Пока бледные господа мямлили один за другим свое «да», Принцепс наклонился к Кейлембару:
— Вы подрезали меня под корень. За каким чертом вы это сделали?
Кейлембар, не взглянув на него, схватил листок и стал что-то яростно писать. Написав, передвинул Принцепсу. Тот прочел:
«Мой отец погиб безвинно от руки Марена. Его пытали, как вора. Око за око, зуб за зуб. Я мщу. До попов мне дела нет, выдумкам их я не верю. Это моя месть». «Моя» было трижды подчеркнуто.
«Ах, Кейлембар, Кейлембар. Никогда бы не подумал. Стратег, военная сила, с утра до ночи занят армией. Солдат — и никакого великодушия.
Зачем он подчеркнул „моя“? Он хочет сказать, что я забыл свои рыцарские клятвы, а он помнит? Ах, Кейлембар, Кейлембар. Это уж не рыцарские клятвы, это какой-то мелочный жидовский счет: около за око, зуб за зуб…
Раз напяливший на себя волчью шкуру так в ней и умрет. И я — волк».
Фрам совсем перестал слышать монотонное бормотание господ. И только резкий крик «нет!» вернул его к действительности.
«Кто это там такой смелый? Ах, конечно, — нежнолицый юноша Гриэльс. Прости, Гриэльс, я подумал о тебе, как обо всех. А ты лучше их, и я ведь это знаю».
Маркиз Гриэльс стоял, как Даниил во рве львином, сверкал глазами не хуже Чемия:
— Мы рассуждаем здесь, как варвары, как каннибалы! Говоря «да», мы перестаем быть дворянами! Мы здесь решаем судьбу низложенной королевы — помните ли вы это, господа? Королевы!.. Она должна умереть — да, но для всего остального она неприкосновенна! Неприкосновенна, несмотря ни на что! Говоря «да», мы позорим самое имя Виргинии, нас с полным правом будут называть местом позора и выгребной ямы! Я говорю: тысячу раз «нет»!
За ним встал д'Эксме.
— Я, граф Демерль, заявляю, что уважаю нашу святую церковь, — спокойно сказал он. — Но я солидарен с мнением маркиза Гриэльса. Бывшая королева не может быть осквернена пытками. Я говорю: нет.
Среди господ пошло небольшое гудение, но больше никто не осмелился сказать «нет». Диавола (или Чемия?) они боялись куда сильнее, чем даже Принцепса. Эх, если бы не Кейлембар…
Фрам закусил все-таки палец, изгрыз его до синяков. Наконец высказались все, очередь опять была за ним.
«Черт бы все-таки взял этого Кейлембара с его рыцарскими клятвами. Придется отдать. Отдать. Но не без боя!»
— Господа! — Он поднял ясный и светлый взор, как истинный государь. — Я говорю «нет», но воля большинства есть воля большинства. Однако должен заметить вам, господа, и вам, пресвятые отцы, — кивок в сторону инквизиторов, — решение ваше опрометчиво. Дело Иоанны ди Марена слишком страшное и соблазнительное для того, чтобы стать явным. Оно должно оставаться тайным, и в этом, слава Богу, мы единодушны все. Если оно станет явным, Виргиния воистину прослывет клоакой и местом глубочайшей бездны. С нами просто никто не захочет иметь дела. Я вижу, что вы это понимаете, и потому единодушно решили казнить Иоанну ди Марена как поверженную королеву, а не как царицу еретиков. Вы хотите скрыть тайну — это похвально, — но тут же раскрываете ее другой рукой Ибо, заметьте, она должна выйти к эшафоту на своих ногах…
Зал встрепенулся. Так.
— Но вы, господа, осудили Иоанну ди Марена на четырнадцатиступенную лестницу мучений, пройдя по которой она не сможет шевельнуть ни единым членом. Ее придется нести на эшафот на носилках, и тайное станет явным. Подумайте об этом.
В наступившей напряженной тишине снова прозвучал на весь зал негромкий голос Кейлембара:
— Четырнадцать — это, конечно, чересчур. Четырех довольно за глаза.
«М-да. Этого не собьешь. Марс, военная сила. Прямо нож какой-то».
— Что же, давайте торговаться, — провозгласил Принцепс с нарочитым цинизмом. — Читайте процедурный акт.
Была еще надежда на обратное действие этого документа. Встал секретарь Трибунала — истинная обезьяна в рясе — и забубнил:
— Постановлено, что по предстании перед Трибуналом злокачественная маркиза Л'Ориналь будет передана демонологам. После чего посажена она будет, как есть, нагая, на «кресло милосердия», в каковом положении и выслушает предложенные ей вопросы…
— Она же просто-напросто истечет кровью, — не выдержал Фрам.
Павиан в рясе, сбитый этой репликой, тупо уставился на него. Чемий сказал:
— Позовите сюда мастера.
Вошел человек, невысокий, в темном плаще, в берете, и вообще одетый, как все люди, если бы не глухая красная маска, закрывающая не только лицо, но и всю голову. Господа зашумели, увидев этого человека.
— Даже палача притащил, ах, собака, — проворчал Кейлембар.
— Преступница не истечет кровью, — сказал мастер, — поскольку воздействие гвоздей на ее тело будет однократным. Раз усевшись, она будет давить на острия тяжестью своего тела, препятствуя тем самым истечению крови.
— Читайте дальше, — нетерпеливо бросил Принцепс.
— Постановлено далее, что преступница ответит на предложенные ей вопросы и признает свои вины, — снова забубнил секретарь. — Если она признается и не станет упорствовать, это не освободит ее от испытаний, каковы определены в следующем порядке. Пункт первый: руки и ноги преступницы заключаются в тиски. Оговорено отдельно, что это испытание не доводится до прямого повреждения костей. Пункт второй: основания членов преступницы, id est[79] руки в подмышках и ноги в пахах, испытываются медленным огнем…
«Вот за что вы голосовали, господа. Я вижу, вам уже тошно слушать. Сам железный Кейлембар морщится от отвращения. Вам видятся отвратительные картины, вы уже забыли об отвратительных преступлениях. Вам, кажется, уже и Диавол не страшен, которому вы служили три года. Джулио Респиги, этот несостоявшийся Медичи, совсем белый: конечно, вспоминает Геную, когда его самого мало не довели до застенка… Вам это не нравится, не правда ли, господа? Вы бормотали свои „да“ не подумавши?..
Virgo Virginica сиречь Люциферово ложе. Это что еще такое?»
— Это что такое? — спросил Фрам.
— Изложите, мастер, — сказал Чемий, не двигаясь.
— Нам известно два вида испытаний — tormenta abruptiva и tormenta continuativa[80], — разъяснил мастер. — Люциферово ложе совмещает в себе оба вида, ибо орудие, вводимое в тело, может быть оставлено там сколь угодно долгое время или же, напротив, быстро выведено и введено снова.
Мастер умолк. Секретарь, видя напряженное непонимание на лицах господ, простодушно сделал непристойный жест.
— Это для баб… для ведьм то есть, придумано. Стержень такой, с нарезкой, лучше потихоньку его вставлять, чтоб, значит, чувствовала… Очень действует, особенно если раскалить…
И тогда маркиз Гриэльс вскочил и крикнул вне себя:
— Да за одни эти слова следует всех вас передушить, как крыс!
Его вопль вызвал общий взрыв. Господам стало невтерпеж. Принцепс дал им пошуметь, потом поднял свой жезл, требуя тишины. Даже Чемий, кажется, понял, что перегнул палку. Он яростно посмотрел на секретаря и сказал:
— Замолчите. Вы просто глупы. Читайте дальше.
Секретарь снова забубнил. Его дослушали в полном молчании. Дальше было еще хуже. Он стал было, яко агнец Божий, читать уже описание казни на железном стуле, но Чемий оборвал его. Он почувствовал выросшее вдруг противодействие Лиги, точно невидимую стену. Сверкая оловянными глазами, он заговорил:
— Господа, еще в книге Иисуса Сирахова сказано: «Женщина горче смерти». Помните об этом. Женщина превосходит мужчину во всех пороках. По внутреннему своему ничтожеству женщина слабее мужчины в вере и легче от нее отрекается. На этом и основана вся секта ведьм. Помните об этом, господа. Сатана своих метит. Мы не можем быть снисходительны к женщине, это преступно…
— Ах ты кастрат свинячий, постная твоя рожа, — шептал Кейлембар.
— Поздно, Кейлембар. Вы свое слово уже сказали, — тихо произнес Фрам, глядя в стол.
Кейлембар повернул К нему ощеренное лицо:
— Сат-тана, мне любить и жалеть ее не из чего. Скажу вам прямо, Фрам: вас я не понимаю. Девчонка заслужила наказание, говорю я. Пусть покричит слегка, говорю я, бас-самазенята. Но, клянусь Христовым членом, так не будет, как они хотят. Люциферово ложе — ну уж дудки! Не дам. Дыба и тиски — все. С нее хватит. Она должна почувствовать боль, говорю я. Все. Позорить ее я и в мыслях не держал…
— Боль есть тот же позор, — ответил ему Фрам. — Жаль, что вы так непримиримы.
— Я уже объяснял вам, сир! — прошипел Кейлембар. — Но я сам там буду, и я послежу за поповской сволочью!
— Вы меня очень обяжете, — мрачно сказал Фрам.
«Да. Придется отдать. Придется отдать».
Кейлембар воздвигся над столом, как монумент.
— Я всегда говорил, что Иоанна ди Марена заслуживает пытки. Но мы не звери. Мы не можем допустить, чтобы женщину обдирали догола и выделывали над ней те гнусности, которые были тут названы. Лига предлагает испытать ее тисками и дыбой. При этом совершенно незачем снимать с нее всю одежду.
