобы тот оживил механизм. Птица крутила головой, хлопала крыльями и насвистывала королевский марш. Естественно, ребенок быстро усвоил язык окружавших его людей, включая проклятия по адресу своей семьи, аристократии и даже Бога.
Но, что хуже всего, он болтал, совершенно не понимая ужасный смысл своих слов. Он рассказал, что некоторые служащие Тампля, среди них Тулан и Лепитр, имели длительные разговоры с узницами. Симон обнаружил, что мальчик практикует онанизм. Ранее это заметила Мария-Антуанетта и подняла ужасный шум, к которому присоединились Мадам Элизабет и сестра. Это сильно обидело ребенка, и, когда Симон поинтересовался, кто приохотил его к этому, ребенок сообщил, что его обучила мать. Начитавшийся памфлетов о развратной Мессалине Симон простодушно поверил мальчику и известил Коммуну.
Луи-Шарля доставили туда для допроса, на котором он повторил все о сношениях узниц со стражниками. Еще находясь в заключении вместе с женщинами, мальчик имел обыкновение скакать верхом на палочке и повредил себе мошонку, отчего образовалась грыжа. Вызванный врач предписал ему ношение бандажа. Комиссия же «установила», что однажды мать заставила его приблизиться к ней, отчего произошло соитие, откуда и возникла грыжа, мать же заставила его не говорить об этом, «но данный акт повторялся несколько раз».
Тем временем в ночь с 1 на 2 августа узниц Тампля разбудили четыре комиссара Коммуны. Они зачитали Марии-Антуанетте приказ об ее аресте, принятый Конвентом по требованию Комитета общественной безопасности, который направлял ее в Чрезвычайный трибунал и обеспечивал немедленный перевод в тюрьму Консьержери. Ее обыскали, оставили всего-навсего один носовой платок и флакон с нюхательными солями. Королева была совершенно спокойна, она велела дочери почитать тетку как родную мать.
Если Людовика ХVI судил Конвент, преобразованный для такого случая в суд, то Мария-Антуанетта подлежала процедуре в суде для обычных преступников, заключению в обычной тюрьме, т. е. к ней применялся принцип равенства всех перед законом. Ее перевезли в Консьержери, где поместили в камеру на первом этаже, душную, плохо освещенную, сырую, с самой скудной меблировкой. Персонал следил за каждым ее движением, ей было позволено читать книги, но не заниматься рукоделием, дабы она не «причинила себе вреда иглами». Служители тюрьмы, с одной стороны, пристально фиксировавшие каждое ее движение, с другой — движимые либо генетическим благоговением перед королевскими особами, либо простым человеческим состраданием, старались, насколько это возможно, облегчить ей условия заключения.
Марии-Антуанетте дали в услужение простодушную девицу Розали Ламорльер, по записанным позднее свидетельствам которой были восстановлены условия содержания королевы. Узницу снабжали хорошими продуктами (а здесь нелишне вспомнить о том, что в Париже в ту пору были огромные проблемы с покупкой самой простой провизии), хотя она ела очень мало, обеспечивали ей постоянную смену чистого белья и даже приносили в камеру цветы: гвоздики, туберозы и ночные фиалки. Муниципальный инспектор, проверявший ее содержание, сообщал ей о состоянии детей. Королеве оставили ее маленькую собачку, которую она брала на ночь в постель, ибо боялась, что ее убьют во сне. Естественно, психологическое состояние Марии-Антуанетты было ужасным, ибо она явно была тяжело больна. Ее донимали частые кровотечения, что указывало либо на фиброму, либо на злокачественную опухоль. У нее совершенно опустились руки, она нередко впадала в полную прострацию. Но, как это ни странно, не опускались руки у людей, не отказавшихся от мысли спасти королеву.
Контингент заключенных в Консьержери был самый пестрый, от политических деятелей до проституток и карманных воришек. Коррупция процветала, и поэтому проникнуть туда за небольшие деньги либо слугам заключенных, либо поставщикам провизии и посетителям было совершенно несложно. Более того, когда в
