– Я не сталелитейщик, а золотопромышленник, – резко сказал Горслей.
– Насчет золота, – словно не замечая его грубого тона, говорил Василий, – могу добавить, что за время управления Аносовым Златоустовским горным округом промыслы дали семьсот девяносто два пуда золота. А один самородок был найден весом в два пуда семь фунтов и девяносто два золотника. Самый большой самородок на свете…
– Два пуда! Боже мой! – всплеснул руками Буянов. – Это, как говорится, не пито не едено, а богатство заведено, – не унимался он. – Хоть бы кусочек в полпудика для сладости в руках подержать. Везет же людям!
– А у нас еще говорят так: «Богатство слаще отца и матери», – с возбуждением сказал Жумагул. Разговоры о золоте взбудоражили всех.
– Говорят и другое, – поднимая задумчивые глаза, вмешался все время молчавший Кодар. – Так говорят:
Голодное брюхо чем хочешь набей, А сытое – требует пищи вкусней.
Твердящий: «Поел – полбогатства обрел» – Вовек не насытит утробы своей.
От его слов Жумагул встрепенулся. Широкий, с редкими волосами подбородок его задрожал.
– Кто там говорит? Кто? Ты! Ты! – взвизгивал он, тыча в сторону Кодара пальцем. – Ты! Только губы змеи могут так шептать!
– Это сказал великий акын Абай… Зачем кричать? – спокойно ответил Кодар.
– А ты повторяешь змеиные слова человека, которого проклял родной отец! – выкрикивал Жумагул.
– Эти слова повторяет весь наш народ. Он сделал Абая своим судьей. Потому что Абай – это совесть народа, – принимая вызов Жумагула, твердо проговорил Кодар.
Вспыхнуть этой неожиданной ссоре не дал Иван Степанов.
– Ну чего завелись? Куска желтого металла не видели? – не вникая в смысл стихов, проговорил Иван. – Приехали бы ко мне, я бы вам показал свой собственный самородок в сорок два с половиной фунта. Только вот жаль, отправил я его вчера с казачьим конвоем… Ну да ничего, мы покрупнее найдем…
В юрту осторожно вошел Микешка. Отозвав Тараса Маркеловича, прошептал ему что-то на ухо. Суханов удивленно повел бровями, обращаясь к гостям, сказал:
– Извините, господа, нам пора. У нас дела…
Василий и Суханов уехали на прииск.
После скачек и козлодрания начались игры, борьба на поясах. Маринка протиснулась сквозь толпу, вышла на свободное место и лицом к лицу встретилась с Владимиром Печенеговым. Он был в новом, отлично выглаженном мундире, с перевязанной щекой. В руках держал стек.
Маринка побледнела; ловя возбужденный взгляд хорунжего, остановилась.
– Так вы уже здесь? – бросив недокуренную папироску, сказал Печенегов. – Мне с вами поговорить нужно.
Девушка ничего не ответила, только беспомощно посмотрела по сторонам, знакомых вблизи не было.
– Как вы посмели меня ударить? Как вы смогли?.. – бурно дыша, спрашивал Печенегов. – Почему вы молчите?
– А что мне говорить? – Маринка подняла на него напряженно блестевшие глаза. – Может, и вы меня хотите ударить, так ударьте, – закончила она тихо, но с затаенной в голосе угрозой.
– Это глупо! Понимаешь, глупо! Я нечаянно ударил лошадь этого мальчишки! – лгал Печенегов.
– Это неправда! – хмуро проговорила Маринка. – Вы нарочно ударили лошадь, чтобы она не обогнала вас. Мальчик мог упасть, и его бы тогда стоптали.
– По ведь он не упал?
– Хорошо, что не упал… Я бы вас тогда тоже стоптала своим конем, – не опуская глаз, прошептала Маринка.
Печенегов нервно засмеялся, хотел взять ее за подбородок, но девушка отстранила его руку.
– Вы должны со мной расплатиться, – продолжая играть стеком, твердо сказал Печенегов. – Как вы будете со мной расплачиваться? Бросьте краснеть и притворяться… Знаете что… я решил на вас жениться, тогда все покончим!..
– У меня уже есть жених, – ответила Маринка, не принимая его слова всерьез. Ей стало вдруг весело и забавно.
– Это не имеет значения! Я все равно пришлю сватов… А если не согласитесь, черт побери, я вас выкраду, тайком увезу! Я такой человек, что ни перед чем не остановлюсь, да!
– А я вас тогда плеткой каждый день хлестать буду, – совсем осмелев, засмеялась Маринка.
– Уж как-нибудь справлюсь! Пойдем в нашу юрту, там обед готов, гости собрались… я объявлю тебя своей невестой – и баста, а?
Владимир взял ее за руку и грубо потянул к себе. Но Маринка вырвала руку и попятилась. Поймав на себе его возбужденный взгляд, удивленно сказала:
– Ты что, барин, белены наелся?
Она только сейчас почувствовала, что Печенегов сильно пьян и может натворить черт знает каких дел. Надо было бежать от него поскорее. Маринка оглянулась. К ним шел Кодар. Она рванулась ему навстречу. Он уже успел переодеться. На нем был новый зеленоватый бешмет, надетый на белую полотняную рубашку. Кодар шел от юрты Жумагула и Мирзы Беркутбаевых. Из примирения с ними ничего не вышло. Он был сильно возбужден. Увидев бросившуюся к нему девушку и покачивающегося на нетвердых ногах офицера, он удивленно поднял руки, взмахнув ими, как белокрылый степной орел, готовый принять испуганную Маринку под свою защиту.
– Здравствуй, Кодар! – сказала Маринка дрогнувшим голосом.
– Здравствуй, Марьям, – ласково, по-восточному назвал он казачку.
– Любовник твой, а! Образина! А я не верил! Ну, теперь все припомню тебе, все! – Печенегов с треском переломил черенок стека, добавил грубое, оскорбительное для девушки слово и пошел прочь, яростно крутя в пальцах сломанный стек.
– Зачем он так? Какой нехороший человек, ай-яй! – хмуря густые черные брови, проговорил Кодар.
– Зверь!.. Зверь и пьяный дурак!.. – до боли закусывая губы, прошептала Маринка и рассказала Кодару все, что случилось на скачках.
– Ты его била? Камчой? – Кодар широко развел руками, хлестко ударил ладонями и, сдержанно засмеявшись, спросил: – Он тоже хотел тебя бить?
– Не знаю…
Из глаз Маринки катились слезы, она их смахивала концом платка, но они ползли и ползли…
Кодар уже не улыбался. Твердые, смуглые пальцы его рук сжались в кулак. Он, прищуривая строго заблестевшие глаза, тихо добавил:
– Мы бы его тогда, как барашка, зарезали! С таким человеком не надо разговаривать! Пойдем, я тебя давно ищу. Отец твой домой поехал.
– Почему отец уехал? – удивленно спросила Маринка.
– Он с начальниками на прииск поскакал. Там урядник одного китайца побил и в карцер посадил… Говорят, что он золото хотел украсть… А люди говорят, что это не так. Рабочие заступились за него, шум подняли и всем аулом пошли урядника бить… Все начальники туда уехали. А Петр коня твоего мне оставил, велел тебя найти и домой проводить. Приедем к нам, немножко отдыхать будешь и кушать…
Маринка молча пошла рядом с ним. Поглядывая на задумчивое лицо Кодара, твердо ступавшего по нескошенному, истоптанному сухому разнотравью, она все отчетливее и острее чувствовала, что, поведи он ее сейчас далеко-далеко, к синим вершинам гор, она пойдет с ним, не задумываясь. Правда, глубоко в душе оставалось маленькое чувство печали и сомнения, но оно было отдаленное, смутное и бессильное…
Они подошли к юрте Куленшака. В тени небольшого, сделанного из хвороста сарая стояли Ястреб и конь Кодара; мерно покачивая крупами, жевали сухое сено.
Старый Тулеген, поклонившись гостье, отвязал Ястреба, подтянул подпруги и подвел его к Маринке.
Маринка поблагодарила и ловко вскочила в седло.
– Настоящий джигит! – с восхищением сказал Тулеген и пошел к своему высокому одногорбому верблюду. Кодар сел на своего бурого аргамака.
Поджидая Тулегена, поехали тихим шагом.
– Кодар, ты мне покажешь ковер, который сделал? – спросила Маринка и вдруг почувствовала радостное облегчение. Этот вопрос, как ей показалось, снимал последнюю завесу, отделявшую их друг от друга.
– Кто же сказал тебе про ковер? – перебирая в руках ременные поводья, торопливо и неуверенно спросил Кодар.
– Я его сама… тогда еще видела… а Камшат смеялась.
– Глупая старая женщина! – Кодар низко опустил голову. – Я спрятал его и никому не показываю. Если хочешь, я отдам его тебе… Давно бы отдал, да боялся, что ты сердиться будешь…
– Почему же я должна сердиться? – Она еще что-то хотела добавить, но голос ее неестественно зазвенел и дрогнул. Собрав поводья, она резко послала коня вперед. Почувствовав свободу, Ястреб с места пошел широким наметом к одиноко стоявшей в трех верстах от большого аула юрте. Там она спрыгнула с коня, привязала его за веревочную коновязь, поздоровавшись с Камшат, вместе с ней вошла в юрту.
– Почему одна приехала? Почему Петька, отец твой, нету? – бросая на ковер подушки, говорила Камшат, лукаво прищуривая слезящиеся от дыма глаза. В движениях тетки Камшат, в нехитрой простой речи сквозила какая-то тихая радость.
– Он по делам поехал…
Маринка упала на большие мягкие подушки. Уже лежа, стащила с головы платок, расстегнула кофточку на груди и с облегчением вытянула ноги. Как хорошо было лежать в прохладной юрте с закрытыми глазами, слышать воркотню доброй хозяйки, звон медного кумгана, который Камшат наполняла водой, чтобы приготовить гостям умыться, с чувством проголодавшегося человека ощущать запах вареной баранины. Лежать бы так долго-долго и ни о чем не думать!.. Но Маринка не успела насладиться даже минутным отдыхом, как скрипнувшая дверь юрты отворилась. Маринка открыла глаза.
