Софья, видя, что разговор будет совсем другой, чем она предполагала, перешагнула порог и вошла в комнату.
– Что же вы решили, Марина Матвеевна?
– Я зачисляю Алексея Корнеевича на два вакантных места лаборантов моего ботанического отряда, то есть я объединяю две ставки в одну.
– А можно так делать?
– А можно закрывать глаза на серьёзные доказательства учёного?
Софья беспомощно пожала плечами и вопросительно посмотрела на Марину. «Ну и что же вы всё-таки решили?» – говорил её взгляд.
– Я сейчас написала приказ о назначении Краюхина старшим геологической группы. Вас, Соня, поскольку вы приехали помогать нам, я зачисляю также в эту группу. Ваша общая задача: выехать на Тунгусский холм, произвести геологическое и археологическое обследование этого района…
– Я готова ехать хоть сейчас, Марина Матвеевна! – воскликнула Софья.
– Одна вы поехать не сможете. Нужно вызвать из Притаёжного Алексея Корнеевича. Я сейчас напишу ему телефонограмму и отнесу Тимоше. – Марина быстро прошла за стол и принялась писать.
– Телефонограмму я отнесу, Марина Матвеевна, а вы работайте, – сказала Софья и поспешно скрылась за дверью.
Она вернулась через две-три минуты совсем в другом виде. На ней было ярко-красное шёлковое платье, лаковые босоножки и широкополая шляпа из золотистой соломки. Софья так вся и светилась.
Марина проводила её взглядом, усмехнулась, подумала: «Чего не делает любовь!»
Группа Краюхина, в которую, кроме него и Софьи, входили ещё четверо рабочих, двинулась к Тунгусскому холму на лодке. Этот способ передвижения предложил Алексей, так как набралось ещё много всякого имущества, главным образом инструментов.
Услышав, что речь идёт о Краюхине, правление мареевского колхоза в порядке помощи экспедиции выделило новую, только что просмоленную лодку с высокими тёсовыми бортами и крышей из лёгких, сшитых еловыми сучьями листов бересты.
Марина стояла на берегу до тех пор, пока лодка не скрылась за крутым поворотом берега. Поднимаясь на высокий мареевский яр и всё ещё посматривая вниз по течению реки, Марина думала: «Уехали! И, может быть, привезут большое будущее и Улуюлью и себе…»
Она представила искрящиеся радостью глаза Софьи, румянец, проступавший на её всегда смугло-бледном лице, голос её, какой-то особенно мягкий, ласкающий слух, и ей не то что стало завидно, а чуть-чуть горько за себя, за свою жизнь, в которой почти не было вот такого же безотчётного счастья.
«Только разве в ту весну, когда Андрюша Зотов сказал, что любит меня, было мне хорошо-хорошо», – подумала Марина. Она вспомнила, как они просиживали в университетской роще всю ночь, от зари до зари, а в течение дня по нескольку раз гоняли знакомых девчонок с записками.
Марина шла по Мареевке, захваченная воспоминаниями, и улыбка освещала её лицо.
Разгоралось утро знойного летнего дня, какие бывают только в Сибири. Нежно-голубое, без единого пятнышка и до бесконечности обширное и ласковое небо простёрлось над землёй в торжественной неподвижности. Солнце только поднималось из кедровников. Каждый, кто видел его в этот час, не мог не подумать, что ночку солнышко скоротало здесь, в тиши вековых деревьев, как коротает её охотник, когда прихватит его в тайге темнота.
Живой мир встречал новый светлый день стоголосым трезвоном и суетой. Звонко кричали петухи, рассыпали трели шумные стайки скворцов, собаки щурили глаза на малиновый шар, поднимавшийся чуть ли не с хозяйских огородов, и яростно брехали на него, подзадоривая друг друга. А во дворах гремели уже подойниками, и коровы, мыча, с охотой отдавали располневшие за ночь соски в ловкие руки хозяек.
Марина поднялась на крыльцо и остановилась. Из приоткрытых дверей на неё пахнуло табаком, и не просто табаком, а тем неповторимым запахом, который издают папиросы, смоченные одеколоном. Такие папиросы всегда курил Бенедиктин.
Озадаченная этим запахом и в особенности тем, что двери её квартиры открыты, Марина вошла.
В прихожей было пусто. Марина поспешила в комнату. Она перешагнула низкий, крашенный под цвет пола порог и отпрянула назад. На стуле, рядом с её кроватью, привалившись головой на подушку, спал Бенедиктин. Марина хотела уйти незамеченной, но Бенедиктин очнулся, кинулся вслед за ней:
– Мариночка!..
Марина остановилась, повернулась лицом к Бенедиктину, чувствуя полную растерянность.
– Здравствуйте! Как вы здесь оказались? – спросила она.
Как ни находчив был Бенедиктин, но и он растерялся.
– Я? Я захожу, женщина прибирает в комнате. Я отрекомендовался, и она разрешила мне остаться.
– Что значит: «Я отрекомендовался»?
– Я сказал, что я… твой муж.
Марина мучительно поморщилась, ей стало больно и противно.
– Зачем вы приехали?
– Я выполняю приказ директора… Кроме того, я рассчитывал, что ты одумалась…
Сверкнув глазами, Марина приблизилась к Бенедиктину, твёрдо сказала:
– Я ещё раз прошу вас ни теперь, ни в будущем не говорить об этом. Мне незачем одумываться. Я сделала то, что сочла нужным.
– А как же мне к тебе обращаться: товарищ начальник экспедиции? – Бенедиктин попробовал засмеяться.
Направляясь в Мареевку, он самонадеянно думал о том, что «Марина уже, наверное, кусает локти. Ну, ничего, пусть себе помучается. Он ещё посмотрит, как быть дальше». Приём, который он встретил у Марины, был иным, и это начинало его злить.
– Как обращаться? Так же, как обращаются все. У меня есть не только должность, но имя и отчество.
Марина прошлась по комнате и, видя, что Бенедиктин снова опустился на стул, продолжала:
– Я прошу вас, Григорий Владимирович, пройти в соседнюю половину, где помещается штаб экспедиции, и дождаться меня. Я скоро приду, и тогда решим вопрос о вашей работе.
Ну, этого Бенедиктин не ожидал! Никогда он не думал, что у Марины найдётся столько твёрдости. Ему всегда казалось, что при его настойчивости он может из неё, что называется, «верёвки вить». И вот на тебе! Тактично, но решительно она выставляет его из своей комнаты.
Бенедиктин вскочил со стула, схватил свой чемодан, тюк с постелью, портфель и, скрипя зубами от злости, вышел.
Марина посмотрела ему вслед, и ничто: ни жалость, ни сочувствие, ровным счётом ничего – не шевельнулось в её душе. Так надо было сделать, и так она сделала.
Через полчаса Марина вошла в штаб экспедиции. Бенедиктин, нахохлившись, сидел возле своих вещей в углу.
– Чем вы намерены заняться? – спросила Марина, открывая ключиком стол, в котором лежали её бумаги.
– Я прибыл в распоряжение начальника экспедиции. Как ты решишь… Как вы решите, – поспешил поправиться Бенедиктин.
– Хорошо. Я направляю вас в ботанический отряд, который работает по правобережью Таёжной, в районе Заболотной тайги. Там найдётся вам работа по специальности. У нас крайне слабые представления о растительности того района.
– А Софья Захаровна там же? – не дав Марине договорить до конца, спросил Бенедиктин.
– Нет, она выехала в том же направлении, но в другое место.
– В таком случае есть просьба – не от меня, конечно, а от профессора, Захара Николаевича… Он очень беспокоится за дочь и просил меня быть по крайней мере поблизости от неё.
– Софья Захаровна в полной безопасности… А вас послать туда я не могу. Нет дела.
– Но когда такой человек просит, то ваша обязанность – выполнить.
– Я прежде всего отвечаю за работу.
– Просит научный руководитель института!
– Просьба непосильная.
– Просьба начальника равнозначна приказу!
– Тогда я предпочту ослушаться начальника.
– Вы знаете что, Марина Матвеевна, вы слишком много на себя берёте.
– Я считаю наш разговор бесполезным.
– Но я намерен…
Трудно сказать, сколько ещё времени Бенедиктин надоедал бы Марине своими домогательствами, если бы в комнату не вошла пожилая женщина – посыльная из правления колхоза.
– Меня послал председатель, Терентий Петрович, – заговорила женщина, едва переступив порог. Грудь её высоко вздымалась, она шумно дышала. – Велел спросить вас: не надо ли что отправлять на Таёжную? От колхоза туда подводы сейчас идут со снастями для рыбаков.
– Ну вот, Григорий Владимирович, и оказия! Отправляйтесь с этими подводами. Другого такого случая не будет, придётся тащиться по тайге пешком.
Не дожидаясь, как к этому отнесётся Бенедиктин, Марина повернулась к женщине.
– Передайте, пожалуйста, Терентию Петровичу, что я прошу возчика подвернуть к нашему дому. Мне нужно отправить вот этого товарища.
– Передам. Беспременно передам, – закивала головой женщина и заторопилась из комнаты.
Бенедиктин был ошеломлён всем происходившим и долго смотрел на Марину молча.
– Так скоро… А я хотел поговорить с тобой, Мариночка… Поговорить по душам, – наконец тихо сказал Бенедиктин. Он подошёл к столу, за которым сидела Марина, постоял, ожидая её ответа, но, не дождавшись, отступил назад.
