Со всех уголков земли тянулись на Москву, Казань, Нижний Новгород, Вологду караваны с сельскохозяйственными товарами, закупаемыми через мелкий посадский торг. Всё это большею частью продавалось за рубеж, остатки же втридорога сбывались соотечественникам.
Москва забирала великую силу. Её оборот составлял третью долю всего торга России.
В городах орудовали наёмные купецкие люди – скупщики. через скупщиков ткали купчины паутинную сеть для посадских, ремесленников и крестьян.
Отовсюду неслись жалобы на истощение земли, людишки бросали свои дворы, подавались вниз по Волге, государственные крестьяне «от скудости» принимались за добычу извести, глины, иные отправлялись на «чёрную работу», нищали и записывались «в крестьянство помещикам».
– Куды уж! – зло теребили бороды люди. – Что ни день, то новые дани удумывают дьяки и господари. А мы и сами с голоду пухнем. Ни хлеба, ни семян на посев. А живота – курчонок да порося, почитай, на целое поприще[139]!
Старики поддакивали, хмуро косились по сторонам:
– При Михаиле Фёдоровиче государе, наслышаны мы были от родителев, запашки на душу вдвое было у нас противу нынешнего. Вдво-е! Прикиньте-ка!
Помещики не на шутку встревожились.
– Хоть самим за сохою ходить, – жаловались они друг другу. – Недолог час, вконец разбегутся людишки!
– И то – сколько пашни впусте стоит!
Но держать «пашни впусте» никто не желал, и, чтобы «не терпеть убытку», господари взвалили на каждого оставшегося крепостного непосильную работу.
Днём, ночью и в праздники крестьяне «выполняли урок». Об отдыхе никто и не думал. Приказчики торопили то крепким словом, то батогом. А священники, обходя с молитвой поля, умилённо воздевали очи горе.
– Воистину, чада мои, достойны вы царствия небесного. Трудитесь же безропотно на Богом данного господаря – и благо вам будет в чертогах вышних.
Волей-неволей приходилось людишкам «трудиться» – ждать заслуженной награды там, «в загробной жизни». И в то же время неустанно лелеять думку о побеге, денно и нощно искать случая претворить призрачную думку в жизнь.
Горько завздыхали и посадские. Нищавшие деревни все меньше доставляли зерна, овощей и «рукомесел».
– Чем жить! Господи, жить же чем?! – зло ворчали они. – Неужто ж невдомёк господарям, что ежели крестьянишек разорят, то и нам быть с сумою.
Посады и впрямь хирели с угрожающей быстротой. «Молодшие» торговые люди тщетно искали в уезде товаров. Всё было съедено крестьянами либо продано уговорщикам имовитых гостей.
А где уж было посадскому, «крепкому» только в своей округе, гоняться за гостями, торг у которых разбросан был по многим городам на сотни вёрст!
Где уж алтыну за ефимком угнаться!
Невозможно было слабому посадскому бороться с сильным гостем. Он погибал, как и обираемый помещиками и дьяками крепостной человек.
Но были и среди посадских люди, не желавшие покориться неизбежному. Многих лишала сна, дразнила думка «попытать счастья», рискнуть: либо дойти до конечной погибели, либо удостоиться звания торгового гостя.
Тяжёл был путь этот, и не один дерзновенный свернул себе шею на нём.
– А мы как-никак попытаемся, – точно назло себе говорили они.
Так сказал и Созонов, бывший кулащик, выбившийся в посадские.
– Сей дойдёт, – утверждали знакомцы Созонова. – Всё умишком своим превзойдёт.
– Ого! Аль упамятовали, как он не токмо что свою деревню, а, почитай, округу всю в кулак зажал?
– А Дашку, Овцына дочку, что, сказывают, нонеча в полюбовницах атамана Памфильева ходит, позабыли нешто, как в заклад взял?
– Мироед!
– Знатная штучка! Таковский куда хошь пролезет!
«А будь что будет! Авось и мы не хуже иных прочих. Хоть рыло в кровь разобью, а попытаюсь за чином гостя торгового потянуться!» – решился Созонов и, устроив свои дела, отправил на Москву с племянником к свояку Горбатому цидулу:
«…С помощью Божиею, а и по мудрым речам твоим, уразумел я, что нескудостное житие моё может содеяться житием имовитых гостей токмо о ту пору, в кою, благословением Господним, отважусь покинуть дом свой и держать путь на Архангельск… Истинно, истинно, возлюбленный брат мой, рек ты: „Без купечества никаковое, не токмо великое, но и малое царство стоять не может. Купечество и воинству товарищ: воинство воюет, а купечество помогает“. На сие благое дело и отважился ныне я…»
И, едва дождавшись ответа, укатил на Москву.
Каждый день рождал новых нищих и ненависть. Разорённые убегали в леса, их охотно принимали ватаги. Бунтари смелее и чаще производили набеги на торговые обозы, их струги то и дело выплывали из-за волжских утёсов наперерез купеческим караванам.
Застонали торговые люди.
– Мочи от разбойных не стало!
– Эдак, ежели не обороняться, торг рушится весь.
Но, чтобы разделаться с бунтарями, нужна была военная сила. А сила эта была в руках главного «создателя» товаров – дворянина-помещика, «наипервого хозяина» русской земли, прибегнувшего для укрепления силы и власти с помощью государевой к разным новшествам, к фабрикам, к войскам, обученным по-иноземному.
И купчины ударили дворянству челом:
– Вы – крепость и опора стола государева и, выходит, управители и заступники наши. Заступитесь. Инако быть нам в погибели от бунтарей.
Тяжко было кланяться, да где уж купчине с дворянством тягаться, коли в кулаке у гостя одна мошна, а у «родовитого человека» опричь мошны ещё и фузея!
Тесно становилось помещикам и торговым гостям в Московии. Они все упрямей тянулись к Украине, Сибири, Кавказу, Туркестану, к новым богатым крепостным хозяйствам, туда, где можно было грабить у «инородцев» ценные товары, строить заводы и крепить торговые связи с Востоком.
За рубежом непрерывно возрастал спрос на меха, кожи, сало, мясо, на крестьянское рукомесло – грубое сукно, полотна, рогожи.
Ремесленники уже не могли вырабатывать нужное количество изделий для рынка, и ремесленные мастерские стали объединяться в небольшие заводы. Работными на этих заводах были разорённые купчинами владельцы мастерских.
Помимо далёкого Архангельска был ещё волжский путь к иноземцам, который открывал Ярославль к Востоку.
Англичане, голландцы, французы, голштинцы – все наперебой добивались у Москвы права ездить в Бухару, Персию, Индию через Каспийское море, чтобы этим путём обходить с тыла португальские колонии в Ост-Индии и подрывать итальянскую торговлю в Средиземном море.
Но Москва не поддавалась ухищрениям «немцев», не хотела выпустить из рук такой лакомый кус, как персидский шёлк-сырец.
Пётр любил слушать беседы о торге с Востоком. И гости, не стесняясь его, рассказывали откровенно о многочисленных своих плутнях.
Евреинов как-то принёс государю ларец, набитый червонцами.
– Мне, что ли? – улыбнулся Пётр.
– Тебе, ваше царское величество, с прибытка моего от торгу с басурманы.
– А много ли нажил?
– Много не много, а тыщи две[140] на мою долю пришлось, да по полтыщи Петруше Шафирову с Алексашею Меншиковым.
Царь удивлённо развёл руками:
– А лоботрясы мои как в сие дело встряли?
И кликнул своих любимцев:
– Аль торг завели?
– Торг, государь, – строго приподнял брови Меншиков, – И не так чтобы торг, а вроде мы с Шафировым у гостя в ведунах[141] были.
Увидев, что царь, принявший его слова за шутку, готов рассердиться, Алексаша высокомерно запрокинул голову.
– Наши купчины что? Обманут кого, в бочку с салом, чтоб вес соблюсти, камень сунут и рады-радёшеньки. А чему рады? Алтыну ли прибытка? Мы же с Петром не таковские. Знаем, на что упирать надобно торговому человеку.
– Мы с Алексашею, – застенчиво потупился Шафиров, – тем промышляем, что цены зарубежные выспрашиваем у своих людей из иноземцев. Наши гости как товар продают за рубеж? Без разума, втёмную. А уж кто знает, какая цена на какой товар за морем стоит, тот завсегда с прибытком будет. Когда надо – поторопится, когда надобно – подождёт.
Он вдруг поклонился в пояс Петру.
– Затеяли мы с Меншиковым, государь, дельце одно: промыслы сала ворваньего, моржовый, тресковый и иных морских зверей объявить царёвыми с твоего благоволения и взять их в наше с Алексашею содержание.
– А опричь того, – вставил Меншиков, – были мы на шёлковой фабрике Паульсона…
Царь перебил его:
– Ладно. О сём погодя потолкуем. Не до ворвани мне, коли опричь Студёного моря неоткуда её вывозить за рубеж. – Он неожиданно схватился за голову и забегал по терему. – А тут ещё татары да турки мутят, будь они прокляты, окаянные! Вы бы лучше присоветовали, как их с моря согнать! Словно робята малые! Идолы! Черти!
Оттолкнув ногой Шафирова, он выскочил в сени.
Для защиты южных границ Московии, для охранения городов – Белгорода, Тамбова, Козлова, Воронежа, Харькова и других, для развития торговли и промышленности в этих краях необходимо было завладеть, с одной стороны, Азовом, с другой – приднепровскими крепостями Кизыкерманом, Арслан-Ордеком, Таганом. Только тогда можно было надеяться на успешные действия против крымских татар, имевших опору при набегах на Русь в турецких укреплениях у устьев Дона и Днепра.
