Закончив с кухней, зодчий Синан и его ученики приступили к перестройке гарема. Наложницы, скрывающиеся во внутренних покоях, разумеется, не попадались им на глаза. Джахан мечтал увидеть если не саму Михримах, то хотя бы какой-нибудь предмет, ей принадлежащий: носовой платок с инициалами любимой, бархатную туфельку, гребень из слоновой кости. Но ничего подобного ему ни разу не встретилось. Однако несколько дней спустя Михримах передала ему записку, в которой говорилось, что они вместе с дадой вернулись в свой особняк. «Завтра в полдень мы будем проходить через Первые ворота», – говорилось в записке.
В назначенный час Джахан, устроившись в ветвях высокой яблони, весь обратился в ожидание. Солнечные лучи раскаляли спелые яблоки, которые никто не осмеливался срывать, ибо они принадлежали султану. Сам же Мурад не имел времени, чтобы заниматься подобными пустяками. Сердце Джахана радостно затрепетало, когда он услышал стук колес. К воротам приближалась карета. Двигалась она очень медленно, или, может быть, так казалось Джахану, для которого каждая секунда превратилась в вечность. Стук его сердца наполнял просторы вселенной. С отстраненностью, неведомой ему прежде, Джахан наблюдал за земными делами. До него доносились шелест листьев, шорох песчинок, шум крыльев бабочки. Он упивался каждой мельчайшей особенностью этого бесконечного мгновения, ибо знал, что оно больше не повторится. Время превратилось в реку. Одинокий и неприкаянный, Джахан стоял на поросшем травой берегу и смотрел на воду. Но вот карета остановилась. Белая ручка, грациозная, как птица, мелькнула в окне, раздвигая занавески. Михримах взглянула вверх и увидела Джахана, примостившегося в ветвях. Лицо ее просветлело, когда она встретила его взгляд, исполненный обожания. Доли секунды хватило дочери Сулеймана, чтобы понять: несмотря на протекшие десятилетия, несмотря на разделяющую их пропасть, несмотря на морщины, покрывшие их лица, и седину, заблестевшую в их волосах, чувство, которое погонщик слона и ученик зодчего питал к ней, осталось неизменным. Джахан не отрываясь смотрел Михримах прямо в глаза; на этот раз он не спешил склонить голову в почтительном поклоне. На щеках женщины заиграл легкий румянец, губы тронула нежная улыбка. Она извлекла пропитанный благовониями платок, лежавший у нее на груди под платьем, и бросила его на землю, зная, что Джахан поспешит поднять этот бесценный подарок.
Стоял знойный и душный день священного месяца Рамадана. Вследствие поста работа изрядно замедлилась. Джахан не слишком страдал от голода, но жажда была для него невыносима. И не важно, сколько воды он выпивал за сахуром,[30] ибо потом во рту у него все равно было сухо, а язык, казалось, покрывала пыль. Промучившись несколько часов и ощущая, что терпению его настал предел, Джахан отправлялся в садик за кухней, где бил небольшой фонтан. Прополоскав рот, он, конечно, не утолял жажду, но хотя бы избавлялся от привкуса пыли. Иногда случалось, что ученик зодчего глотал несколько капель. Бесспорно, то был грех, который не укроется от всевидящего взгляда Аллаха. Но Джахан надеялся, что Создатель, владеющий всеми водами этого мира, не пожалеет для своего раба одного жалкого глотка.
Однажды, направляясь к фонтану, Джахан заметил впереди какого-то человека, который быстро исчез за кустами. Тем не менее Джахан узнал немого Юсуфа и поспешил вслед за ним. Он решил, что настало самое время выяснить, что тот скрывает.
Юсуф подошел к пруду, где любил купаться Чота. С непроницаемым лицом он уселся на берегу. Поначалу Джахан подумал, что его товарищ тоже хочет тайком утолить жажду. Но немой продолжал сидеть у воды, глядя на свое отражение. Вид у Юсуфа при этом был печальный и подавленный, словно его только что разлучили с человеком, который был для него дороже всех на свете. Джахан наблюдал за ним, не торопясь начинать разговор. Юсуф сидел так неподвижно, что если бы не взгляды, которые он время от времени бросал в сторону стройки, его можно было бы принять за каменное изваяние.
Затем рассеянно, словно во сне, он снял перчатки. Руки у него были белые, нежные, без всяких следов ожогов. «Зачем же он лгал?» – изумился Джахан. А в следующее мгновение произошло нечто еще более невероятное. Юсуф начал мурлыкать песню. Его голос, которого никто никогда не слышал, оказался высоким и мелодичным. Джахан затаил дыхание. Он прекрасно понимал, что случайно столкнулся с чужой тайной, и не представлял, как поступить.
Юсуф смолк. Сообразив, что момент для разоблачения упущен, Джахан решил незаметно скрыться, но неосторожно наступил на сухой сучок. Услышав треск, Юсуф резко повернулся. Взгляд его встретился со взглядом Джахана. На лицо «немого» набежала тень, а губы изогнулись, как у ребенка, который собирается заплакать. Испуг Юсуфа был так велик, что Джахану захотелось подбежать к нему, успокоить и заверить, что он никому не выдаст его тайну. Вместо этого он поспешно повернулся и зашагал в сторону стройки. Остаток дня Джахан пытался выбросить случившееся из головы, но взгляд его непроизвольно устремлялся к Юсуфу. Однако человек, которого все считали немым, упорно ходил с потупленной головой, вперив взгляд в землю.
Вечером, после ужина, Джахан вновь размышлял о странном происшествии. Перед его мысленным взором возник Юсуф, сидевший на берегу пруда. Лицо, лишенное усов и бороды, длинные загнутые ресницы, маленькие руки, изящная поза. В голове у Джахана забрезжила догадка. На следующее утро он подошел к Юсуфу, который чертил что-то на листе бумаги. Когда тот заметил приближающегося товарища, спина его напряглась.
– Нам надо кое-что обсудить, – бросил Джахан. – Пожалуйста, пойдем со мной.
Юсуф послушно последовал за ним. В молчании они отыскали укромное местечко в тени дерева. Оба уселись на траву, скрестив ноги.
Джахан прочистил горло и начал:
– Я всегда тебе завидовал. У тебя большие способности. Неудивительно, что учитель назначил тебя своим главным помощником.
Появление проходившего мимо рабочего, который нес на плечах корзину, полную камней, заставило его замолчать. Когда тот скрылся из виду, Джахан заговорил вновь:
– Но я давно заметил, что ты ведешь себя как-то странно. Я даже подозревал, что ты причастен к несчастным случаям, которые происходили на стройке.
Лицо Юсуфа выразило недоумение.
– Но теперь я понял: ты скрываешь нечто совсем другое. На самом деле ты вовсе не немой. Ты просто не хочешь, чтобы люди слышали твой голос… потому что ты женщина.
При этом заявлении у Юсуфа буквально глаза на лоб полезли. Он или, точнее, она смотрела на Джахана с таким испугом, словно узрела привидение. Губы ее двигались, поначалу беззвучно: голос, скрываемый долгие годы, отказывался ей повиноваться.
– Ты всем расскажешь? – наконец произнесла она.
– Нет, я хотел лишь…
Женщина всплеснула руками и перебила:
– Если ты меня выдашь, мне конец.
Джахан уважительно взглянул на нее и покачал головой:
– Даю слово, что буду молчать.
* * *Джахан подозревал, что в тайну фальшивого немого посвящен не только он один. Скорее всего, учитель Синан тоже знал правду. Более того, вполне вероятно, что сама идея изначально принадлежала именно ему. Синан пошел на обман, дабы подарить способной девушке возможность обучаться ремеслу архитектора и работать на стройке в окружении сотен мужчин. Но, может, все это лишь его собственные досужие домыслы, а Синан даже и не подозревает, кто скрывается в обличье немого ученика? Джахан долго и тщетно ломал себе голову, а потом решил поговорить с учителем и попробовать прояснить ситуацию.
– Здравствуй, индус, – приветствовал его Синан. – Если хочешь о чем-то спросить, я к твоим услугам.
– Учитель, если это возможно, я хотел бы узнать: по какому принципу вы выбираете себе учеников?
– У них должны быть способности – это главное, что я принимаю в расчет.
– Но в дворцовой школе занимается немало способных юношей. Многие из них прекрасно рисуют и чертят…
– Да, но дело в том, что… – Неоконченная фраза Синана повисла в воздухе.
– Прежде я думал, что мы самые одаренные молодые люди, которых вам довелось встретить. Поразительно, насколько велико было мое тщеславие! Теперь, когда пора юности осталась для меня позади, я понял: хотя каждый из нас не лишен способностей, однако в этих способностях нет ничего из ряда вон выходящего. Вы выбираете отнюдь не самых лучших, а тех, кто… – Джахан замялся, подыскивая подходящее слово. – Тех, кто чувствует себя одиноким… покинутым… неприкаянным.
Прежде чем заговорить, Синан вперил в него долгий пристальный взгляд.
– Да, ты прав. Я выбираю учеников с большой осторожностью. И предпочитаю тех, кто может и хочет обучаться моему ремеслу… и кому некуда больше пойти.
– Но почему?
Синан испустил тяжкий вздох.
– Тебе ведь приходилось плавать на корабле по морю, верно? – (Джахан кивнул, не понимая, к чему клонит зодчий.) – Видел ты когда-нибудь огромных морских черепах, бредущих по берегу? Они упорно движутся вперед, но путь, который черепахи избрали, никуда не ведет. Нужно, чтобы кто-нибудь развернул их в сторону моря, направил навстречу стихии, к которой они принадлежат.
