– Как – отпустить?
– Отпусти от двора совсем, не приживусь я здесь.
– Да что ты, Алексей Яковлич, разве что посурьезней стал, не смеешься. Аль служба твоя тебе не нравится?
– Да что служба! Коли о правде заговорили, государыня, не могу я с графом Разумовским встречаться, каждый божий день его обок тебя видеть. Разум одно, а обида другое – отпусти.
– Куда ж ехать-то решил?
– Изволила ты, государыня, село мне на Волге подарить, большое, пребогатое – Работки. Я бы дом там построил, церковь благодарственную в память благодеяний твоих царских ко мне, грешному, там бы и жил.
– И не скучно тебе будет?
– Какая скука! Вот если б только…
– Говори, говори, Алексей Яковлич!
– Сынка со мной и дочку.
– А вот об этом не проси, Алексей Яковлич. Живут они, племянники Шмидтши, так и будут жить, так и судьбу их устрою. Нечего языкам повадку давать – одних разговоров не оберешься.
– Родные ведь – а так, без отца, без матери…
– Какие в царской семье родные. Да и лучше им отца с матерью не видать и не знать – легче жизнь проживут, бог даст, зла меньше встретят.
– Государыня!
– Оставь, Алексей Яковлич! Свою судьбу решил, не мне тебе перечить. Поезжай на Волгу, живи как хочешь, а о племянниках госпожи Шмидтши не поминай. Жаль, тебе их показала – обрадовалась больно, что живой, что снова тебя вижу.
– А судьбу какую им готовишь?
– „Судьбу“! Какая у них судьба. В деньгах нужды не увидят, а остальное – как случай будет. Вот мальчонка к наукам прилежен, учится пускай.
– Августу бы замуж..
– Сказала же, случай подвернется, не упущу.
– Может, за небогатого какого, подальше от Петербурга.
– Подальше-то подальше, да дорожка к царскому двору тот час проторится. От слухов не уйти. Это с камчадалками просто, а с дочерью царской поди сообрази. Разве с кем-нибудь из голштинцев дело сладится.
– А люди-то они какие?
– Известно какие. Они невесту возьмут, а ты им денег дай, в делах их государственных помоги. Да все это не твоя печаль, Алексей Яковлич. Едешь – поезжай. Проститься не заходи.
Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство вигов
– Итак, оказывается, лопухинское дело далеко не единственное, Гарвей. Как следует из депеши, существовали и другие заговоры в пользу императора Иоанна.
– Вряд ли они заслуживают внимания, милорд, – несколько человек, не имеющих поддержки ни в придворных кругах, ни в армии.
– Как нельзя более заслуживают, Гарвей, прежде всего потому, что самим своим существованием подтверждают – императрица Елизавета не пользуется такой уж безусловной популярностью и поддержкой. В одном из таких заговоров, помнится, были замешаны и гвардейцы?
– Если вы имеете в виду прапорщика Преображенского полка некоего Ивашкина. Он действительно намеревался прибегнуть к радикальным мерам – убить императрицу и ее наследника.
– Прапорщик был один?
– Нет, в его намерении собирались участвовать сержант того же полка и камер-лакей арестованной правительницы.
– Иными словами, доступ во дворец в той или иной форме был обеспечен, а для убийства, как вы сами знаете, вполне достаточно трех брави,[4] лишь бы у них была решимость и знание обстановки. Но среди противников Елизаветы, если память мне не изменяет, мелькнул и какой-то более высокий офицер.
– Да, подполковник Иосиф Батурин. Но его планы выглядели иначе – уничтожить Алексея Разумовского и возвести на престол наследника. Самое подозрительное в этой истории, как сообщает наш резидент, слухи о том, что Батурин якобы передал великому князю написанную то ли на иностранном языке, то ли просто латинскими буквами записку, которая и была перехвачена.
– Иными словами, появились сторонники наследника престола.
– И их совсем немало. По словам Бестужева, в Тайном приказе очень много дел об оскорбительных речах против императрицы, и прежде всего ее фаворита. Ходят также такие разговоры, что императрица решила раздарить семейству Разумовских всю Россию, и поэтому от фаворита любой ценой надо избавляться.
– Но разве Елизавета действительно стала испытывать сильное влияние Алексея Разумовского?
– Нисколько. Но граф имеет многочисленных родственников, и ни один из них не остается обойденным ни чинами, ни земельными наделами. Это невольно бросается в глаза посторонним наблюдателям.
– Сам Бестужев настроен против Разумовского?
– И да, и нет. Но он счел нужным женить одного из своих сыновей на племяннице фаворита Авдотье.
– Сын в отца.
– Как раз наоборот, милорд. Он очень долго сопротивлялся, и только железная воля отца вынудила его согласиться на подобный брак Впрочем, совершенно неудачный.
– В каком смысле?
– Молодой Бестужев сразу же начал ссориться с женой, даже, как говорят в Петербурге, бить ее, и каждая подобная ссора становилась известной императрице, что, естественно, вызывает ее недовольство. Вряд ли Бестужев-старший нуждается в подобных семейных осложнениях.
– Зная характер сына, он действительно поступил неосмотрительно. Молодой человек служит?
– В том-то и дело, что нет. Его вполне удовлетворяют средства, доставшиеся от родителей.
– Надо полагать, с рождением первого ребенка все уладится.
– Если такое рождение состоится: молодая графиня потребовала немедленного развода, и дядя-фаворит как будто принимает ее сторону.
– На что же рассчитывал Бестужев?
– Думается, исключительно на увеличение богатств своей семьи.
– Это по-прежнему имеет для него значение?
– И очень большое. Из меркантильных соображений канцлер приостановил даже строительство великолепной московской церкви, которую решил воздвигнуть в честь восшествия на престол Елизаветы.
– Неосторожный шаг!
– У Бестужева есть оправдание, которое, по словам нашего резидента, он уже привел в разговоре с императрицей: идея нового интерьера по образцу тех, которые создает для Елизаветы Растрелли.
– О, императрица продолжает сохранять у себя зодчего Анны?
– Да, и всячески протежирует ему. Растрелли строит ей дворцы и в самой столице, и в ее окрестностях. Бестужев же решил сыграть на том, что давний архитектор цесаревны так и не вошел в моду. Вероятно, он даже считает своим просчетом, что сначала обратился именно к Трезини.
– Ситуация не допускала промедлений.
– Вот именно. А теперь можно перевести дух и вместе с перестройкой на новый лад дать отдохнуть и собственному карману.
– Надеюсь, вы не забываете напоминать нашему министру о необходимости подарков канцлеру?
– Бестужев и так продолжает оставаться нашим сторонником, милорд.
– Хорошие подарки никогда не вредили дружеским отношениям, Гарвей. Запомните это исходное правило дипломатической жизни – оно вас никогда не подведет. А что касается Бестужева, обратите внимание, с какой непревзойденной ловкостью умеет он готовить выгодные для России союзы. Хочу напомнить – это по его совету был поддержан русскими войсками дядя наследника, Адольф Фридрих Голштинский, оказавшийся в результате объявленным наследником шведского престола. Родство со шведской короной! Подобную комбинацию непросто придумать и еще труднее осуществить.
Двор напряженно следит за первыми действиями новой императрицы. Чем обернется былое беззаботное легкомыслие цесаревны? Какие обиды она припомнит, какие счеты пожелает свести? Добродушие и всепрощение на троне – в них никто не верил, и меньше всех Бестужев-Рюмин. Но даже его Елизавета Петровна способна удивить. Да, она поручает проектирование Преображенского собора Михайле Земцову. Да, он же должен сооружать Аничков дворец – будущую резиденцию морганатического супруга императрицы А. Г. Разумовского. Ему же, Земцову, она передаст и организацию коронационных торжеств в Москве. Доверие выглядело полным. Но… но, несмотря на всю свою нелюбовь заниматься какими бы то ни было, тем более строительными, делами, проводить время над чертежами, на этот раз Елизавета Петровна делает усилие над собой. Земцовские чертежи Преображенского собора должны быть ей доставлены в Москву, чтобы на досуге, среди подготовки к коронации, она могла с ними поближе познакомиться. Формально архитектор представлял три варианта, Елизавета собиралась выбрать лучший.
Отдавая безусловное предпочтение Земцову, Елизавета делает еще один совершенно непохожий на нее шаг – устраивает род конкурса на Преображенский собор и требует, чтобы все архитекторы представили свои варианты для отбора лучшего из них. Никита Трубецкой пишет 7 сентября 1742 года подполковнику Преображенского полка графу Салтыкову (полковником полка числилась сама Елизавета): „По высочайшему ее императорского величества указу имянному повелено в Санкт-Петербурге в ново-построенных лейб-гвардии Преображенского полку солдатских слободах, где была гренадерской роты съезжая, построить церковь каменную во имя Преображения Господня, по обеим сторонам с приделами, из которых один во имя чудотворца Сергия, а другой святых Климента папы Римского и Петра Александрийского, яко в тот самый день и на том самом месте ее императорское величество изволила восприять императорский родительский престол всероссийский, о чем, уповаю, и вашему сиятельству не безызвестно. А строению той церкви рисунок, при отшествии ее императорского величества из Санкт-Петербурга в Москву, отдан мне, которой сдесь до высочайшему ее императорского величества повелению рассматриван и сочинен разными манирами от состоящих сдесь в Петербурге разных архитекторов. Планы и фасады, из которых сочиненные архитектором Земцовым ее императорское величество всемилостивейше апробовать, и по оному оную церковь с приделами строить указать соизволила. И для того ради строения по высочайшему ее императорского соизволения апробованный от ее императорского величества рисунок к вашему сиятельству в покорности моей при сем прилагаю“.
