Так рассказывали скальды, и люди верили этим волнующим похождениям. Но была и добыча, и Гаральд имел обыкновение отсылать ее на хранение Ярославу, чтобы русский конунг мог воочию убедиться в его богатстве. По возвращении же ярла из Константинополя Ярослав отдал за него Елизавету, и, когда теплая погода укротила зиму, варяг увез супругу в Упландию. С тех пор об Елизавете до ее родных доходили только скудные известия. Но Анна знала, что сестра родила Гаральду двух дочерей, Марию и Ингигерду. Сын короля, Олаф, был прижит от красивой наложницы.
– Ты, вероятно, знаешь, прекрасная госпожа, – рассказывал рыцарь, – что после смерти Магнуса Гаральд сделался королем всей Норвегии. Один скандинавский воин, который очутился в наших рядах, а до этого сражался в войске Гаральда, говорил мне, что норвежский король был хранителем гроба Олафа Святого. Будто каждые двенадцать месяцев он стриг Олафу волосы и подрезал ногти. Так меня уверял этот рыцарь. Соответствует ли это истине, я утверждать не могу, но сам наблюдал, что у покойников растет борода.
Анна слушала бакалавра, стараясь не пропустить ни одного слова.
– Храбрый северный воин говорил, что Гаральду стало скучно. У него возникла мысль обессмертить свое имя чем-нибудь необычайным, и тогда он решил предпринять завоевание Англии. Но сначала послушайте, что произошло в те годы в Лондоне. Как вы знаете, после смерти Эдуарда на престол взошел Гарольд Годвинсон, весьма достойный муж. Против него и направил оружие Гаральд. Может быть, желая поддержать супруга в таком трудном и опасном предприятии, твоя благородная сестра Елизавета решила сопровождать его в морском путешествии. Возможно также, что Гаральд, которому все удавалось в жизни, настолько был уверен в победе, что захватил с собой и семью, чтобы поселиться в покоренном Лондоне. Однако, когда настало время вступить ногой на английский берег, норвежский король оставил Елизавету и дочерей на Оркнейских островах, а сам с сыном Олафом произвел высадку.
Анна тяжело вздохнула. Эта была ее кровь и плоть, единоутробная сестра, а вместе с нею счастливое детство, Вышгород, кафизма в Софии и стихи, которые пел на пиру в честь сестры мужественный Гаральд.
– Скандинавский рыцарь, сражавшийся рядом с Гаральдом, рассказал мне, как все случилось. Битва между двумя королями произошла у Стаффордского моста. А надо вам сказать, что оба хорошо играли на арфе и сочиняли стихи. Перед битвой английский король увидел вдали воина. «Кто этот рыцарь в блистающем шлеме и голубом плаще?» – спросил он приближенных. Ему объяснили, что это Гаральд. Тогда Годвинсон написал в виде вызова песню, в которой прославлял мужество саксонских ратников, простых хлебопашцев или ремесленников, вышедших с топорами в руках на защиту своих очагов. Но когда стихи прочли норвежскому королю, он поморщился: «Неважные стишки. Попробую написать получше!» И тоже сочинил песню.
– Ты знаешь слова?
– Нет, моя госпожа, – смутился рыцарь.
– Тебе никогда не приходилось слышать, как ее пели?
– Я слышал, как скандинавский друг пел ее в шатре, но не помню теперь, о чем там шла речь.
– В песне говорилось о том, что герои не ищут в сражениях тишины и не стоят коленопреклоненными за щитами, – вмешался в разговор оруженосец.
– А еще о чем говорится в этой песне?
– Не помню, – ответил оруженосец.
– Но послушайте, что произошло у этого проклятого моста, – с увлечением продолжал Мантегю. – Когда началась битва, в которой воины с обеих сторон сражались как львы, предательская стрела поразила Гаральда в горло – слишком широкий вырез для шеи был на королевской кольчуге. Она носила женское имя. Ее называли «Эмма»…
– И что же сталось с бедным Гаральдом? – горестно спросила Анна.
Она и граф сидели на широких креслах, на которые были положены для удобства набитые шерстью подушки. Рыцарь и оруженосец должны были довольствоваться обыкновенными дубовыми табуретами, ставшими совсем полированными от долговременного пользования.
– Вот что сталось с королем. Он захлебнулся собственной кровью! Так погиб на поле брани, а не на соломе Гаральд, прославленный в песнях воин! После неудачного сражения, потому что со смертью короля ряды норвежских воинов смешались, сын его Олаф отплыл с остатками войска на Оркнейские острова, где твоя сестрица Елизавета томилась в полной неизвестности. Но какие вещи случаются на свете! Послушайте! Скандинавский воин уверял, что Мария, любимая дочь Гаральда, умерла в то самое мгновение, когда погиб король на поле брани. Таким образом, Елизавету посетило двойное горе.
– Не говоря уже о крушении всех надежд, – заметил Рауль.
Все посмотрели на него.
– Ведь Гаральд надеялся завоевать Англию. Жаль беднягу! Но война – подобие игры в кости.
– Поистине это так, – согласился рыцарь.
– Что же дальше? – торопила рассказчика Анна. – Как поступила тогда сестра моя Елизавета?
– Она возвратилась с Олафом и дочерью Ингигердой в свое королевство и перевезла на родину гробы с телами Гаральда и Марии. В знак этого на корабле подняли черный парус. Таков обычай в северных странах. Короля погребли в построенной им самим церкви, в городе, который называется Нидарос. Там он и спит вечным сном. Королем же стал его сын Олаф.
На другое утро, невзирая на плохую погоду, граф Рауль уехал в сопровождении рыцарей и оруженосцев в соседний Санлис. Не прекращался ни на одну минуту дождь, все время налетал бурный ветер.
Анна осталась в одиночестве. Но, покидая замок, граф строго наказал Жаку де Монтегю не начинать своих рассказов до его возвращения, а жене обещал быть дома еще до ужина. Анна знала, что в Санлисе находится сын, король Филипп, приехавший посоветоваться с графом Раулем о предстоящем походе на север. Он помышлял о присоединении к французской короне Фландрии. Слушая рассказы матери о ее стране, Филипп понял, какое значение имеет для государства торговля, а Фландрское графство – это трудолюбивые ткачи, вырабатывающие знаменитые сукна на продажу; следовательно – большие доходы.
Король не решался вызывать графа Рауля в Париж, из опасения, что получит отказ, но не считал удобным и приезжать в Мондидье или Крепи и поэтому избрал местом для встреч с гордым вассалом город Санлис.
Когда Рауль явился в этот тихий город, в королевском замке царила суета; король прибыл неожиданно, к его приезду не готовились, и теперь служанки мыли и скребли полы, а разленившиеся конюхи приводили в порядок лошадей и выбрасывали из конюшен вилами навоз.
Граф вошел в приемную залу. Филипп, совсем еще молодой, высокого роста и предрасположенный к полноте человек, сидел у пылавшего очага и дружески приветствовал гостя. Как всегда, он раньше других дел расспросил о здоровье матери, к которой относился с неизменной нежностью, хотя не видел ее по целым месяцам, точно старая королева жила в другой стране.
– Слышал? – спросил король графа, когда тот уселся на табурете.
– О чем ты говоришь? – не понял Рауль.
– Папа сочинил еще одну буллу против меня. Клянусь громом и молнией! На этот раз святой отец называет короля Франции хищным волком и антихристом!
Филипп рассмеялся не без злости, и Рауль охотно вторил ему.
– За что он на тебя так разгневался?
– За то, что я немного пощипал итальянских купцов.
Граф уже слышал об этой истории, но ему хотелось узнать, как будет рассказывать о нападении на торговцев сам король.
– Как же это все произошло? – спросил Рауль.
– Очень просто. Я возвращался после охоты в замок Марли. Злой, как сатана. Ни одного зайца не затравили. Вдруг навстречу едут торговцы. Несколько повозок. Итальянская речь. Тогда я решил вознаградить себя за неудачу…
Видимо, король не без удовольствия вспоминал об этом приключении, на которое его толкнуло юношеское озорство, зависть к людям, набивающим свои кошели денариями, в то время как у французского короля нет ни гроша в кармане.
– Если бы ты видел, какая началась кутерьма, когда мы налетели на них, подобно ястребам. Только пух летел!
– А купцы?
– Разбежались кто куда. Мы их подгоняли остриями пик в ягодицы. Все выглядело очень забавно.
Королю едва исполнилось двадцать лет. Но Рауль тоже хохотал, как мальчишка. Потом вдруг стал серьезным и заметил со знанием дела:
– Напрасно только вы не прикончили их там, тогда все было бы шито и крыто. Места глухие… А теперь получился скандал на весь мир. Монахи не простят тебе подобное разорение. Товары могли принадлежать какому-нибудь папскому монастырю.
– Не подумал об этом, – скривил губы король.
– Вы их копьями в ягодицы! – не мог успокоиться граф и хлопал себя по ляжкам.
– Да, мы изрядно повеселились. А главное, теперь мои оруженосцы ходят в шелку.
