ты и теперь предпочтешь тот же маневр, только наоборот? – Красильщик говорил громко, чтобы все слышали. – Идем в город. Там хватит густого вина, мяса и женщин. Что тебе в жадном скряге!
Красильщик видел, как увеличились щели между щитами и касками легионеров. Его слушали.
– Дни этого базилевса-кровососа уходят, как ночной иней. Старому воину стыдно погибать за того, чья судьба совершилась. Да и вы чего ждете, легионеры? Как меня, вас лишат пояса. Вы будете прозябать, показывая старые рубцы. Или, как я, найдете сухую корку на дне чана с краской. Где ваши пять солидов, что вы прежде сверх жалованья получали за примерную службу? Идите к нам. Сразу по десять желтых монет каждому и до конца дней двойное жалованье.
Георгий Красильщик обещал первое, что приходило ему в голову. Легат Анфимий возразил:
– Покажи сначала деньги и людей, которые их дадут. Эти, что ли, несут кентинарии в своих дырявых штанах? – Легат указал на толпу. И тихо, для одного Красильщика, добавил: – Солнце близится к закату? А если нет? Я не хочу умирать даже за себя самого. Пойдем за тем, кто одолеет. Докажи сначала силу. Сейчас – без драки не обойдется.
Попятившись, легат, вскинув правую руку, крикнул:
– Труба!
Раздался гнусливый вопль буксина – кривой трубы, похожей на козлиный рог.
Легат отступил за строй первой когорты. Вторая когорта медленно катилась из глубины, прошла между первой и третьей, остановилась, образуя выступ. Красильщик знал: сейчас продвинутся первая и третья когорты. Обычный прием… Не спеша, чтобы не слишком раздражать, легион будет давить и давить, тесня толпу, как поршень насоса – воду.
3
На стене сиял золотой диск, называемый в иконописи нимбом-облаком. По обычаю христианской церкви нимб как символ святости назначался для изображения святой Троицы, апостолов и всех прочих, причисленных к лику святых постановлениями вселенских соборов.
Этот нимб, будто сотканный из тысячи лучей, казался воздушно-легким, вызывая ощущение мягкости, облачности – такой нежной, что прикоснувшаяся рука должна была почувствовать ласку пушинок страусового пера. Нимб струился, колебался, как бы отделяясь от стены.
На нимбе лежала императорская диадема, удерживая на месте сияние, которое иначе могло бы подняться к небу. Она была тяжелая, яркая, словно желток яйца, как бы согретая из глубины живой кровью.
Тяжелая и прочная диадема легко висела над гладким и спокойным лицом женщины. Где бы ни находился человек в этом зале, глаза Феодоры чудом искусства художников следовали за ним. Говорили даже, что портрет изменяет милостивое выражение на строгое, но еще никто не признался в том, что вызвал неодобрение чудесного изображения-иконы. На нитях жемчуга и драгоценных камней лежала иконка Девы Марии с младенцем. Лицо Божьей Матери было опять лицом Феодоры, в чертах младенца Иисуса находили сходство с Юстинианом: по правилам иконописи Христа-младенца изображали старообразным.
Белая одежда с широкой рострой скрывала тело Феодоры, но внизу высовывались кончики пальцев в ремнях сандалий, и только они осторожно, целомудренно намекали на таинственный цветок женственности. По левую руку базилиссы художники изобразили семь женщин в одеждах, пестрых от символических вышивок: лилии в знак чистоты, колосья пшеницы – плодородия, пчелы – трудолюбия, шипы – терпения, крестики – воскресения в вечности, рыбы – веры, глаза – ясновидения. Направо от базилиссы женщина держала чашу-Грааль, полную рубиновой крови Христа, а еще правее мужская фигура в золотых ризах и с ключами у пояса приоткрывала полог над дверью, предлагая войти в сад с пальмами и ангелами – в рай.
На картине-иконе легко узнавались многие лица. Грааль был доверен Хриссомалло, первой налево от базилиссы стояла Индаро, в семейные дела которой так благожелательно вмешивалась Феодора, далее нашлось место для Антонины, жены полководца Велизария. Эти три женщины шли путем Феодоры: театры, улицы, Порнай, опять улицы привели их в Палатий. Образцом четвертой спутницы Феодоры по дороге в рай послужила Македония, любимая танцовщица антиохийских венетов. Это она дружески поддержала Феодору, когда та пробиралась в Византию после неудачи с Гекеболом в Пентаполисе Ливийском. Говорят, еще тогда Македония предсказала Феодоре великое будущее. Остальные женщины были наделены чертами матери Феодоры и ее сестер Комито и Анастасии. Здесь художники много трудились, прежде чем угодить Феодоре, так как ее близкие не дожили до дней славы.
Патриарх, приглашающий в рай Феодору со спутницами, имел традиционные черты апостола Петра – сухой аскет с грубоватым лицом. Вначале привратник был снабжен головой одного из епископов. После ссоры, кончившейся для святителя церкви весьма печально, Феодора предпочла избрать оригиналом для привратника рая усопшего. Мертвые не в силах сказать или сделать что-либо, тем более неприятное для Власти. А эллины, люди невоздержанного языка, пустили злую шутку: «Смотри, как бы на твои плечи не надели голову апостола».
Зал носил название Священного Покоя Владычицы, Юстиниану нравилась картина-икона, известная как преображение Августы. Не схожестью лиц или богатством красок! Утверждение, внушение суть орудия Власти. Автократор назовет глину серебром, навоз – золотом, ему обязаны верить. И всегда поверят, наконец. Настойчивость утверждения ломает волю и овладевает чувствами. Душа человека вечно колеблется, сомневается, необходима решительность убеждения, а существующее не имеет значения. Земной мир – мираж для подданных.
Застенчивость губит владык, собственной силой овладевших Властью. Власть говорит – значит, так и есть. Вначале люди удивляются, даже возражают, особенно те, кто помнит властителя в роли искательного, льстивого слуги Палатия, а властительницу – уличной женщиной. Власть убивает возражающих, смертельны даже шутки. Устрашенные примерами подданные умолкают. Начинается период самоубеждения, один из видов проявления инстинкта самосохранения. Чем ближе человек к Палатию, тем более и скорее он применяется. Центр Власти одевается концентрическими кругами опоры и доверия. Через несколько лет дело завершено, как по крайней мере кажется. Мятеж показывает недостаток силы давления, и только.
Послушная церковь могла бы объявить Юстиниана и Феодору святыми. В этом базилевс не нуждался. Церковь успела населить небо такой армией святых, что ни одна память не могла удержать их имен, не хватало дней в году, святым приходилось помещаться по нескольку сразу, подобно палатийским солдатам в кубикулах военных домов. Христос разорвал цепи первородного греха, тяготевшего на каждом. Ныне оставалось одно – подражать святым. Никто из них не восставал даже против языческой власти, все они скромно отдавали свои тела мучительству. Попытки подданных исследовать смысл Власти вредны. Единственное, что должен читать подданный, – это жития святых, примеры, которым следует подражать.
Юстиниан не хотел унижаться, вступая в ряды скромных легионов Христа. Богоматерь с лицом Феодоры, Христос Пантократор в облике базилевса – вот настоящее место. Юстиниан любил строить новые храмы и обновлять
