Ознакомительная версия.
Дорога уже шла по соседским землям. По правую руку деревенька Братцево – вотчина Квашниных – открылась. По левую – Коробово – владение Тушиных – промелькнуло. Не заметил Фёдор Васильевич, как реку Химку переткнул. Понял только, когда в большую яму, вернее, не яму – ямище, упёрся. На версты две ровным кругом идёт, словно выгреб кто землю ковшом или чашей – здесь река Всходня петляет, крутой поворот делает. Место это в народе «чашей» прозвали. И вправду чаша! Только не мёдом полна, а белым снегом.
Курицын остановил сани. Эх, красота! Иметь бы крылья – взлетел бы белым соколом! Потом подумал: «Летать бы больно много не дали, с лихвой среди бояр завистливых».
Объезжал «чашу» долго, сани вязли в глубоком снегу. Но вот и Курицыно.
– Ну, дай поесть сыну, Василий, – причитала матушка, вынося хлебосолы из поварской комнаты. – Потом расспросишь, чай, не вечер.
Родительский стол не ломился от яств, но и бедным его нельзя было назвать: кулебяка, гусиный паштет, варёная репа, глухарь, запеченный в тесте, брусничный и клюквенный морс, медовуха, куличи с рыбой и голубикой – всё, чем богата была земля подмосковная, матушка сама аккуратно выстраивала на столе, крытом кружевами вологодскими.
С десяток крестьянских душ досталось Василию Афанасьевичу из надела Великой княгини Софьи Витовны, бабки нынешнего государя. Был он служилым человеком в её вотчине – Митино. Выбился в люди благодаря уму и сообразительности, за что и дарован был малой деревенькой.
Снаружи отеческий дом мало чем отличался от простой крестьянской избы, разве что больше был по размеру, да во дворе отец соорудил конюшню и баньку. Зато внутри обстановка не уступала иным боярским усадьбам. Резные шкафчики, буфеты, коврики домотканые и даже персидский ковёр на стене в гостиной зале. В услужении у матушки три дворовые девки. Одна хлебосолами занята, другая стиркой да прибиранием светлиц, третья ткачеством и вышиванием – кое-что из её рукоделий зимой выставляли на продажу на Москве-реке. Единственный дворовой холоп – конюх Елисей – он же плотник, кузнец и до девок охотник, не раз был бит хозяином за недопустимые вольности. Оттого отличался преданностью и особой любовью к «Курице» – как за глаза называли Василия Афанасьевича более влиятельные соседи. Елисей в обиду хозяина не давал и не раз встревал в перепалку, и не только словесную, с соседскими, если слышал от них оскорбительное, по его мнению, прозвище.
– Ну, как там, в Венгриях? – вопрошал любознательный Василий Афанасьевич. – Палаты каменные али деревянные мастерят?
– По преимуществу, каменные, – коротко отвечал Фёдор.
– Вишь ты, а у нас – деревянные. Оттого и пожаров много. Вот давеча у Тушиных Свято-Спасский монастырь горел – три дня не могли потушить. Леса в избытке, да головы нет. Как будем соболей, белок да куниц промышлять, когда весь лес вырубим?
– Не ворчи, Василий Афанасьевич, – вмешалась матушка. – Пусть Феденька о жилье в Москве расскажет. Как там внучата наши, Афоня да Ивашка?
– О Москве успеется, – перебил жену Курицын старший. – А кто королём у них, Фёдор?
– Королём Матвей Корвин. Корвин – прозвище, по-ихнему «ворон». Хитёр да пронырлив. Купил корону у императора Фридриха за большие деньги, а потом того императора из его города Вены и попросил. Турок разбил дважды. Зело мудр. Наш государь греческую царевну в жёны взял, а Матвей – флорентийскую. Книг на латинском привёз. Каменщиков, пушкарей, рудознатцев италийских. Как и наш Иоанн Васильевич, земли венгерские собирает. Мало того, и соседние к рукам прибирает: Чехию, Силезию, Словакию тож.
На челе Василия Афанасьевича обозначилась борозда глубокая – призадумался он. Собирание земель – его любимая тема.
– Разумею теперь, зачем тебя государь к королю Венгерскому посылал. Нам свободный проход в Италию нужен. Нас ливонцы с поляками, литовцами да турками в кольцо взяли, вздохнуть не дают. Значит, с Венгрией дружить будем. А я думаю и с турками завести разговор надо: тогда по морю Чёрному купцы приезжать будут. И ни Литва, ни Польша, ни Ливония помехой не станут, обойдём их стороной. Ты как, Фёдор, мыслишь?
– Так и мыслю, – оживился Фёдор Васильевич. – С Венгрией против Польши договор заключил, теперь в Турцию послов посылать будем.
Ближе к вечеру, как давно уже было заведено, отец и сын уединились в небольшой комнате – «коморе», как называл её Курицын старший, где Василий Афанасьевич разрабатывал прожекты об устройстве земли русской.
В «коморе» нашёлся для государева дьяка благодатный и вместе с тем требовательный слушатель – отец не любил фальши ни в делах, ни в мыслях. Ему решил Курицын поведать свою повесть о Дракуле, тайный плод венгерских размышлений. За этим в родимое гнездо и приезжал.
Открыл заветную тетрадку, набрал в грудь воздуха побольше и выговорил еле слышно:
– А послушай, батюшка Василий Афанасьевич, мою новую повесть.
– Был в Мутьянской земле греческой веры христианин воевода именем Дракула – валашским языком, а нашим – диавол. Так зломудр, как по имени, такова и жизнь его была.
– Где же эта земля Мунтьянская? – полюбопытствовал Василий Афанасьевич. Устроившись на лавке поудобнее, он приготовился к долгому слушанию.
Курицын знал, что батюшка любит точность. Посему чётко разъяснил:
– Это земля Валашская, что в гористой местности к югу от королевства Венгерского, да к западу от княжества Молдавского, – и продолжил:
– Однажды пришли к нему послы турецкого царя и, войдя, поклонились, а шапок – по своему обычаю – не сняли. Спросил их Дракула: «Почему так поступили, пришли к великому государю и бесчестие ему нанесли?»
Те отвечают: «Таковы обычаи страны нашей».
Он им говорит: «Я хочу закон земли вашей подтвердить, чтобы крепко его держались». И повелел прибить шапки к их головам гвоздями, и отпустил со словами: «Идите и скажите государю вашему, коли он привык терпеть от вас такое бесчестие, а мы не привыкли, пусть не посылает свой обычай являть другим государям, которым он чужд, а блюдёт только в стране своей».
– Суров, зело суров сей Дракула, – не удержался от восклицания Василий Афанасьевич, но в голосе его не слышно было осуждения действий государя валашского. – Но, Фёдор, доподлинно мне известно, что турки носят на голове не шапки, а тюрбаны или, в крайнем случае, фески.
– Верно, отец, – улыбнулся Курицын. – Откуда ты знаешь? Я то турок видел, почитай, год держали меня в Белом городе.
Курицын старший промолчал, ничем не выдавая, что слова сына было ему лестно слушать. – Продолжай, продолжай. Потом расскажешь о Белом городе.
– Царь же весьма разгневался и пошёл на Дракулу войной, и напал великими силами. Тот же, собрав всё войско своё, ударил на турок ночью и перебил их множество. Но не смог с небольшой своей ратью одолеть всё их войско огромное и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы. Кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи производил, а кто в спину – того велел на кол сажать, говоря: «Не мужчина ты, а женщина». А когда снова пошёл войной на турок, то сказал воинам своим: «Кто о смерти думает, пусть не идёт со мной, а здесь остаётся». Царь же услышав об этом, повернул назад с великим позором, потеряв без числа воинов и не посмев выступить против Дракулы.
Фёдор Васильевич взглянул на отца, ожидая от него оценки происходящего. Тот слушал, закрыв глаза, только пальцы, теребившие угол скатёрки, выдавали его бодрствование.
– Сейчас самое интересное. Что ты скажешь на это?
– И отправил царь к Дракуле посла, требуя от него дани. Дракула же воздал послу пышные почести и показал ему богатство своё и сказал: «Я не только готов платить дань царю, но со всем воинством и со всем богатством своим готов пойти к нему на службу и, как повелит мне, так буду ему служить. И ты передай царю, что, когда пойду к нему, пусть объявит он по своей земле, чтобы не чинили зла мне и людям моим, а вскоре вслед за тобою к царю пойду и дань принесу. Царь же услышав от посла своего, что хочет Дракула прийти к нему на службу, и что послу его почести воздал, зело рад был, ибо вёл в то время войну на востоке. И тот час послал объявить по всем городам и по всем землям, чтобы, когда пойдёт Дракула, никто никакого зла ему не причинял, а, напротив, встречали бы его с почётом. Дракула же, собрав войско, двинулся в путь, и сопровождали его царские приставы и воздавали ему всяческие почести. Он же, углубившись в Турецкую землю на пять дневных переходов, внезапно повернул назад и стал разорять города и сёла, и людей множество перебил и пленил: одних турок на колья сажал, других рассекал надвое и сжигал, не щадя и грудных младенцев. Ничего не оставил на пути своём, всю землю в пустыню превратил, а бывших там христиан увёл и в своей земле расселил. И возвратился восвояси, захватив несметные богатства, а приставов царских отпустил с почестями, напутствуя: «Идите и поведайте царю вашему обо всём, что видели: сколько мог, послужил ему. И если люба ему моя служба, готов и ещё ему так служить, сколько сил моих станет». Царь же ничего не смог с ним сделать, только себя опозорил.
Ознакомительная версия.
