Дмитрий Александрович подумал, что переодеванье в татарские одежды было бесполезным: чужаков в Орде узнавали с первого взгляда. Жители степей — невысокие, коренастые, с широкими плечами и короткой шеей, с круглыми скуластыми лицами, обтянутыми смуглой кожей, с узкими раскосыми глазами — были совсем не похожи на людей из оседлых стран. Волосы — черные и жесткие, как конская грива, — были у татар выбриты надо лбом на два пальца ширины, а сзади, за ушами, заплетены в две косички. Несмотря на жару, татары сидели в волчьих и лисьих шубах, вывернутых мехом наружу. Эти же шубы, но вывернутые шерстью внутрь, они носили и зимой. Вокруг костров важно прохаживались тучные, медлительные женщины. Они казались намного выше и крупнее мужчин. Женский головной убор — бокка, сделанный из обтянутых шелковой тканью прутьев или коры, увеличивал их рост больше чем на локоть. А татарских девушек только с большим трудом можно было отличить от мужчин, потому что они одевались в короткие кафтаны, кожаные штаны и лихо проносились на конях.
На самом краю становища чернели жалкие шалаши рабов, едва прикрытые дырявыми шкурами от палящего солнца и дождя. Рабов никто не сторожил. На много дней пути вокруг становища простиралась степь, не дававшая беглецам никакого укрытия. Встреча с первым же сторожевым дозором сулила беглецам неминуемую и мучительную смерть…
Среди рабов было много пленников из русских земель. С болью и затаенной надеждой смотрели они на Дмитрия Александровича и его спутников, узнавая своих. Но разве великий князь в силах чем-либо помочь им? Кто он сейчас для Ногая: гость или пленник? И что ждет его завтра?..
2
Белая юрта Тудана стояла на вершине холма. Рядом был разостлан пестрый хорезмийский ковер, над которым колыхались три бунчука из хвостов рыжих кобыл — знак того, что Тудан властвовал над тремя туменами конного войска. Сам хозяин и Дмитрий Александрович сидели на шелковых подушках. Боярину Антонию в знак расположенья Тудан тоже приказал дать подушку, но поменьше и победнее, чем себе и великому князю. Темники и мурзы, примостившиеся на корточках у края ковра, смотрели на Антония с уваженьем и завистью. Заслужить подобную милость Тудана — нелегкое дело! Многие тысячники, поседевшие в боях и походах, не удостаивались даже права сидеть возле ханского ковра.
Рабы принесли большой медный котел с вареной бараниной, поставили перед гостями плошки с солью. Старый татарин отрезал куски мяса и, повинуясь знакам своего господина, подносил их гостям на кончике ножа.
Самый большой и жирный кусок достался Дмитрию Александровичу, куски поменьше — темникам и боярину Антонию. А остальным мурзам были розданы совсем маленькие кусочки, с жилами и костями. Таким был татарский обычай. Не только доля в военной добыче, но и кусок мяса на пиру выделялся в соответствии с достоинством человека.
Дмитрий Александрович заметил, что некоторые мурзы, съев часть мяса, складывают остальное в четырехугольные кожаные мешочки — каптаргаки, висевшие у пояса. Это никого не удивляло и не приводило в смущенье. Мясо нужно или съесть без остатка, или унести с собой, чтобы не обижать хозяина.
Насытившись, мурзы вытирали жирные пальцы о траву или о голенища сапог. А рабы уже несли деревянные чашки с похлебкой. Края чашек обросли толстым слоем черного застывшего жира. Дмитрий Александрович подумал, что их ни разу не мыли, и брезгливо поморщился. Однако его чашку старый татарин ополоснул в котле с похлебкой, вылил ополоски обратно в котел. Это была честь, которой немногие удостаивались…
Дмитрий Александрович с поклоном принял чашку и, скрывая отвращение, выпил соленое мутное варево.
Потом темники и мурзы пили хмельной кумыс из оловянных кубков. Пили жадно, захлебываясь от торопливости.
Тудан благосклонно кивал сотрапезникам, гордо поглядывал на великого князя. Пир удался на славу, все были сыты и пьяны…
А тем временем к холму съезжалась ордынская конница и выстраивалась десяток к десятку, сотня к сотне, тысяча к тысяче. Клубы пыли заволокли небо. Глухо стучали копыта ржали кони, звенело оружие.
Дмитрий Александрович внимательно рассматривал татарских всадников. Они сидели на крепких низкорослых лошадях-бахматах, отличавшихся от лошадей другой породы густыми гривами, падающими почти до земли, длинными толстыми хвостами и необыкновенной выносливостью. На молодом бахмате можно было скакать непрерывно много десятков верст и продолжать путь после короткого отдыха. Вооружение татарских воинов было простым, но надежным и единообразным. Каждый имел хороший дальнобойный лук, два колчана со стрелами, нож за поясом, топор, веревку, чтобы связывать пленных. Десятники и сотники носили панцири, железные или медные шлемы. Зловеще блестели обнаженные кривые сабли. Целый лес копий поднимался над войском. Некоторые копья были с острыми крючками на концах, чтобы стаскивать врага с седла. Воины держали в руках щиты, сплетенные из прутьев и обтянутые толстой бычьей кожей.
Но не оружие ордынской конницы поразило Дмитрия Александровича. Его собственная дружина была вооружена надежней и лучше, гибкие русские кольчуги и закаленные прямые мечи славились даже в заморских странах! Великого князя поражала и вселяла тревогу невероятная, казавшаяся сверхъестественной согласованность в действиях огромной конной массы, послушной воле полководца, как сабля в опытных руках.
Тудан резко взмахнул рукой. Обнаженные до пояса нукеры ударили в большой барабан. Взметнулся вверх лоскут красной шелковой материи, привязанный к длинному шесту. Повторяя сигнал, над темной массой всадников заалели флажки тысячников и сотников. Войско пришло в движенье. Отряды всадников врассыпную кинулись в разные стороны и скрылись в тучах пыли. А когда пыль улеглась и снова очистилась степная даль, изумленному взгляду Дмитрия Александровича открылся сомкнутый клин татарского войска, выстроившегося для похода.
Снова загрохотал барабан. Рядом с бунчуками затрепетал на ветру еще один лоскут красного шелка. Ордынская конница двинулась вперед, накатываясь на шатер неотвратимо, как морские волны.
Первый ряд составляли сто отборных всадников, одетых в персидские доспехи, с длинными копьями в руках. Каждый из них вел в поводу двух заводных коней. Второй ряд насчитывал сто двадцать всадников, третий — сто пятьдесят, и так, увеличиваясь числом, ряды татарских воинов достигали тысячи и более человек. Деревья в лесу не стояли так густо, как татарские всадники в поле, и казалось, будто зловещая туча поднималась на горизонте, росла и надвигалась, готовая поглотить все, что окажется на ее пути.
Из гущи всадников отделялись отряды, мчались направо и налево, размахивая саблями, потом резко останавливались, будто натолкнувшись на невидимую преграду, и возвращались обратно, растворяясь в сомкнутом строю туменов.
Вот передние уже в сотне шагов…
Нукеры снова ударили в барабан. Шесты с красными шелковыми флагами упали наземь, а вместо них взметнулся синий лоскут. Татарская лава остановилась, всадники начали поворачивать коней. Снова все заволокло желтой степной пылью. За пыльным маревом Дмитрий Александрович с трудом различал неуловимо быстрые перестроения ордынских туменов. Спустя малое время его взгляду открылись спины бесчисленных татарских воинов, изготовившихся к отражению удара с другой стороны…
Тудан, стоявший все это время в одиночестве впереди гостей, обернулся к Дмитрию Александровичу. Глаза ханского сына горели злобным торжеством, побелевшие от напряженья пальцы сжимали рукоятку сабли. Казалось, он готов броситься в яростную сечу, рубиться и крушить, упиваться стонами, втаптывать в окровавленную пыль поверженных…
— Смотри, руситский князь, на непобедимое войско! — кричал Тудан. — Смотри и запоминай! Кто в силах остановить его? Даже горы рассыплются в прах, если встанут на пути моих туменов! Смотри!
Дмитрий Александрович молчал, ошеломленный этой вспышкой слепой, неистовой ярости. Вот оно, подлинное лицо врага! Врага, который до поры зовется союзником, но готовит смертельный удар! Врага, потому что для него и Русь, и сам князь Дмитрий — чужие!
Дмитрий Александрович приложил ладонь к пылающему лбу. В голове билось только что найденное слово, объяснявшее всё.
Чужие!
В этом слове вдруг сосредоточилось все, что он узнал за долгие месяцы жизни в Орде, что передумал в бессонные ночи. Как же не понял он раньше, что бессмысленно искать здесь помощи, что Русь и Орду так же невозможно примирить, как совместить лес со степью, огонь с водой, любовь со страхом, милосердие к гонимому зверю с азартом охотника?!
Чужие!
Тудан что-то говорил, указывая рукой на ордынскую конницу. Боярин Антоний вслух восхищался славным войском, врученным под начало столь же славного полководца. Мурзы восторженно цокали языками, выражая свое изумленье. А Дмитрий Александрович повторял про себя: «Чужие! Чужие! Чужие!»
