II. Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость, потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях.
III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство. Из посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной присяги и верности подданства.
IV. Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой переписке, Новиков сам признал себя преступником.
V. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут признал свое и сообщников своих преступление.
VI. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость.
Что же касается до сообщников его, Новикова, статского действительного советника князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Лопухина и Тургенева, которых не только признания Новикова, но и многие писанные руками их заразительные бумаги обличают в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях, то повелеваем вам, призвав каждого из них порознь, истребовать чистосердечного по прилагаемым при сем вопросам объяснения, и притом и получить от них бумаги, касающиеся до заграничной и прочей секретной переписки, которая, по показанию Новикова, у них находится.
Вы дадите им знать волю нашу, чтобы они ответы свои учинили со всею истинною откровенностью, не утаивая ни малейшего обстоятельства; и чтобы требуемые бумаги представили. Когда же они то исполнят с точностью, и вы из ответов их усмотрите истинное их раскаяние, тогда объявите им, что мы, из единого человеколюбия освобождая их от заслуживаемого ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание, не выезжая отнюдь из губерний, где те деревни состоят, и не возвращаясь к прежнему противозаконному поведению под опасением, в противном случае, употребления над ними всей законной строгости. А если кто из них и после сего дерзнет хотя единого человека заманить в свой гнусный раскол; таковой не избегнет примерного и жестокого наказания. Когда же они отправятся, донесите Нам; дабы потом могли Мы дать тамошнему начальству повеление о наблюдении за их поступками»...
«Дружеское ученое общество», созданное Новиковым и Херасковым, было закрыто, Н.Н. Трубецкой, И.В. Лопухин и И.П. Тургенев отправлены в ссылку, масонские книги сожжены. Был ли тем самым уничтожен масонский орден?
Новикова обычно считают стоявшим во главе русского масонства. Но послушаем еще раз сделанное им следствию признание, дернем одну из тех белых ниточек, за которые следствие предпочло не тянуть:
«Братство Розового Креста в России существует, сколько мне открыто было и известно, как находившемуся в нижних только градусах. Кто суть действительные из начальников, мне открыто не было, и я не знаю не только сих, но ниже того, который за моим первым или ближайшим, которого одного только и знать по введенному порядку в ордене я мог. В России первое основание сему братству положил профессор Шварц, который и был начальником здесь».
Лгал ли Новиков, в 1778 году достигший седьмого, т.е. рыцарского градуса? Или уместнее поверить ему, вспомнив заявление Филиппа Эгалите, гроссмейстера Великого Востока Франции:
«Не зная, из кого состоит «Великий Восток»...
Другой масонский «руководитель», князь Никита Николаевич Трубецкой, говорит:
«По неограниченной моей к Шварцу доверенности я тогда многое подписывал, не читая бумаг его».
Тургенев также был не более, как чье-то слепое орудие:
«Говорится у нас, что тайну ордена не открывать никогда и никому: но как я сей тайны еще не получил, то и обязательства сего не давал»
75.*Клятва эта могла бы привести в восторг Тома Сойера: «Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание, обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника». Однако, как видим, можно было быть масоном – и не давать этой клятвы?*
Таким образом, наказание постигло видных, но не игравших особой роли в делах ордена масонов, а «серые кардиналы», истинные руководители, остались на свободе. Шварц умер в 1784 году, за восемь лет до судебного разбирательства, его пост в российских ложах занял барон Шредер, но все шишки валятся на Шварца... Сношения с Берлином были и позже, туда, для подготовки к заступлению места Шредера, был послан друг Радищева А.М. Кутузов, – но и об этом хранится молчание...
Между тем в ходе настоящего следствия, буде оно состоялось бы, могли выясниться такие вещи, которые и для сегодняшних исследователей представляют неразрешимую загадку. Так, обнаружены были письменные исповеди (кои каждый масон обязан был представлять «наверх» не менее четырех раз в год) Коловиона, датированные временем после смерти Шварца. Коловион суть масонское имя Новикова, адресат его неизвестен; но почему в сих исповедях Шварц (Гарганус) предстает живым человеком? Коловион оправдывается, что не смог передать ему некоторые дела (что от него требовалось), так как означенный Шварц непомерно загружен!..
Новиков и наиболее активные члены «Дружеского ученого общества» были арестованы, кто посажен в тюрьму, кто выслан. Все масонские ложи в России были закрыты. Масоны, находившиеся в близких отношениях с Павлом, по приказанию Екатерины, были удалены от него. При дворе Павла остался только один Плещеев. Баженов также пострадал: он перестал получать заказы от двора императрицы.
Боялась ли Екатерина масонов? Гораздо меньше, чем давала понять, – но ей так было удобнее. Это работало на ее план – окончательно отдалить от престола сына.
А Шешковский между тем видит непочатый край работы, вспоминает, что случилось с Грейгом и мечтает достать акты воинских масонских лож,
«ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступление в орден предписаны, то едва ли удобны для воина»...
Мы добрых граждан позабавим,
И у позорного столба
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Беранже
Наплыв в Санкт-Петербург французских аристократов резко возрос. Они порой рассказывали настолько невероятные вещи о господстве якобинцев, что царевич, перепуганный этими откровениями, утверждал: необходимо немедленно двинуть войска на Францию. Другие эмигранты были озабочены только тем, чтобы не умереть на чужбине от голода и холода, и искали прежде всего покровительства и должностей. Иные старались узнать пристрастия влиятельных придворных вельмож, чтобы польстить им и таким образом добиться особых милостей.
