Ознакомительная версия.
Женщины Шиндлера не знали статистических данных об империи Биркенау и его герцогства Аушвиц. Хотя сквозь березовые стволы, окаймлявшие западный край поселения, они видели дымы, постоянно тянувшиеся из четырех труб крематориев, и бесчисленные кострища.
Они не сомневались, что оказались на этом берегу по воле волн судьбы, и доставивший их сюда прилив отхлынул. Но даже давно будучи знакомыми с жизнью за колючей проволокой, наслушавшиеся о здешних порядках, они не могли представить, сколько людей за день погибало здесь, отравленных газом. Их количество доходило – по данным Гесса – до девяти тысяч в день!
Женщины также не подозревали, что оказались в Аушвице в то время, когда ход войны и тайные переговоры между Гиммлером и шведским графом Фольке Бернадоттом внесли изменения в порядок вещей. Существование этого центра уничтожения уже не было секретом, потому что русские произвели раскопки в лагере под Люблином и нашли печи с остатками человеческих костей, а также более пятисот банок с «Циклоном Б». Весть об этом разошлась по всему миру, и Гиммлер, который серьезно предполагал, что после войны его будут воспринимать как наследника фюрера, был полон желания заверить союзников, что практике уничтожения евреев газом положен конец. Тем не менее приказ на эту тему поступил только в начале ноября – точно дату определить не удалось. Один экземпляр приказа поступил к генералу Полу в Ораниенбург, другой – к Кальтенбруннеру, шефу службы безопасности рейха. Оба они, как и Адольф Эйхман, проигнорировали директиву. Еще в середине ноября евреев из Плачува, Терезиенштадта и Италии продолжали уничтожать газом, хотя сегодня принято считать, что последняя селекция в газовые камеры произошла 30 октября.
Первые восемь дней пребывания в Аушвице «женщинам Шиндлера» в полной мере угрожала опасность закончить свой путь в газовых камерах. И даже после того, как последние жертвы в ноябре совершили свой скорбный путь к камерам, расположенным в западном конце Биркенау, а печи и костры превратили их тела в обугленные останки, заключенные не заметили, что жизнь в лагере как-то изменила свой характер. И тревоги узников имели под собой весомые основания, ибо все, спасшиеся от газовых камер, были расстреляны или их оставили умирать от голода.
В октябре и в ноябре женщины из списка подверглись массовым медицинским обследованиям. Некоторых из них отделили от прочих в первый же день по прибытии и отослали в бараки для безнадежно больных. Врачи из Аушвица – Иозеф Менгеле, Фриц Клейн, доктора Кониг и Тило – исполняли свои обязанности не только на платформе вокзала, но и ходили по лагерю, врывались в душевые, с улыбкой осведомляясь: «Сколько тебе лет, мамаша?»
Клару Штернберг поселили в бараке с пожилыми женщинами. Шестидесятилетнюю Лору Крумгольц тоже вывели из состава Schindlerfrauen и перевели в барак для престарелых, где им и предстояло умирать, не вводя администрацию лагеря ни в какие расходы. Миссис Горовитц, будучи уверенной, что ее хрупкая одиннадцатилетняя дочь не переживет инспекции перед «душевой», спрятала ее в пустой котел в бане. Одна из эсэсовок, которые были приставлены к «женщинам Шиндлера», симпатичная блондинка, увидела ее, но позволила девочке остаться на месте, хотя обычно она легко раздавала удары и быстро выходила из себя. Позже эсэсовка потребовала взятку за свое молчание – и получила золотую брошь, которую Регине каким-то чудом удалось сохранить. Регина рассталась с ней с философским спокойствием. Были и другие надзирательницы, даровавшие женщинам, особенно молодым, жизнь. Но с этими было куда труднее иметь дело, потому что они отличались лесбийскими наклонностями и требовали расплаты натурой.
Порой на перекличке перед бараками появлялся тот или другой врач. Видя, что приближается медик, женщины старались натереть щеки обломками кирпича, чтобы они хоть немного порозовели. Во время одного из таких осмотров Регина заставила свою дочь Нюсю стать на камень, чтобы она казалась выше. Светловолосый молодой доктор Менгеле, подойдя к ней, сладким голосом спросил, сколько лет ее дочери, а затем избил за вранье. Охране было приказано поднять свалившуюся в полубессознательном состоянии женщину, подтащить ее к ограде под током и бросить на нее. На полпути Регина очнулась и стала молить не поджаривать ее живьем, а позволить ей вернуться в строй. Ее отпустили, и когда она доползла до своего ряда, то увидела – ее оцепеневшая, похожая на птичку дочь все так же безмолвно стоит на том же камне…
Поверка могла состояться в любой час. «Женщин Шиндлера» выгоняли по ночам, заставляя стоять в грязи, пока шел обыск в их бараках. Фрау Дрезнер, которую когда-то спас впоследствии исчезнувший юноша из службы порядка, выходила вместе со своей высокой дочерью-подростком, Данкой. Они стояли посреди страшного и нереального для нормального человека мира Аушвица, в жидкой грязи, которая почему-то замерзала в последнюю очередь – после дорог, корней деревьев и самих людей.
И Данка, и ее мать оставили Плачув еще летом – лишь в том, в чем были одеты в тот час. На Данке была только рубашка, легкая курточка и темная юбка. Поскольку этим вечером пошел первый снег, мать предложила Данке разорвать одеяло и обмотаться обрывками под юбкой.
В ходе обыска эсэсовцы обнаружили испорченное имущество.
Офицер, стоя перед строем женщин, вызвал старосту барака – женщину из Дании, которую до вчерашнего дня еще никто не знал, и сказал, что она будет расстреляна вместе с той заключенной, у которой под одеждой будут найдены обрывки одеяла.
Миссис Дрезнер торопливо прошептала Данке: «Все снимай, я закину обрывки обратно в барак».
Это можно было сделать. Барак стоял на уровне земли, и в него не вели ступеньки. Женщины из заднего ряда могла проскользнуть в него. Так же, как когда-то Данка беспрекословно послушалась своей матери и укрылась за стенкой на Дабровской в Кракове, она подчинилась ей и сейчас: быстро извлекла из-под одежды обрывки самого тощего в Европе одеяла. И пока ее мать скрылась в бараке, проходивший мимо офицер СС вывел из строя женщину примерно тех же лет – по свидетельствам очевидцев, ее фамилия была Штернберг – и приказал отвести ее в самую худшую часть лагеря, где уже невозможно было питать никаких иллюзий относительно Моравии…
Женщины поняли: никакая из групп так называемых промышленных заключенных не может чувствовать себя в Аушвице в безопасности. Никакие выкрики «Schindlerfrauen!» не смогут надолго предохранить их от худшей участи. Ведь существовали и другие группы «промышленных заключенных», которые исчезли в Аушвице. Ведомство генерала Пола год тому назад прислало из Берлина несколько транспортов опытных еврейских рабочих. «ИГ Фаббен» нуждалась в рабочей силе и попросила отдел «D» отобрать нужных работников из этих транспортов. Коменданту Гессу было направлено распоряжение, чтобы этих людей доставили в «ИГ Фаббен», подальше от района крематориев Аушвиц-Биркенау. Однако из тысячи семисот пятидесяти заключенных первого транспорта все мужчины, тысяча человек, были немедленно отравлены газом. Из четырех тысяч следующего две с половиной тысячи также немедленно отправились в «душевые»…
Если администрация Аушвица позволяла себе ослушаться указаний «ИГ Фаббен» и соответствующего отдела в Берлине, чего ради ей было волноваться из-за баб какого-то мелкого немецкого горшечника?!.
Жизнь в бараке, в котором поселили «женщин Шиндлера», скорее можно было назвать существованием на открытом воздухе. В окнах не было стекол – они служили лишь для того, чтобы чуть смирять порывы холодного ветра из России. Большая часть узниц маялась дизентерией. Корчась от спазм в желудке, они в своих деревянных башмаках добирались до жестяного ведра, стоявшего в грязи. Женщины, выносившие его, получали лишнюю миску супа.
Как-то вечером Мила Пфефферберг подошла к ведру, но дежурившая рядом с ним женщина – неплохой человек, Мила знала ее еще девочкой – стала настаивать, чтобы та дождалась, пока появится другая девушка, с помощью которой она вынесет ведро и попользуется им снаружи. Мила заспорила, но ей не удалось переубедить эту женщину. Обслуживание этого примитивного «сантехнического устройства» стало чуть ли не профессией среди тех, у кого от голода мутилось в глазах, и их стараниями в бараке появились определенные правила пользования. Им казалось, что, правильно «управляя» ведром, можно добиться и порядка, и гигиены, и здоровья.
Наконец, тяжело переводя дыхание, рядом с Милой возникла согнутая от спазмов в животе девушка. Она тоже была молода: в мирные дни в Лодзи женщина, дежурившая у ведра, знавала ее юной новобрачной. Двум девушкам пришлось подчиниться и триста метров тащить по грязи свой груз. Девушка, которая несла его на пару с Милой, спросила:
– Где сейчас может быть Шиндлер?
Ознакомительная версия.
