Был праздничный день. В Успенском соборе в присутствии царя Федора и царицы, а также и находившегося при них Бориса Годунова митрополит служил торжественный молебен по случаю перевода беломорского торга во вновь построенный по мысли царя Ивана Васильевича город около церкви св. Архангела у самого устья Двины.
– И моя копеечка не щербата, – самодовольно сказал Андрей Чохов, слушая благовест кремлевских колоколен. – Знатную огневую ограду поставил я там для защиты сего города. Пускай попробуют теперь вороги напасть на него. Достойный отпор наши люди учинят им.
Вечером в доме Чохова состоялась веселая пирушка. Пили. Пели. Плясали. Впрочем, этим дело не кончилось: в разгар веселья Андреем был сделан намек, что-де «мы скоро совсем стариками станем, а наши детки – Митька да Наташа – должны продолжать наш род. Не так ли?» Против этого ни с чьей стороны возражений не последовало. Начало доброму делу было положено.
Балтийское море величаво колышется, посеребренное бледной улыбкой холодного восхода... Небо синее, прозрачное – осень склонилась над водной пустыней...
Двадцать кораблей, оставив Санкт-Петербург, вышли из устья Невы, распустив белоснежные паруса... Впереди «Ингерманландия» и «Полтава», построенные по чертежам царя Петра Алексеевича и под его наблюдением... Русский флот гордился «Ингерманландией». Сам царь писал: «Ингерманланд» – на парусах зело изрядный, так что лучше его нет, и только не отстают от него братья его, а приемыши все позади». «Приемышами» царь называл корабли, приобретенные за границей.
Большой, грузный, слегка сутулясь, царь Петр стоит на носовой части палубы «Ингерманландии», пристально в подзорную трубу вглядываясь в морские дали. На лице его выражение горделивого торжества. Ведь на этом море он хозяин теперь такой же, как и другие короли... И никто не осмелится помешать ему плавать по Балтийскому морю.
На палубе около него адмирал Апраксин, капитаны Ипат Муханов, Иван и Наум Сенявины.
Обернувшись к ним, Петр Алексеевич сказал с хитрой улыбкой:
– Достохвальныя памяти царь Иван Васильевич мудрый был государь. Не бездельно писал он шведскому Эрику через новгородского наместника, что море будет нашим... Шведский король имел в ту пору счастье по обычаю, нередкому в воинских случаях, отнять у нас Нарву, но Русь не столь добра, чтобы уступать свое чужеземцам.
– То было с древних времен, ваше величество, наши государи крепко держали свою землю, – почтительно произнес Апраксин.
– Самим Богом так указано, – стукнул ладонью по эфесу шпаги Петр. – Посредством оружия Всевышний помог нам возвратить большую часть дедовского наследства, неправильно похищенного у нас... Не отдадим его!.. Будем владыками моря... Умножением флота обеспечим торговлю. Пристани на море останутся навсегда за Россией; они изначала ей и принадлежали... Они необходимы для государства, ибо через сии артерии может здравее и прибыльнее сердце государственное быть. И наша твердыня невская крепче станет.
Корабли с распущенными парусами шли ровными рядами позади государева судна.
Когда проплывали мимо острова Котлин у оконечности Невской дельты, Петр и Апраксин навели подзорные трубы на крепость Кроншлот [27]. Грозно высился Кроншлот и вся линия крепостных укреплений с Ивановской батареей, защищавшей военный городок от неприятеля с сухого пути. Кроншлот еще строился. Только что начинали возводить самый передовой, самый отдаленный от города укрепленный пункт – Александршанец. По-хозяйски осматривал Петр кроншлотские сооружения.
«Содержать сию цитадель с Божией помощью, если случится, хотя до последнего человека», – гласили слова царского наказа коменданту крепости.
Царь подозвал к себе вице-канцлера Шафирова и, хлопнув его по плечу, спросил:
– А ну-ка, Петруха, помянул ли ты в своей книжице о премимории [28] шведского короля Густава королеве английской Елисабет, чтоб в Нарву никто не плавал?!
– Помянул, ваше пресветлейшее величество!..
– Блаженной памяти дед наш Иван Васильевич, однако, всех на ноги поднял в ту пору. Всех королей от его Нарвы как огнем охватило!.. Отняли они ее, а мы вновь ее взяли! Царь Иван дорогу нам показал... Вечная слава ему!
– А королева Елисабет такой ответ дала... – начал Шафиров.
– Апраксин, слушай... – обернулся царь с улыбкой к адмиралу. – Слушай!
– Слушаю, ваше величество!
– Королева написала Густаву королю, что я-де своим подданным свободу плавания, куда они захотят, запретить не могу...
Царь и окружавшие его офицеры рассмеялись. Шафиров продолжал:
– Да, государь, прежние времена не суть равны нынешним... Шведы тогда о нас не так рассуждали и за слепых почитали... О том правдиво сказано в истории одного заморского историка. Русский народ в превеликом почете у сего историка...
Петр нахмурился, вздохнул.
– Не токмо шведы, но и другие отдаленные народы. Всегда они имели ревность и ненависть к народу российскому, желая содержать его в древнем неискусстве, особливо в воинских и морских делах...
Царь задумался.
– Того ради размыслите, – продолжал он после некоторого раздумья, – если такая злоба была у наших соседей при рощении российской славы и введении добрых порядков, каково же ныне, когда Господь Бог прославил Русь так, что те, которых, почитай, вся Европа опасалась, ныне от нас побеждены суть?! Не уподобьтесь же беспечным ротозеям, чтоб не вышло так, что слуги не знали, как хозяина связали... Сохрани Бог, коли беда нежданна, негаданна свалится... Апраксин, сбережем мы море?! А?!
– На веки вечные, ваше величество! – отчеканил адмирал.
– И теперь, увы, мешают нам шведские каперы!.. Царь Иван Васильевич боролся с ними, чтоб не мешали торговать с аглицкой страной и Голландией, – ныне то же самое. Легче нам было море отвоевать, нежели очистить его от воров... Но я не отстану до той поры, пока всех до единого разбойников не изведу на море...
С сердцем сказанные слова Петра Алексеевича были выслушаны в почтительном молчании. Морской разбой возмущал всех моряков. Каждому – от простого матроса до адмирала – хотелось скорее покончить с этим застарелым злом. Разбитые русскими на суше и на море шведы в бессильной злобе перешли к нападениям на мирные, торговые корабли, шедшие в Россию. Генералитет и офицерство единодушно приветствовали решимость царя Петра плавать на кораблях вплоть до Копенгагена, ловя и уничтожая каперов.
За гангутскую победу сенатом «в рассуждении верно оказанные и храбрые службы отечеству контр-адмирал Петр Михайлов» был провозглашен вице-адмиралом. И теперь царь в чине вице-адмирала принял на себя командование флотом.
Во всей фигуре его чувствовалась непреклонная воля к выполнению задуманного им важнейшего государственного дела: обеспечить безопасность плавания русских кораблей по Балтийскому морю. Царь искал теперь у берегов моря место для новой гавани.
Спустившись в свою каюту, он раскинул на столе карту, склонился над ней с Апраксиным.
Вот оно, море! Вот берега Эстонии и Финляндии – они не страшны теперь! Ревель – свой город. Финляндия утихла после славной морской победы при Гангуте. Далее лифляндские берега и островки – все они у ног его, русского царя! Берега Швеции ненадежны, но под руками его, вице-адмирала Петра Михайлова, стопушечные корабли. Русская пушка уже показала себя у мыса Ганге-Удде, и недаром шведские корабли один за другим тогда спустили свои флаги перед его вымпелом, вымпелом русского царя!
Смелые мысли роятся в голове Петра Алексеевича. Отчего не сделать из Дании высадку русских солдат на шведский берег?! Ведь не забавы ради корпус из лучших гвардейских полков сошел уже с русских галер в Дании. Они ждут там... Ждут приказа царя. Надо силой заставить Швецию заключить мир. Довольно воевать!
В соседней каюте Шафиров вслух читает офицерам то, что он написал для своих «Рассуждений» о том, «какие законные причины его величество Петр Великий, император и самодержец всероссийский, и протчая, и протчая, к начатию войны против короля Карла 12-го, Шведского, в 1700 году имел, и кто из сих обоих патентатов во время сей пребывающей войны более умеренности и склонности к примирению показывал, и кто в продолжении оной столь великим разлитием крови христианской и разорением многих земель войны виновен...»
До слуха царя доносится:
– «И хотя по присловию латинскому – „под звоном оружия права гражданские молчат“, сиречь во время войны мало о гражданских распорядках и правилах возможно попечения иметь, однако ж его величество противно тому присловию не оставил, и в сию настоящую, столь долговременную и тяжкую войну, и в том попечении своего... Колико славных и крепких фортец, или крепостей, портов (пристанищ) и каналов, или прокопов для сообщения рек, озер и морей, по удобности в воинских и мирных случаях, при благополучном государствовании его сделано и еще делается. А именно: учинен канал меж Вышним-Волоком из реки Цны в Тверцу, с которыми Волга коммуникацию имеет, и тако, следовательно, сообщение моря Каспийского с Балтийским. Учреждение работы над каналом меж рек Волги и Дону для сообщения морей Черного, Каспийского и Балтийского также нынче начато...»
