Друцкой увидел, что офицер в зеркале с возмущением вскочил с тахты и сделал движение уйти, но цыганка его схватила за руку, и офицер вновь бессильно упал на мягкие подушки…
— Чего же ты испугался? — усмехаясь, говорила бабушка Мариула. — Ведь ты еще ничего не узнал про девушку и уже бежишь?
Друцкой больше не спорил сам с собой и решил, что там к зеркалах подстроена какая-то хитрая механика. Офицер закинул ногу на ногу, достал папиросу, закурил и беспечно смотрела в зеркала, там представление продолжалось…
— Ты хочешь знать ее судьбу? Так слушай. Бойся, бойся приближаться к ней! — говорила старая цыганка в зеркале, грозя тому офицеру рукою…
«Почему же ты не закурил?» насмешливо спросил себя в зеркало Друцкой. Тот досадливо отмахнулся и спросил старуху, оборотись к ней:
— Чего же мне бояться?
— Ты причинишь ей много зла. Ты ее спас, привез сюда, а тут и есть дорога, постланная для ее ножек. У нее, сынок, хорошие ножки. Теперь мне все равно. Уж мне не петь и не плясать перед народом: скажу без зависти, у ней ножки не хуже, да, не хуже, чем были в пору да во-время мои… Ох! Да нет, уж что: ножки у ней лучше моих. Да, сынок, лучше.
— Ба! — воскликнул офицер. — Так ведь она и есть танцовщица… Ведь она…
— Погоди, сынок. Я все знаю. Ты хочешь мне, старухе, сказать, что и там была у ней та же дорога, что и там бы она плясала? Нет, золотой мой! Нет, о миро лячо рая[8]. Вот какая разница. Аршлания мне сказала все, точно бы я была ей мать. Она была у вас актриса, комедиантка. И рая Гагарин захотел, чтоб она его любила. У нас не так. Я потоптала много сердец и никого не любила. А сколько им было радости! И ничем не взвесить, сколько радости даст людям Аршлания! Оставь ее нам. Не подходи к ней. Не спеши ее видеть… Так будет лучше, сынок!..
Друцкой вздохнул, поникнул головою и после долгого молчания опять заглянул через зеркало в лицо бабушки Мариулы. Цыганка спокойно посапывала, раскуривая трубку и не подняла глаз от нее, ковыряясь в трубке чем-то вроде маленькой кочерги.
— Хорошо, бабушка Мариула, но ведь я ее увижу, когда она будет петь у вас и плясать… Тогда и всякий может видеть?
— Да, сынок! Ты ее увидишь, когда ее все будут видеть… Приезжай!.. Только не торопись!
Друцкой простился с Мариулой, поклонившись в зеркало, и покинул табор не увидев Лейлы, а наутро уехал в Петербург.
Вернулся Друцкой в Москву через немалое время и, возвратясь, узнал от своих друзей, таких же, как сам, офицеров, что в старой столице появилась в одном из цыганских таборов молодая цыганка, всех пленяющая своей красой, пением и особенно пляской. Друцкой без труда догадался, что это должна быть Лейла, и поспешил окончить первые по приезде дела и визиты, чтобы поскорее посетить знакомые места. В одном доме Друцкому пришлось за карточной игрой встретиться с Гагариным. И здесь в промежутке игры за вином имя новой цыганской звезды было у всех на устах. Все, кто видел и слышал Аршу, говорили о ней с восхищением.
— А ты еще ее не видел? — спросили Друцкого. — Ведь это диво явилось как раз в таборе Андрея, где тебя раньше можно было встретить.
— Нет, еще не видел, но горю нетерпением увидеть.
— А вот князь Андрей не разделяет наших восторгов, — указал хозяин дома на бывшего тут же молодого Гагарина, — он поклонник классического танца.
— Да, я не люблю разнузданной вакхической пляски и всякого дикого бесстыдства! — надменно улыбаясь, подтвердил слова хозяина Гагарин.
— Ни ведь вы ее не видали, Гагарин? — стараясь не выдать тревоги, спросил Друцкой. Он вспомнил рассказ Ипата Дурдакова о поступке Гагарина с Лейлой.
— Конечно, не видел и не стремлюсь увидеть! — ответил Гагарин.
— Напрасно! — опять заговорил хозяин дома. — Вы бы, князь, увидали прекрасный образец того, как вакханка соединяет в своем лице искусство с диким вдохновением… Эта Аршлания если-б ей дать школу, на мой взгляд, затмила-б не одну Тальони…
Друцкой за карточной игрой встретился с Гагариным.
Поднялся шумный спор. Одни с Гагариным во главе старались высказать себя тонкими знатоками балетного искусства, тогда как другие, размахивая руками и роняя пепел сигар, горячо отстаивали искусство, близкое природе.
— Лучше всего решить нам спор так: поедемте сейчас к цыганам и посмотрим новое диво, — предложил Друцкой.
Так и поступили: послали за лошадьми и по засыпанным февральским снегом улицам Москвы помчались на тройках на край города…
В таборе Андрея гостей встретили шумной радостью. Цыганята с веселой болтовней выгружали из саней кульки с винами, закусками и фруктами. Гости, запорошенные снегом, в передней вылуплялись из шуб и проходили в зал, встречаемые низкими поклонами чавалов[9], перетянутых по поясу узкими ремешками. Везде горели свечи и масляные лампы. Дом закипел оживлением: такого пышного приезда блестящих гостей даже здесь не было давно. Начался пир. Явился хор цыганок и принялся величать гостей. Посыпалось золото в шапки цыган и в подставленные цыганками уголки шалей.
На вопрос Друцкого о Лейле цыган Андрей ответил недоуменно:
— Не знаю, князь, о ком ты говоришь! — и поспешно ускользнул от дальнейших объяснений.
Цыганки пели и плясали. Но гости все это видали и слыхали много раз, им прискучили знакомые напевы. Андрея спрашивали, а где-ж та новая певица и танцовщица Аршлания? Цыган посмеивался и шептал:
— Капризничает, что твоя примадонна, но явится непременно…
Гагарин рассеяно зевал и с нескрытым пренебрежением поглядывал на то, как цыганки перебирают ногами, поводят бедрами и трепещут плечами под вскрики певцов…
Гости уже собрались уезжать, как Андрей объявил, что Аршлания явится сейчас. Хор примолк. Гитаристы перестали тренькать, настроив струны. Все отодвинулись к стенам. Хор грянул новую еще в Москве встречную песню, и из-за откинутого рукой Андрея ковра, скрывающего дверь, явилась Аршлания. Она была одета необычно. Все цыгане в хору носили черные платья и шали на плечах. Аршлания явилась в наряде испанской гитаны — узкий вырез пурпурного ее платья мысом почти доходил до талии, короткая юбка, облегая бедра, обрамляла колена широким пышным воланом. Ноги Аршлании были босы. Через плечо перекинута простая черная шаль. Лицо Аршлании было бледно, глаза ее мрачно блестели, а губы змеились веселой улыбкой.
Плясунья вошла в зал, ни на кого не глядя, слегка закинув голову назад, и вдруг шаль, скользнув с плеч, упала к ее ногам на пол. Друцкой опередил Гагарина, кинувшись поднять черную шаль; набрасывая ее на плечи Аршлании. Он заглянул ей в глаза, не узнавая. Цыганка равнодушно приняла услугу Друцкого и не повела даже бровью на его растерянный взгляд.
«Да нет, это совсем не Лейла», думал Друцкой, следя за цыганкою неотрывным взором…
Не менее, чем Друцкой, появлением Аршлании был поражен Гагарин. Этот увидел в движениях цыганки что-то маняще-знакомое, хотя был уверен, что видит ее в первый раз…
Плясунья остановилась середь круга, образованного хором и гостями, и, обведя всех взором, вскрикнула, всплеснув руками. Песня участилась. Пляска началась. Описать ее словами — это было бы то же, если бы скульптор, будь он сам Пракситель, вздумал бы из камня изваять игру хрустального бокала, только что налитого шампанским шипучим вином!..
Гости пришли в полное восхищение, криками и хлопаньем в ладоши они призывали Аршланию. Кончив пляску, цыганка вихрем унеслась из зала и не появлялась долго на крики восторженных ценителей ее искусства. Когда же возвратилась, то была, как и все, и глухом черном платье, с той же черной шалью на плечах. Со всех сторон к Аршлании тянулись бокалы. В расставленный ею привычным жестом цыганки угол шали лился потоками дождь империалов. Цыганка всем улыбалась, каждого благодарила, обходя зал кругом… Друцкой и Гагарин стояли рядом. Аршлания остановилась перед ними, посмотрела каждому по очереди в глаза и тихо сказала, вернее, нежно пропела в лицо Гагарину:
— О пниляш дьянба!
И потом сурово и резко бросила Друцкому:
— Миро ча парна товаде![10]
Краска бросилась в лицо Друцкому — он уверился, что это Лейла. И она помнит его!
Гагарин совсем не знал цыганских слов.
— Что она сказала? — перебил он Друцкого. — Ради создателя…
Друцкой рассмеялся, пожал плечами и ответил:
— Я не могу этого повторить вам в глаза. Гагарин!
— Да почему же?
— Попросите, чтобы объяснил вам кто-нибудь другой…
Плясунья вышла в зал, ни на кого не глядя.
Взгляды молодых людей на мгновенье скрестились, и внезапно рожденная взаимная ненависть осветила их лица. Друцкой отвернулся от Гагарина и отошел.
Пир продолжался. Плясунью Аршу поклонники окружали тесной толпой. Ей выражали восторги и страсть по-русски, она отвечала всем на цыганском наречии, словами незнакомыми и тем, кто пытался с нею говорить на перенятом у московских цыган говоре, — Арша тогда мотала головой и отвечала:
