— Подожди, подожди, уману, — прервал его царь, — оставим на завтра этот вопрос, а сейчас, пока светло, мы погуляем по саду. Там ты мне подскажешь, каким образом можно перенести эту гору, — он указал на соседний холм, — в Вавилон, в мой городской дворец.
— Перенести гору, господин? — вскинул брови старик. — Ты, верно, шутишь? Это в ту пору, когда тупоумие и упрямство жрецов переходят всякие границы?!
— Нет, я не шучу. Сегодня вечером ты мне доложишь, как перенести гору в столицу. Ты меня понял, уману? О делах мы поговорим завтра.
— Понял, повелитель, — старик раздосадовано пожал плечами и поклонился, при этом продолжал бормотать про себя.
— Как перенести?.. Построить можно, но перенести?..
Царь, знавший учителя, сразу насторожился.
— Если построить, то как?.
— Я не знаю… Надо подумать. Возвести что-то подобное горе, даже с террасами, можно, а перенести никак.
Они вышли в сад, поднялись на самую верхнюю террасу, здесь осмотрели устройство водотока, который подавал воду из недалекого высокогорного озера. По дороге Бел-Ибни вкратце обрисовал положение, сложившееся в столице, сообщил, что затеял во дворце ремонт — об этом просил и брат правителя Набушумулишир. Пришлось на время перенести его покои в то же здание, в котором размещались царские апартаменты. Конечно, поместили Набушумулишира в дальнем примыкающем к дворцовой стене крыле, за несколькими глухими стенами. Всех царских слуг и женскую половину, включая Бел-амиту с наследным принцем он попросил перебраться в летний дворец. Вот что еще удивительно, сообщил Бел-Ибни, по городу ходят упорные слухи о твоей болезни, Кудурру. Старик покачал головой, потом добавил, что счастлив видеть повелителя в полном здравии, озабоченного высокими мыслями… Как доверчивы порой бывают люди, как любят они заниматься пустой болтовней…
Навуходоносор хмыкнул, потом сделал замечание.
— Слухи о болезни правителя никогда не бывают пустой болтовней, уману. Как ведет себя мой брат? — спросил Навуходоносор. — Какие люди к нему ходят, с кем он ведет дружбу, почему в последнее время зачастил с поездками по городам страны? Говорят, он является тонким ценителем женской красоты и без ума от твоей хеттянки.
— Неужели? — удивился первый министр. — Он разве без ума от нее? Бел-Ибни пожал плечами. — Я что-то не замечал. Ну, в этом нет ничего удивительного, девчонка и в самом деле достойна всяческого восхищения. Ах, Кудурру, если бы я был уверен, что после моего ухода к судьбе, ты позаботишься о ней. Она по секрету призналась мне, что ты ей очень нравишься… Но я стараюсь не обращать внимания на женские капризы. Что касается твоего брата?.. За ним приставлен наблюдать твой писец гарема Ша-Пи-кальби. Я стараюсь не вмешиваться в его дела, тем более теперь, когда он вместе с женской половиной отправлен в летний дворец.
— Хорошо, по крайней мере ты должен знать, от кого исходила мысль затеять во дворце ремонт в мое отсутствие? Вот еще вопрос, почему не выплачено серебро солдатам, расквартированным в столице и возле нее.
— Разве не выплачено? — удивился Бел-Ибни. — Я, помнится, давал указание. Насчет ремонта? Первым ко мне обратился придворный распорядитель. Он просил разрешения обновить помещения царевича. Когда приступили, выяснилось, что в твоих покоях, в правом крыле обнаружилась течь… А что, надо было позволить воде залить цитадель?
Царь не ответил — обвел взглядом окрестные холмы, над которыми нависали чуть померкшие вершины гор. А далее на восток горели розовым светом одетые в снега пики. Наконец правитель оторвался от созерцания и спросил, указывая рукой на выдолбленный в камне бассейн, куда поступала вода и откуда она распределялась по отдельным желобам, орошающим нижележащие ярусы.
— Можешь ли ты, уману, возвести подобные ступени, устроить такие же фонтаны? — он обвел рукой террасы, на которых пышно цвели яблони и сливы. Я понимаю, это трудная задача, но ты всегда любил одолевать трудности.
— Я должен подумать, господин…
— Вот и займись этим сооружением. Посвяти ему все свое время. С этой целью я освобождаю тебя от обязанностей первого министра. Ты должен сосредоточиться только на устройстве садов для Амтиду. Это мой подарок. Если ты сумеешь подвесить их к небесам, твое имя долго будет на устах у потомков.
Уману стоял неподвижно, безвольно опустив руки.
— Ты отправляешь меня в отставку, Кудурру?
— Да, и это самое большее, что я могу для тебя сделать. И вот еще что — напрочь зашей рот своей наложнице-хеттянке. Она всем надоела…
— Она моя последняя отрада…
— Я все сказал, учитель.
В двух переходах от Вавилона, неподалеку от Сиппара, где Навуходоносор нагнал армию, к нему в шатер доставили срочную эстафету. В пространном донесении управлявший городом и страной «друг царя», его секретарь Набонид сообщал, что разъяренная толпа побила камнями наложницу первого визиря, когда рабы в сопровождении телохранителей проносили ее в паланкине мимо храма Иштар Агадеской. Наложница Бел-Ибни посмела оскорбить верующих. Она громко объявила, что священные белые голуби, любимцы грозной супруги Мардука, которых собравшиеся жрецы и паломники после торжественной церемонии поклонения богине и обильного жертвоприношения, выпускали в полет — оказывается, разносят проказу. Толпа разоружила телохранителей, выволокла хеттянку на площадь и обрушила на нее град камней. Далее Набонид сообщал, что неплохо бы показать ее тело первому визирю… Однако это не самое худшее известие, которым верный слуга вынужден огорчить великого царя. Взбунтовались наемники, расквартированные в предместье Нар-Баниту, что по дороге в Киш. Они заперлись в своем укрепленном лагере и требую выплатить им урочное, иначе они угрожают захватить товары, которые поступают в Вавилон с юго-востока. Солдаты заявляют, что распродадут их, а полученное серебро поделят между собой. Как раз с той стороны в столицу поступало зерно из Элама. Самое неприятное заключается в том, что среди бунтовщиков видели нескольких подозрительных лиц, скрывающихся от правосудия, в том числе Базию, сына Бел-Усата.
Отмечены волнения и среди переселенцев из Урсалимму, которым по милости великого царя было позволено поселиться в окрестностях Вавилона и заняться изготовлением кирпичей во славу священного города. Среди бунтовщиков отмечены недостаточное рвение к выделке кирпичей, в также неприемлемая горячность, подогреваемая расплодившимися среди выселенных лжепророками, двух из которых, неких Ахава и Седекию, пришлось зажарить на медленном огне. Они утверждали, что вавилонский плен продлится два года и посему никто из переселенцев не смеет заводить здесь семью, хозяйство, но каждый должен молиться об освобождении и противоречить язычникам во всем, в чем он сможет.
Навуходоносор собрал военачальников и приказал ускорить темп продвижения к столице. Коннице немедленно, ускоренным маршем достичь предместья Нар-Баниту и разоружить взбунтовавшиеся части.
* * *
Авангард отборных под командованием Иддин-Набу, поддержанный конным отрядом Рахима, добрался до Вавилона в сумерках. Ворота Иштар еще были распахнуты, воины строем прошли по Священному пути, добрались до ворот дворца, которые открылись с большой задержкой, только после долгой ругани Иддину с начальником караула, каким-то неизвестным молокососом, непонятно кем и за какие заслуги возведенным в чин декума.
Удивительно было, что не в пример предыдущим годам, когда возвращение войска превращалось во всенародный праздник и воинов забрасывали пальмовыми метелками, цветами и сушенными финиками, на этот раз жители при виде марширующей колонны спешили укрыться в проулках. Даже родственники воинов не сбегались в открытую к воротам дворца, чтобы поприветствовать возвратившихся из похода мужчин.
Сначала Иддину вел себя с молодым задиристым петушком, начальником караула, подчеркнуто вежливо. Правда, только до той самой минуты, пока весь передовой отряд не втянулся в пределы дворца. Как только ворота были заперты, Иддину, указывая на молодца, коротко приказал.
— Этого взять! Посадить в цепи и отправить в дом стражи!.. Глаз с него не спускать. Караулы сменить. Всех прежних стражей собрать на первом внутреннем дворе!..
Начальник караула успел было выхватить меч, но куда ему против прошедших столько сражений ветеранов. Его обезоружили, не применяя оружия один из отборных сделал испуганное лицо, когда арестованный взмахнул мечом, другой сзади подкатился под ноги. Свалив молоденького офицера, они скрутили его и поволокли в дом стражи. Иддину, немало удивленный подобным поведением местного начальника, глянул на Рахима, к тому моменту уже спешившегося и передавшего уздечку своему конюху.
