– Говорил с шаманом?
– Как велел мой брат Бату.
– Когда он скажет ханше о решении богов?
– Без совета с ним Туракина здесь не появится. Я лишился дорогого перстня, но шаман нагадает как надо.
– Скажи ханше, чтобы она сразу же вручила князю Ярославу ярлык.
– Сначала ей должны пропеть хвалу, – важно сказал Орду.
– Значит, после того, как пропоют! – резко оборвал Сбыслав.
Он кричал на чингисида: за это полагалась смерть. Но он уже ни о чем не мог думать. Он тронул камень, но камень не полетел вниз, а лишь чуть покачнулся.
Впрочем, внук Чингисхана воспринял резкость как нечто само собой разумеющееся. Как доказательство права молодого русского боярина говорить голосом самого Бату, а не просто отдавать распоряжения от его имени. И удесятерил старательность.
А приглашенные подъезжали и подъезжали. В огромном шатре стоял приглушенный гул голосов, но никакого движения не замечалось. Все держались своих мест, раз и навсегда определенных суровыми монгольскими офицерами. И, перетасовывая гостей по каким-то неведомым распоряжениям, они весьма деликатно вывели в первый ряд князя Ярослава еще до того, как вернулся Сбыслав.
– Почет оказали, – тихо торжествовал старый князь.
Сбыслав промолчал. Он уже приметил Карпини, стоявшего чуть ли не в последнем ряду, и сейчас размышлял, как же ему сделать то, что он успел придумать. Но тут взревели трубы, приподнялись крылья расшитого китайскими шелками полога, и четыре дюжих гвардейца внесли окованный листовым золотом трон, на котором важно восседала ханша Туракина. Следом шествовал надутый спесью Орду. Все присутствующие преклонили колени, трубы оборвали рев, и невидимый хор затянул хвалебную песню.
Наконец хор смолк. Туракина чуть повернула голову, украшенную осыпанной драгоценными камнями тиарой, и Орду почтительно склонился.
– Русский князь Ярослав! Приблизься!.. – торжественно, но очень уж громко возвестил он.
Ярослав поспешно и почему-то ссутулившись просеменил к трону, преклонил колено. Набеленное лицо ханши не выразило никаких чувств, будто и не было здесь ни старого русского князя, ни вообще кого бы то ни было. Сказала что-то Орду.
– Мать великого хана монголов ханша Туракина вручает тебе, князь Ярослав, ярлык на великое княжение в землях твоих! – прокричал Орду. – Властвуй, но всегда помни об этом часе!
Вновь пожалованный собственным званием Ярослав, кланяясь, удалился, облагодетельствованный и безмерно счастливый. Однако свое место отыскал не сразу, потому что Сбыслава нигде не было видно, а он в толпе запомнил только его. Однако его толмач и боярин вскоре появился, но не один. За ним, шаг в шаг, следовал посол Римского Папы Плано Карпини.
– Позвольте сердечно поздравить вас, ваше высочество…
Карпини, улыбаясь самой широкой из всех францисканских улыбок, говорил и говорил, но Сбыслав не слушал его. Они стояли в первом ряду гостей прямо против трона, на котором восседала недоверчивая сибирячка Туракина, и Сбыславу казалось, что он видит злой огонь в ее зеленых недобрых глазах…
Потом опять ревели трубы, звучали хвалебные песни, а в перерывах Орду представлял гостей Туракине: кто, откуда, какие привез подарки. На последнее делался особый упор, потому что монголы любили подарки, как дети. Сбыслав знал об этом, но его удивило, что дары князя Ярослава ни разу не упоминались. А поразмыслив, понял, что сделано это вполне осмысленно: власти Каракорума тем самым подчеркивали, что в данном случае дарят они и что их подарок просто невозможно с чем-либо сравнивать.
К тому времени все приготовления к пиру были уже завершены. Мясо отварено и разделано, кумыс разлит в чаны, все припасы выложены на низкие столы, возле которых были расстелены ковры. Орду пригласил присутствующих к трапезе, и все направились во двор. Молчаливые офицеры-распорядители не сортировали гостей по чинам и званиям, но для великого князя Ярослава сделали исключение, проводив его прямо к столу самой ханши Туракины.
Ханский стол ломился от мяса, жира и мисок с кумысом, но более ничего на нем не было. Рядом с великим князем Ярославом вскоре оказались грузинские царевичи, посол багдадского халифа, представитель армянского царя, князьки и ханы покоренных монголами народов. Заревели трубы, и к столу вышли присутствующие на празднестве младшие чингисиды во главе с Орду и самой Туракиной. Они встали с противоположной стороны стола, и ханша заняла место точно против великого князя Ярослава. И враз оборвался трубный рев.
– Мать великого хана монголов ханша Туракина жалует тебя, великий князь русский, угощением из собственных рук! – торжественно выкрикнул Орду.
Туракина взяла самый жирный кусок баранины и начала впихивать его в рот князя Ярослава. Князь давился, судорожно глотая несоленое мясо, по лицу его тек жир и слезы, он мучительно задыхался, но не посмел ни закрыть рта, ни отодвинуться от стола…
Великий князь не спал всю ночь. Мутило, тошнило, он страдал, изнемогая от озноба и обильного пота одновременно. Сбыслав ни на шаг не отходил от него, все понимая и задыхаясь от боли в сердце. Под утро Ярослав чуть забылся, и Сбыслав тут же помчался искать Орду, оставив великого князя на попечение верного слуги.
– Я исполнил повеление моего великого брата, – с гордостью сказал Орду. – Я всегда исполняю его повеления, боярин.
– Так исполни их до конца. – Сейчас Сбыслав ненавидел самодовольного хана так, как не ненавидел никогда и никого. – Скажи Гуюку, что князь Ярослав занемог и поэтому мы должны уехать. И сегодня же, сейчас же отправь Кирдяша к Бату-хану.
– Кирдяш – начальник моей охраны…
– Делай, как сказал! – почти истерически выкрикнул Сбыслав. – Я сам пошлю Кирдяша в Сарай твоим именем, занимайся нашим отъездом!
– А я…
– А ты останешься здесь следить за каждым шагом Гуюка.
Сбыслав быстро нашел есаула, передал ему приказ Орду срочно выехать к Бату и вручил свою золотую пайцзу.
– Меняй коней, спи в седле, но лети стрелой, Кирдяш.
– Ты знаешь, что я расскажу хану, боярин, – недобро усмехнулся есаул.
– Правду!
Кирдяш выехал без промедления, Орду добился разрешения Гуюка на отъезд князя Ярослава, и на следующее утро небольшой караван покинул Сыр-Орду. Его сопровождал важный чиновник великого хана, сотня охранников и много заводных лошадей. Гуюк сразу понял, что случившееся – дело рук его суеверной и глупой матери, а потому русский князь не должен был умирать в его ставке.
На третий день – уже в пути – князь Ярослав впал в забытье, а на теле его стали проступать странные синие пятна. Сбыслав не отходил от него, но душа была пуста. И душа, и сердце. Все уже выгорело в нем, он наблюдал за агонией спокойно и отстраненно, но последние слова расслышал, приникнув ухом к посиневшим губам:
– О возлюбленные мои, плод чрева моего… храбрый и мудрый Александр и поспешный Андрей… милый Василий и удалый Сбыслав… храните мир, храните Русь…
«Зачем он меня-то в родственный поминальник вплел?..» – со странной, болезненно щемящей досадой подумал Сбыслав.
И больше никаких чувств не шевельнулось в нем. Даже тогда, когда он закрывал глаза собственному отцу…
Загнав добрый десяток лошадей, Кирдяш добрался до Сарая в немыслимо короткий для тех времен срок. Весь в пыли, шатаясь от усталости, подошел к страже, прохрипел пересохшим горлом:
– К великому хану. Из Каракорума.
Он был принят сразу же. Вошел в малую залу, пал ниц.
– Князь Ярослав мертв, великий хан. Его отравила ханша Туракина по наущению боярина Федора Яруновича…
Кроме Бату, в зале находились Чогдар, Сартак и Невский. Никто не двинулся с места, только князь Александр побледнел как полотно. И перекрестился.
– Ступай, – тихо сказал Бату. – Вечером расскажешь подробно.
Кирдяш встал, низко поклонился и вышел. И наступило тягостное молчание.
– Боярин спас меня и тебя, Александр. – Бату вздохнул. – Но решать тебе.
– Решение одно, – сурово сказал Невский. – Отдаю его в твои руки.
Через два дня из Сарая по направлению к Великой Степи выехал небольшой отряд. Вел его Кирдяш. Невский следовал за ним и угрюмо молчал, если не приходилось утешать потрясенного Андрея. Ханская гвардейская стража, которой командовал Неврюй, ехала поодаль: даже темник не решался нарушить скорбь осиротевших братьев Ярославичей.
– Чувствовал я, сердцем чуял, что татарва проклятая батюшку отравит, – то и дело принимался бормотать Андрей. – Каленым железом выжигать их, осиновый кол им в черную душу…
Князь Александр с ним не спорил. Молча обнимал за плечи, брат успокаивался на время, а потом вновь бормотал проклятья. Слаб он был да и не весьма умен при этом, а таким всегда враги требуются. Привычнее им с ними. А главное – понятнее и легче. Размышлять не надо, все ясно и, главное, проще: вот они, враги, бейте их…
