Ознакомительная версия.
По обеим сторонам ворот за стеною виднелись два маленьких домика. Правый служил караульной комнатой для сторожевых постов, левый был жилищем смотрителя порохового склада вахмистра Зибнера.
За воротами стояла будка часового, перед которой взад и вперед расхаживал молодой, стройный гренадер.
Была зима, и с гор дул морозный ветер. От холода щеки молодого гренадера так раскраснелись, что казалось, будто он намазал их свеклой. Правда, на безоблачном небе ярко светило зимнее солнце, но его холодные лучи не были способны смягчить ярость сурового мороза.
Часовой только что собирался обойти дозором вдоль стены, как вдруг увидал, что с пригорка по направлению к пороховому магазину спускается нарядно одетая женщина.
Гренадер вернулся к воротам и стал поджидать там женщину. Ему было предписано останавливать любого человека, не принадлежавшего к составу служащих при магазине, и следить, чтобы никто не только не проникал внутрь двора, но и не бродил возле стен.
Женщина медленно приближалась к воротам; видно было, что она глубоко задумалась о чем-то, так как ее взоры не отрывались от занесенной снегом дорожки.
Весь ее внешний вид производил приятное впечатление; она была одета нарядно, даже богато и изящно.
– Куда вы идете, сударыня? – вежливо остановил ее гренадер.
Женщина испуганно подняла голову, но, увидев гренадера, изумленно раскрыла рот и остановилась; на ее щеках выступил густой румянец смущения.
– Фрейлейн[13] Нетти! – воскликнул часовой в радостном изумлении. – Неужели вы меня не узнаете.
– Нет, узнаю, господин Теодор… господин Гаусвальд, – смущенно поправилась девушка, словно ей казалось неприличным говорить теперь с бывшим студентом в прежнем дружеском тоне.
– Уж не ко мне ли вы? – спросил Гаусвальд.
– Я даже не знала, что вы здесь. Я шла к отцу, вахмистру Зибнеру.
– Как? Вахмистр Зибнер – ваш отец, и вы приходите как раз в тот день, когда я стою на часах? Какая счастливая случайность.
– По воскресным и праздничным дням я всегда навещаю родителей, – ответила девушка со все возраставшим замешательством. – Однако простите, господин Гаусвальд, но мне холодно стоять… я продрогла. До свидания.
Неттхен торопливо прошла через ворота к жилищу вахмистра.
Гаусвальд грустно смотрел ей вслед и воскликнул после долгой паузы:
– Господи боже мой! Как высокомерно, как холодно говорила она со мной. А ведь если я и стал несчастным человеком, если я сбился с намеченного пути, то только из-за любви к ней… Конечно, не следует торопиться ее осуждать. Очень возможно, что ей неизвестна постигшая меня судьба или истинная причина наказания… Очень возможно, что ее просто обманули; ведь я знаю, что она добра, как ангел. Очень может быть, что при виде меня ее сердце сжалось так больно, что она поспешила уйти, не желая показать слез. А что она не относится ко мне равнодушно, это ясно уже из того, что в самый первый момент она назвала меня Теодором. Сколько времени прошло, а она не забыла моего имени. Нет, нет, здесь опять что-то странное.
Подошел патруль, предводительствуемый старым ефрейтором. Гаусвальда сменил на часах Биндер.
Последний лучше всех своих товарищей освоился с военной службой. Начальство любило и отличало его и всеми силами старалось облегчить ему существование. Полковник настолько полюбил его, что Биндер давно стал бы унтер-офицером, если бы это производство не было отвергнуто главным штабом, который в резких выражениях написал полковнику, что не в его компетенции производить солдата, осужденного в наказание за тяжкую вину к бессрочной службе простым рядовым, особенно если такое наказание наложено «высшими сферами».
Благоволение своего начальства Биндер заслужил главным образом своим прекрасным почерком; полковник старался держать его неофициально при канцелярии, а в вознаграждение за это Биндеру было разрешено брать переписку со стороны, что давало ему недурной заработок.
За два года пребывания в Нидерландах, куда был двинут его полк, Биндер заработал больше сотни дукатов разными каллиграфическими работами; но эти деньги он не употребил на улучшение своей жизни, а почти целиком отправил престарелым родителям.
Во время возвращения в Вену он схватил какую-то глазную болезнь, вследствие чего врач запретил ему заниматься письменными работами, и Биндера снова вернули из канцелярии в полк.
Сменившись, Гаусвальд продолжал бродить по двору. Он ждал, что его вот-вот позовут к Зибнеру, но его надежда оказалась тщетной. Промерзнув, он пошел в караулку, но сел там у окна, поглядывая в сторону дома вахмистра.
Вскоре стало темнеть, и, когда совсем наступила ночь, Теодор увидал, что Неттхен выходит из дверей отцовского дома. Гаусвальд сейчас же оделся и выбежал во двор, рассчитывая проводить Неттхен хоть часть пути; но она уже избрала себе других проводников: отца и мать, которые шли по обе стороны ее.
Гаусвальд издали следовал за ними. Когда они дошли до первых домов предместья, Неттхен поцеловала отца, и Зибнер повернул домой; Неттхен с матерью пошли дальше.
– Куда? – грубо спросил вахмистр Гаусвальда.
– Я позволил себе погулять немножко.
– Сами вы не можете позволить себе это, а я позволения не даю. Ну, живо. Направо кругом марш.
Гаусвальд подчинился приказанию и пошел обратно рядом с Зибнером.
– Если бы вы позволили мне прогуляться, – сказал Гаусвальд, – то я воспользовался бы этим разрешением только для того, чтобы проводить вашу уважаемую супругу. Ведь в здешней местности так пустынно… Уже бывали случаи…
– Есть у вас табак с собой? – перебил его Зибнер. – Ну хотя бы на одну трубку?
– Искренне сожалею, что не имею возможности услужить вам, но, если позволите, я сейчас же сбегаю в ближайшую лавочку за хорошим табаком…
– Я тоже очень сожалею…
– Но ведь я могу сходить…
– Прошу правильно понять мою просьбу, – резко оборвал его вахмистр, – инструкция обязывает меня разузнавать, нет ли у солдата, состоящего в дозоре при пороховой башне, табака, так как курение здесь строжайше запрещено. Если бы я нашел у вас табак, то должен был бы немедленно арестовать вас и отправить в казармы для примерного наказания.
– И это пришло вам в голову в тот момент, когда я предложил проводить вашу жену?
– Да, – буркнул Зибнер, – простой гренадер, даже не ефрейтор, осмеливается навязываться в провожатые к жене своего вахмистра. Вы оскорбили меня этим. На военной службе приходится особенно считаться с чином и рангом. Постарайтесь заняться изучением инструкций, которые вы, очевидно, плохо знаете. Ступайте, и чтобы я больше не слыхал о вас.
Зибнер резко отвернулся и направился к себе домой.
– Однако, старичок, зачем же так уж невежливо? – крикнул ему вслед обиженный студент.
Зибнер обернулся и сердито погрозил ему палкой:
– Я тебе не старичок, а вахмистр. Эй, гренадер, забываться вздумал! Молокосос!.. Держи язык за зубами, а то я разделаюсь с тобой по-свойски.
– Что случилось? – спросил капрал, выскочивший на крик из караулки.
– Ничего особенного, – буркнул Зибнер, – я просто намылил голову вашему гренадеру; он осмелился без моего разрешения выйти за ворота.
– В качестве начальника дозора я позволил ему это, – ответил капрал.
Это заявление не имело ничего общего с истиной и показывало, насколько бывший студент был в приятельских отношениях со своим ближайшим начальником.
Вахмистр подошел к капралу и сказал ему насмешливым тоном:
– Милейший Ниммерфоль. Прошло два года с тех пор, как вы были здесь в последний раз. В течение этого времени многое переменилось. Теперь начальник дозора уже не имеет прежних широких полномочий. Почитайте-ка последние инструкции, они вывешены в караульной комнате. Унтер-офицер не имеет права давать кому-либо из находящихся в дозоре нижних чинов разрешение удаляться за пределы пороховой башни. Такое разрешение дается только вахмистром, который обязан в каждом отдельном случае расспросить, куда и зачем собирается уйти нижний чин. Разрешение может быть дано только в случае особенной и настоятельной необходимости.
– Благодарю вас за разъяснение: мне не было известно об этих изменениях.
Во время разговора в ворота вошли еще два солдата, у которых под мышками было по пакету. Судя по мундиру, они тоже были гренадерами, но отсутствие патронташа и ружья доказывало, что они не были в наряде.
Не обращая внимания на пришедших, Зибнер продолжал:
– А знаете ли вы, кто виноват в этих переменах? Я расскажу вам это вкратце. Был, знаете ли, такой капрал – его звали Ниммерфоль, – который забыл об обязанностях службы и позволил одному из своих людей вскочить на призрачную черную карету, ехавшую за пределами района компетенции дозора. Легкомысленный солдат, совершивший это путешествие из суетного любопытства, сгинул бесследно с тех пор, а капрал Ниммерфоль был разжалован в рядовые, и ему стоило больших трудов вновь заслужить нашивки. С тех пор было отдано распоряжение, чтобы высший надзор за присланными в наряд солдатами лежал на мне. Да, дружище Ниммерфоль, легкомысленным разрешением, данным вами рядовому Плацлю, вы расширили круг моих полномочий и сузили круг своих собственных.
Ознакомительная версия.
