— Пожалуй, нужно вернуться и поискать их, — предложил Арсений, желая убедиться, что трон Святого Петра опять свободен.
— После падения северных ворот на территорию невозможно пройти. Мы ничего не сможем сделать, пока не спадет вода, — ответил Радоин.
— Тогда будем молиться, — сказал Паскаль.
Все, склонив головы, присоединились к нему.
Арсений повторял заученные слова, но мысли его были заняты другими вопросами. Если Папа Иоанн погиб при наводнении, у Анастасия появился новый шанс занять престол. Теперь он использует всю свою власть, чтобы кандидатура его сына прошла на выборах.
— …et metuant eum omnefines terrae. Amen!
— Аминь! — повторил Арсений. Он с нетерпением ждал новостей.
* * *
Проснувшись утром, Джоанна улыбнулась. Джеральд спал рядом с ней. Она медленно обвела глазами строгое, гордое и красивое лицо. Таким Джоанна запомнила его, впервые увидев, когда он сидел за банкетным столом двадцать восемь лет назад.
«Неужели я знала уже тогда, — подумала она, — в самый первый миг? Неужели я знала тогда, что люблю его?»
Наконец, она призналась себе в том, что так долго отрицала: Джеральд часть ее, он принадлежал ей каким-то непостижимым образом, и это невозможно ни объяснить, ни отрицать. Они — тонкие натуры, две половинки одного целого, которое никогда не будет гармоничным без обеих частей.
Джоанна не стала размышлять над последствиями этого удивительного открытия. Ей было достаточно жить моментом и испытывать счастье от того, что она здесь, с ним. Будущего не существовало.
Джеральд лежал на боку, слегка приоткрыв рот. Длинные, рыжие волосы разметались по подушке. Когда он спал, он казался почти мальчиком. Переполненная невыразимой нежностью, Джоанна ласково убрала с его щеки локон.
Джеральд открыл глаза и посмотрел на Джоанну с такой любовью, что у нее перехватило дыхание. Он открыл объятия, и она прильнула к нему.
Они снова задремали, обняв друг друга. Вдруг Джоанна вздрогнула, услышав странный звук. Она замерла, прислушиваясь. Все было тихо. Затем она поняла, что проснулась не от шума, а от тишины. Дождь уже не стучал по крыше.
Джоанна встала и подошла к окну. Серое небо заволокло тучами, но впервые за десять дней появились голубые просветы, освещенные солнцем, пробивающимся сквозь облака.
«Слава Богу, — подумала она. — Теперь наводнение прекратится».
Джеральд подошел к Джоанне и обнял ее. Она прижалась к нему, наслаждаясь его близостью.
— Как ты думаешь, они скоро за нами прибудут? — спросила она.
— Очень скоро, поскольку дождь прекратился.
— О, Джеральд! — Она спрятала лицо у него на плече. — Я никогда не была так счастлива и так несчастна.
— Знаю, сердце мое!
— Мы никогда уже не сможем быть вместе так, как теперь.
Он погладил ее светлые волосы.
— Нам не обязательно возвращаться, ты это знаешь.
Джоанна удивленно взглянула на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Никто не знает, что мы здесь. Если мы не откликнемся, когда придут спасательные лодки, они уйдут ни с чем. Через день или два, когда вода спадет, мы ночью убежим из города. Нас никто не станет преследовать, все решат, что мы оба погибли во время наводнения. Мы обретем свободу и независимость… и будем вместе.
Она молча смотрела в окно.
Джеральд ждал ее ответа, от которого зависели его жизнь и счастье.
Джоанна повернулась к нему. Глядя в эти грустные серо-зеленые глаза, Джеральд понял, что потерял ее.
— Я не могу уйти от великой ответственности, возложенной на меня. Люди верят мне. Я не брошу их. Сделав это, я стану другим человеком, не тем, которого ты любишь.
Джеральд знал, что никогда не будет иметь над ней больше власти, чем сейчас. Если он обнимет и поцелует Джоанну, она, может быть, согласится уйти с ним. Но это будет несправедливо. Даже если она согласится, это не продлится долго. Он не вправе убедить ее сделать то, о чем она потом пожалеет. Джоанна должна отдаться ему по собственной воле, или этого не произойдет никогда.
— Понимаю, — сказал он. — И больше не стану принуждать тебя. Но хочу, чтобы ты кое-что знала. Скажу это только раз. Ты моя единственная жена на этом свете, а я твой единственный муж. Что бы ни случилось, сколько бы ни прошло времени и как бы ни обошлась с нами судьба, так будет вечно.
Они оделись, чтобы быть готовыми, когда подоспеет помощь. Потом они сидели рядом, обнявшись. Джоанна положила голову на плечо Джеральда. Они так и сидели, когда подошла помощь.
* * *
Когда их везли в лодке в сторону дворца, Джоанна не поднимала головы, словно молилась. Под пристальными взглядами гвардейцев она не смела посмотреть на Джеральда, не зная, сможет ли сдержать чувства.
По прибытии они были сразу же окружены радостной толпой. Лишь однажды, в последний раз, они взглянули друг на друга, перед тем как их торжественно развели в разные стороны дворца.
Ее прозвали народным Папой. Снова и снова рассказывали истории о том, как Папа покинул свой дворец во время наводнения, и, рискуя жизнью, спасал людей. Когда бы Джоанна ни появлялась в городе, ее радостно приветствовал народ. Путь Джоанны всегда был усыпан благоуханными лепестками аканта, а из каждого окна ее благословляли. Любовь народа давала ей силы и умиротворение, и она посвящала себя людям со все большей страстью.
Оптиматы и высшее духовенство, напротив, пришли в ужас от выходки Джоанны во время наводнения. Папа Римский бросается на спасение бедняков. Это было недостойно папского звания! Высшее духовенство относилось к ней все более настороженно. Подозрительность усиливалась из-за того, что она была чужестранкой, а они коренными римлянами, она верила в силу разума и учения, они — в силу святых реликвий и божественного чуда; она придерживалась передовых взглядов, они, скованные привычкой и традициями, проявляли консерватизм.
Многие из них служили церкви с детства. Повзрослев, они привыкали к латеранской традиции и не терпели изменений. В их сознании укоренились представления о том, что правильно, и что неправильно, и они следовали только тому, что считали правильным.
Понятно, что всем им очень не нравился стиль правления Джоанны. Когда бы она ни выявляла проблему — необходимость открытия приюта, несправедливость и взяточничество чиновников, недостаточные продуктовые поставки — она сразу же старалась решить ее. Джоанна часто сталкивалась с противостоянием папской бюрократии, с огромной и неуклюжей системой управления, за несколько столетий превратившейся в лабиринт. Существовали сотни департаментов, и каждый имел свою иерархию и собственные ревниво охраняемые обязанности.
Пытаясь что-то сделать, Джоанна искала возможность обойти сложности неэффективной системы. Когда у Джеральда закончились деньги на строительство акведука, она взяла средства из казны, миновав обычную процедуру подачи прошения в казначейство.
Арсений, всегда готовый воспользоваться любым ее промахом, постарался извлечь пользу из этой ситуации, Отыскав Виктора, эконома, он поставил вопрос с политической виртуозностью.
— Опасаюсь, что его святейшество не вполне понимает наши римские правила.
— Но он и не может понимать их, поскольку не рожден римлянином, — уклончиво ответил Виктор. Как человек осторожный, он никогда не выдавал своих мыслей, пока Арсений не раскрывал своих.
— Меня потрясло, когда я услышал, что он взял деньги из казны, не заручившись вашим согласием.
— Это несколько… не соответствует… — согласился Виктор.
— Не соответствует! — воскликнул Арсений. — Мой дорогой Виктор, на вашем месте я бы не был столь благодушным.
— Нет?
— Будь я на вашем месте, я позаботился бы о своих тылах.
Виктор заинтересовался.
— Вы что-нибудь слышали? — спросил он. — Его святейшество собирается сместить меня?
— Кто знает? Возможно, он просто хочет упразднить должность эконома, чтобы брать из казны столько, сколько ему нужно, не отвечая ни перед кем.
— Он никогда не посмеет!
— Неужели?
Виктор промолчал. Арсений плел свою интригу.
— Боюсь, избрав Иоанна, мы совершили ошибку. Серьезную ошибку, — заметил Арсений.
— Эта мысль приходила мне в голову, — признался Виктор. — Некоторые идеи его святейшества… к примеру, школа для женщин… — Виктор покачал головой. — Пути Господни неисповедимы.
— На престол Иоанна возвел не Бог, Виктор, это сделали мы. И мы же можем его сместить.
Это было слишком.
— Иоанн — служитель Бога, — встревожился Виктор. — Допускаю, что он… странный. Но сместить его силой? Нет… нет…
— Ну, ну, возможно, вы правы. — Арсений понял, что продолжать бесполезно. Но он посадил зерно и знал, что скоро оно прорастет.
