– Говори, – только и произнёс Игорь.
– Прости, княжич, не уберегли. Только не виноваты мы, он сам велел на могилу к коню его убиенному ехать, там его стрела и достала, – от волнения Шига начал запинаться и пролепетал что-то ещё, но уже на хазарском языке.
В это мгновение вперёд вышел молодой отрок в добротной кольчуге и с мечом у пояса.
– Прости, княжич, что не сберегли, – голос воина слегка дрожал, а лицо было смертельно бледным. – Поутру велел нам князь сопровождать его к месту, где коня его давеча схоронили. Сказал о себе, мол, предал он друга своего верного и отказался от него, убоявшись глупого пророчества, высказанного безумным старцем. Говорил, что долг его хоть прах конский навестить. Подъехали мы к могиле. Подошёл князь к коню, а тут стрела из кустов. Мы к князю, а он схватился за бок, куда стрела впилась, и хрипло так говорит: «Да жив я, жив. Только задело малость. Давайте вперёд, да достаньте мне того стрелка, да
лучше чтоб живым». Несколько часов по лесу да по болотам бегали, а он в трясину ушёл, в самые топи. Мы-то тех мест не знаем, несколько раз в болота проваливались, насилу сами выбрались, – отрок поднял глаза и в очередной раз виновато взглянул на княжича. – А когда вернулись, он уж мертвый лежит. Да вот этот, – отрок указал на трясущегося Шигу, – возле него сидит да причитает.
– Что же вы, олухи, князя-то одного смертельно раненного оставили? – грозно спросил Игорь.
Было заметно, что он уже поборол волнение и вид перепуганных отрока и Шиги вернули ему прежнюю уверенность и величие.
– Так он же сам нам приказал стрелка того изловить, да и рана-то была пустяковая, вот мы и побежали за убийцей тем, – продолжал виновато оправдываться юноша.
– Какое наказание вас ждёт, я решу позже, – произнёс Игорь, глядя на Шигу и молодого воина.
В эту самую минуту к телу князя подошёл Вельмуд и оголил рану на теле, куда угодила стрела.
– Не простой стрелой стрельнули в него, княжич, – указав на опухоль вокруг раны, произнёс воевода. – Не иначе, яд был на стреле, вот князь и умер. Видать, сильное зелье, раз так быстро преставился.
Ропот пронесся по рядам обеспокоенных воинов.
– Как же так? Кто же это? Как посмел? – то там, то здесь раздавались взволнованные голоса. – Что же будетто теперь?
В этот момент из толпы неспешным шагом вышел вое вода Свенельд и подошёл к Игорю.
– Князь Олег мертв. Слава Великому князю киевскому Игорю, – громко крикнул он, и слова его долетели до самых дальних рядов. – Мечом своим, богами своими, клянусь служить ему и приношу роту на верность.
При этих словах могучий боярин припал на колено, вынул свой меч и, склонив голову, положил его перед собой. На мгновение стояла мёртвая тишина. Воины замерли, но когда, вслед за Свенельдом, свое оружие положили на землю Вельмуд, Стемид, нурманн Фрейлаф и несколько других знатных мужей киевских, тоже припали на колено, вся дружина с криками: «Слава, слава Великому князю Игорю», – также поклялась своему новому вождю.
Крики гремели на десятки верст, и весь стольный Киев по ним узнал о смене правителя Руси.
Новоиспечённый князь гордо восседал на своём коне и, сдерживая довольную улыбку, взирал на своих подданных.
Радмир тоже стоял на колене посреди бушующей толпы воинов, принося тем самым клятву новому вождю. Он был совсем рядом с новым князем и поэтому услышал, как тот спросил Шигу:
– Ты был с ним до конца. Что он сказал перед смертью?
– Он умирал смеясь, и последние его слова были: «Вот оно, злое пророчество, всё-таки сбылось».
Олег умер, умер в лучах величия и славы, погиб от руки неведомого убийцы, но то, что он оставил, люди будут помнить многие, многие тысячелетия. Остался Игорь, наследный князь, осталась дружина, готовая идти в бой за нового вождя, остались земли, дающие хлеб, дающие жизнь. Остались жены, способные рожать храбрецов, готовых защитить то, что завоевано, построено, сохранено. Теперь славяне и русы – не просто северные варвары для гордых и великих греков, жителей Византии, теперь Русь – мощная держава, которую стоит чтить и уважать. Щит вождя русов над вратами Царьграда символизирует защиту от врагов. Теперь славяне – вятичи и радимичи, северяне и тиверцы, и многие другие соседние с ними народы – не просто данники и источник для невольничьих рынков Саркела и Итиля – нет, хазары боятся руссов и не решаются грабить их земли. Слава великому князю и воину, слава построенному им государству, слава тем, кто прошел этот путь вместе с ним, умылся собственным потом, кровью своей, кровью своих товарищей, а главное, кровью врагов.
Вернувшись к себе домой, Радмир не спеша опустился на стул и положил перед собой проверенный боями, отполированный до блеска и острый, как бритва, меч. Вынув клинок из ножен, воин сидел и молча смотрел, как проникающие через открытое окно яркие лучи весеннего солнца играют, отражаясь в глади стального клинка. В комнату бесшумно вошли обе дочери и, стараясь не беспокоить отца, с любопытством поглядывали, как могучий взрослый мужчина, словно ребёнок, играет со своим грозным оружием. Вслед за девочками вошла Милослава с ребёнком на руках. Заскрипела половица, это вошли Толмач и Невер. Только сейчас Радмир заметил, что он в комнате не один. Воин ласково посмотрел на жену и бережно взял у неё сына. Мальчик сидел на коленях отца и беспорядочно махал ручками. Радмир смотрел на самых дорогих и близких ему людей и чувствовал их поддержку и теплоту. Все, кто сейчас оказались в этой комнате, словно слились в одно целое, хотя при этом никто из них не проронил ни слова. Радмир рассуждал про себя: «Люди рождаются и умирают. Холопы и воины, земледельцы и князья, но на смену им приходят новые герои, которые будут жить и строить то, что не достроили отцы и деды. Пройдут года, пройдут столетия, но созданное нами будет жить, и дети наши продолжат наше дело на полях сражений или мирным трудом. И быть может, в очередной раз выйдет вновь в поле чистое какой-нибудь скальд, былинщик-гусляр или просто человек с сильным и красивым голосом. Выйдет и затянет песнь про доблесть, про славу могучую, про древних богов, что грозными исполинами возвышались средь вековых дубов и взирали на славных воинов, создателей русской земли».
Поучал славный витязь мальчишку-юнца,
Что ручонкою гладил по шрамам отца,
А другою хватал рукоятку клинка,
Но отец не ругал, он учил паренька.
Сила воина множится верным мечом,
Шрамы красят бойцов, ведь им всё нипочём.
Ты на раны смотри, мой сынок, но поверь
Да послушай слова, что скажу я теперь.
Я сказать этих слов нынче не убоюсь,
Ведь не твердостью копий построена Русь,
И не сталью мечей, и не мощью щитов,
Ими просто мы били злодеев-врагов.
Только крепостью духа и волей своей
Мы построили царство меж бурных морей.
От хазарских степей до Царьградских ворот,
Стоит Древняя Русь, своей славой живёт.
Когда в бой уходили мы с верой в богов,
Каждый верил в судьбу, умереть был готов.
И от той самой веры крепчали тела,
Наши храбрость и воля вершили дела.
Всем уменьем своим и удачей своей,
Бесконечною мудростью наших вождей.
Поощряли мы смех, презирали мы грусть,
Вот на этом и держится матушка-Русь.
Будут помнить потомки про наши дела,
Будет память жива, будет слава цела,
Будут помнить враги, не забудут в века,
Как мы взором одним побеждали войска.
И запомнил сынишка ученье отца,
Нет, не сталью холодной согреты сердца,
И гордиться мы будем, и будет не жаль
То, что в сердце у нас настоящая сталь.
Голубоглазый малыш, совсем ещё крохотный, но уже сильный и крепкий, словно прочитав мысли отца, замахав маленькими ручонками, забавно и мило улыбнулся ему.
