городе счастливцем молодого Кимона-Коалема, сына Стесагора, которому предстояло — это не было уже тайной — в ближайшем будущем назвать прекрасную Арсиною своей женой. Скоро, скоро, после великих Панафиней, этого светлого празднества Паллады-Афины, должна была состояться свадьба молодых людей.
Сегодня же пир предназначался в честь вернувшегося в третий раз победителем с Олимпийских игр любимца богов, Кимона. Правда, никто из домашних, кроме Арсинои и её старой невольницы-няни, ещё не видел ни вчера, ни сегодня сына Стесагора, но весть об его тайном прибытии уже успела дойти до многих жителей города и в том числе до челяди дома Гармодия. Сегодняшний вечер должен был окончательно решить судьбу Арсинои: после заката солнца, в конце пиршества, её брат намеревался открыто объявить званым гостям своим о предстоящем в дом радостном событии. К тому же имелось в виду отпраздновать и другую помолвку: ближайший друг и товарищ детства Гармодия, благородный гефириец Аристогитон, связанный с ним узами давнишней, глубокой любви, собирался жениться на златокудрой красавице Леене, которая давно восхищала афинскую молодёжь как своей очаровательной грацией, так и необузданной, зажигательной весёлостью. Но центром вечернего торжества всё-таки должен был стать Кимон: его славная победа в Олимпии сама по себе являлась достаточным поводом к устройству роскошнейшего пира. Вот чем объяснялось обилие роз и лавров, которыми рабыни теперь усыпали весь пол обширной залы. У главного входа в неё два невольника устанавливали огромные кадки с украшенными множеством пышных цветом могучими олеандрами.
День клонился к вечеру, и косые лучи отходившего ко сну солнца уже не достигали углов и пола залы. Лишь верхушки колонн с их узорными капителями и откосы видной над ними черепичной крыши огромного дома горели, как червонное золото. Пора было подумать о зажжении светильников, так как прибытия гостей могло случиться каждую минуту.
Арсиноя поэтому торопила прислугу, отдавая последние распоряжения, и заботливым оком окидывали роскошно убранную трапезу и всю пиршественную залу. Через минуту-другую девушке, по установленному обычаю, следовало уйти отсюда на женскую половину дома и передать бразды правления брату Гармодию. И хотя всё было в должном порядке, но ей не хотелось уходить, так и тянуло её поправить то или другое на столе, особенно в средней его части, напротив которой должен был возлечь ненаглядный её Кимон, и где блюда были убраны особенно красивыми и пышными лавровыми листьями. Арсиноя живо представляла себе всех соучастников пира: вот тут место благородного, но несколько надменно-холодного Аристогитона; рядом с ним возляжет горячо любимый брат её, Гармодий; далее поместятся шутник и балагур Аристокл, остроумно-едкий Каллиник, величаво-спокойный Ксантипп и маленький, вечно юркий Критий, сын Дропида. Но здесь, в середине, на почётном месте, где яства и плоды особенно обильны, где разбросаны лучшие, прекраснейшие розы, где она в драгоценной золотой финикийской чаше поставила огромный, лично ею собранный букет пышных белоснежных лилий, тут возляжет её Кимон, прекрасный, как Аполлон, могучий, как Арес. Арсиноя не могла оторвать взор от этого букета, и воспоминания о минувшей ночи, когда Кимон тайно свиделся с ней в старом саду за домом, когда он ей так страстно клялся в вечной любви, когда он её столь бурно прижимал к громко стучавшему сердцу, горячей волной нахлынули на неё.
Однако... пора уходить. Здесь ей делать пока больше нечего.
На улице у входа в дом послышались громкие голоса. Арсиноя поспешила удалиться на женскую половину. Вместе с ней ушли и рабыни.
Тем временем гости шумно входили в дом. Их весёлые молодые голоса сразу оживили опустевшую залу. Впереди всех шёл невысокого роста и, несмотря на изрядную полноту, очень подвижный юноша, сын Дропида, Критий, хлопотун и душа всякой весёлой компании.
— Где же хозяин? Эй, Гармодий, да куда ты девался? Клянусь всеми созвездиями, ведь это же потеха: гости собрались, а хозяина нет. Эй, Гармодий, Гармодий, Гар-мо-дий! Да откликнись же!
— Перестань дурачиться, Критий, — сказал кто-то из гостей. — Что ты затеял! Разораться на весь дом!
— Нужно, друзья, поискать пропавшего хозяина, — предложил Аристокл. — Мы, благодарение богам, здесь все свои люди, и нам нетрудно будет найти Гармодия. Итак, за дело!
— Нет постой; это вовсе не дело, что ты предлагаешь, — заметил рослый, изящный эфеб с миртовым венком на голове. — Уж если кому тут хозяйничать, так, пожалуй, только мне. Эй, Андрокл, поди-ка сюда!
К говорившему поспешно приблизился один из рабов, стоявших у входа в почтительном отдалении от гостей.
— Не скажешь ли ты нам, где искать твоего господина?
— Благородный Аристогитон, я не сумею тебе дать ответ. Необычное отсутствие нашего хозяина мне кажется странным. Я сейчас же разошлю людей поискать его. В доме его нет, иначе он вышел бы навстречу званым гостям.
— Но ведь он никуда не отлучался с утра?
— На это тебе ничего не сумею ответить, господин. Мы все в доме были заняты приготовлениями к сегодняшнему пиру, а потому могли и не заметить ухода нашего доброго Гармодия.
— Много ты, друг, болтаешь, — вмешался в дело кудрявый Ксантипп, дотоле спокойно созерцавший убранство залы. — Пойди и спроси привратника.
Раб поспешил исполнить приказание. Балагур Аристокл успел обойти тем временем трапезу и внимательно осмотреть весь стол. Теперь он вернулся к друзьям и сказал:
— Клянусь быстроногой ланью Артемиды, Гармодий нам просто готовит сюрприз. Взгляните-ка на эту вот прелесть, — и он указал на роскошные лилии в драгоценном финикийском сосуде. — Где это видано, чтобы такие цветы подавались олимпионику! Нет, тут что-то готовится...
Не успел Аристокл окончить начатую фразу, как в залу вбежал, весь в пыли и с растрёпанными волосами, юноша. По удивительному сходству с Арсиноей его тотчас можно было признать её братом. Несмотря на быстрый бег, лицо Гармодия было бледно и сильнейшее волнение, смешанное с гневом, искажало его.
— Горе, горе, друзья! Кимон — убит!
Гармодий бросился на одно из ближайших кресел и закрыл лицо руками. .
Если
