Утренние лучи солнца пробивались в землянку. Свеча на сковородце продолжала гореть, черный фитилек упал набок и потонул в еще не остывшем воске. Атаманы спали… Ульяна услышала далекий конский топот и забеспокоилась: топот приближался. Затрещали самопалы. С крайней сторожевой башни гулко ударила пушка… С ближней протоки послышался крик:
– Татары!
Ульяна разбудила Старого и других атаманов, подняла тревогу. Но то были не татары. И грянул не пушечный выстрел: то был взрыв порохового погреба за часовенкой.
Казаки окружили землянку. Толпа была взбудоражена, настроена зло.
– Ой, лихо! – сказала Ульяна. – Не выходите, атаманы! Побьют еще вас…
Впереди толпы, в синем кафтане, стоял, размахивая пистолем, высокий курчавый казак без шапки. Он грозился выстрелить в окошко землянки.
Толпа кричала:
– Лазутчик Ванька Поленов, стерва, поджег погреб с порохом!..
– Он с послом турским сносился, нас предает…
– Атаманы спят да турские платья в подарок принимают. Дон проспите. Измена!
Предводителем буянивших казаков был Тимофей Разя. У его ног на земле лежал связанный яицкий есаул Иван Поленов.
На шум вышел атаман Каторжный, без шапки. Остановился перед Тимошкой, строго поглядел на яицкого есаула, лежавшего в пыли.
– Гей! Вольница! Чего шумишь? Аль бунт заумыслили? Не в урочный час, казаки!..
– Иван, – сказал Тимошка, – чуй! Поленов сжег нам порох.
– Я слышал взрыв…
– Почто с послами торг ведете?
– Ну, молви дальше! Больно горяч ты, Тимоша…
– С царем кончайте дружбу! Кончай с султаном!..
– Не в лад сказал. Мели еще!
– Богатство делите не поровну!
– То я слышал тоже.
– То все слышали. Измена вышла, атаман!
– Которая, где?
– Поленов выдал туркам дело наше. С послом писал он грамотки, посылали татарам крымским и ногаям.
– А ну, войди в землянку. Потолкуем…
Толпа стихла, а Тимофей Разя вошел в землянку.
Толпа между тем все нарастала. Вокруг есаула Поленова сжалось кольцо раздраженных, злых людей.
В это время по главной азовской дороге дробно застучали копыта коней. Толпа притихла, прислушиваясь. Поленов тоже приподнял голову.
– Лежи, стервец! – приказал Иван Разин, сын Тимофея, оставшийся сторожить Поленова.
Есаул опустил голову. Иван Разин поставил ногу на его плечо.
К землянке уже подъезжало с полсотни казаков в походном снаряжении.
Федор Порошин легко соскочил с буланого коня и спросил:
– Чего столпились?
– Расправа будет, – ответил Иван Разин. – Измена вышла.
– Эй, ты! Опять продал казачью честь?! – спросил Порошин, узнав в связанном есауле Поленова, и со всего размаху стегнул его по лицу плетью. Струйка крови потекла по бороде Поленова.
– Шкура! Не быстро тебя мы раскусили. Кому ты только не служил, собака, – татарину и турку, боярину и ляху, царю и нам! Лазутчик подлый!.. Эй, казаки! – повернулся к толпе Порошин. – Волоките к землянке турчина-лазутчика и посольского толмача-грека.
Доложили атаманам, что из-под Кагальника приехали казаки с Федором Порошиным и привезли лазутчиков.
– Пускай пождет! – велели атаманы. – С Тимошкой покончим дело; выйдем вскоре. Турка и грека держите накрепко. Измена тут немалая!..
– Вот! – сплюнув, сказал Порошин. – Турча да грек были посланы Фомой по нашим крепям. Все дело б сгинуло, да доглядели казаки дозорные.
Турка, привязанного к конскому хвосту, отвязали и кинули на землю возле Поленова. Туда же кинули и грека.
– А ты, – сказал Иван Разин, ухмыляясь – припечатай-ка им позорное тавро. Пока будет суд да расправа, они кой о чем пусть поразмыслят.
Федька Порошин изловчился, взметнул свою тяжелую плеть, и она со свистом опустилась на щеку турка, а потом – на грека.
– Клейменые! И ладно будет, – сказал, отвернувшись, есаул Левка Карпов.
Поленов приоткрыл глаза, посмотрел на Федора Порошина.
– Ты, – сказал он, – на плетку мастак, а по уму – дурак… Бери толмача Асана. Асан всему заводчик.
Как будто зажег толпу этими словами Поленов. Выхватив сабли, некоторые казаки побежали к посольской землянке, где стояли на постое турецкий посол и его толмач Асан.
– Бери его! Руби!
– Бери Фому!.. Хватай Асана!..
Толпа волновалась. Но вскоре атаманы позвали для допроса лазутчиков и Поленова.
Привезли из-под Кагальника убитых турками пятнадцать лучших казаков. Они лежали на татарских арбах, прикрытые травой. Привез их атаман Иван Косой. Никому не говоря ни слова, он снял шапку, пригнулся и хотел было войти в землянку, но Старой, выйдя к нему навстречу, предупредил:
– Пожди, Иван. Послушаем лазутчиков, потом и до тебя дойдет черед. Дело пошло немалое. Измена вскрылась! А ниточка далеко протянулась. Не осерчай…
Иван Косой не торопясь надел шапку и отошел в сторону. Бугристое, рябое лицо его было сумрачно.
Карпов спросил:
– Татары побили аль турки?
– А не един ли черт! – ответил Косой, закуривая.
– Теперь молчать недолго будем. Сколько убитых привезли?
– Двух есаулов из Раздорского, тринадцать казаков, Да на земле осталось, поди, с полста!
Казаки молча подошли к татарским арбам и стали разгребать траву.
В первой арбе лежали есаулы. Их головы были совсем отделены – срезаны саблей. Одна лежала, как ком земли, запыленная, волосатая, бородатая. Уши и нос были срезаны. На лбу зияли три сабельные раны. Глаза выколоты.
– Чья голова? – спросили казаки испуганно. – Признать нельзя.
Иван Косой, однако, признал:
– Татаринова Максима! Обезобразили…
– Ой, казаки! Брательник Мишкин! Ой, лихо! Татаринову какое горе!.. Ему неведомо?
– Еще неведомо, – сказал Косой. – Всем горе. Таких терять – одна беда!
Арбу облепили со всех сторон… Но тут всех отвлек шум от Прибылянских ворот. Ехали конные казаки с верхних городков. Впереди – сотник в красном кафтане. Казаки покачивались в седлах, пели песни. Толпа присмотрелась. Подъехал сотник и, не слезая с коня, хрипло крикнул:
– Гей, вы! Шарпалыцики! Почто вы тут заварили со своими атаманами кашу? Без нас порешили Азов брать?
Ему ничего не ответили. Он повысил голос:
– Почто тут атаман ваш, Старой, послал нам грамотки? Позабыл, видно, что мы ж, государевы холопи, посылали уже казаков в Смоленск, и под Азов, и на море. За атаманов, за чужую крепость помирать не будем!
– Э, горлопан! Помолчи! – крикнул тогда Иван Косой. – Ты – шкура! Я знаю тебя. Твой брат был храбрым есаулом, а ты…
– Ге! Брат? – рассмеялся сотник. – Да, може, мой брат кум тестю царскому. Може, я сам родня царю!
– Брешешь, собачий сын! А еще сотник!
Сотник продолжал:
– А то ваша брехня! Попомни: головы свои мы зазря не станем складывать под каменюками крепостными.
– Слезай с коня! – резко крикнул ему молодой Иван Разин. – Поговорим ужо!
Сотник, не слезая, продолжал:
– Атаманы торговлю заведут, казну свою богатить станут, – нам прибыли не будет!.. Так ли я сказал, казаки? – повернулся сотник к своей команде.
– Истинно! Поехали назад!
– Поехали! – заорал здоровенный рябоватый казак в потрепанном зипуне. – За тем ли мы сюда спешили? Пора пришла все разом выговорить атаманам.
– Ну, выговаривай! – крикнул Иван Разин. – Буянить попусту не след.
– А не тебе бы нам указывать! – зло гаркнул казак. – Ты сам голытьба, а почто руку атаманов держишь! Пожил бы в верхних городках и сам бы то же говорил. Батьке твоему, Тимошке, доподлинно известно, каково у нас житье-бытье.
– Известно! Не сладкий мед жить в верхних городках. Сам знаю, – сказал Тимошкин сын. – А бунтовать – не то время выбрали. Тут дело изменой запахло. Порох пожгли лазутчики.
– Порох пожгли! – усмехнулся казак, глянув на сотника. – Добро, у вас порох есть. А у нас и пороху нету, и жрать нечего. А землянки атаманские от добра заморского ломятся!
– Верно! – поддержал казака детина без шапки, с огромными босыми ногами вдетыми в дорогие посеребренные стремена. – Атаманы у вас пообжирели, поразбогатели внизу реки, что бояре московские! Пора бы нам поменять старшину в низовьях.
– Надобно выбирать ныне атаманов из верхних городков – из голытьбы! Дело!
– А складно говорит казак! – заметил стоявший рядом высокий старик, опираясь на палку.
– Еще бы! – продолжал рябой казак высказывать свое недовольство. – Понадобилась, видно, сила большая – и мы атаманам надобны. Вот завсегда так. Где неустойка – нас призывают. А где делят добро богатое – нас забывают!
– Эх! Дурья голова! – горячо произнес Иван Разин. – Я сам бы сказал не менее твоего… Ссору нам, низовым и верховым казакам, затевать не след. Пень-голова! Внимай совету. Езжай подобру-поздорову, да не бунтуй!
Казак разобиделся. Заорал крепче прежнего. Бил со злости лошаденку плеткой, ударил пятками по ее худым бокам.
Сотник сказал:
– Да он же прав! Побить бы всю низовую старшину да добрый бы порядок на Дону учинить немедля!
