— Друзья мои, — заговорил Навои мягким и печальным голосом. — В душе моей возникло желанно покинуть родину. Расстаться с такими друзьями, как красой нашего дорогого отечества, трудно и больно, но я подчиняюсь влечению сердца. Жить в стране, где родился и вырос, нет больше сил. На родине я вижу лишь руины моих чаяний и мечтаний. Может быть, в старости мне выпадет счастье повидать святые места… Пожелайте же мне счастливой дороги. Поручаю вам родину, будьте ей всегда верными сынами.
Присутствующие тяжело вздыхали, у многих увлажнились глаза. Наступило тягостное молчание. Только печальное воркование белых горлинок в клетке нарушало глубокую тишину.
— Господин эмир, — сказал, наконец, Султанмурад, выпрямляясь, — мы пришли к вам не для того, чтобы проститься. Если бы нам пришлось с вами расстаться, не только мы, но и весь Герат провожал бы вас до любого места обитаемой земли. Устои государства рушатся под ударами темных сил во всех углах нашей благословенной страны бушуют бури мятежей. Вы — единственный оплот жизни и благополучия. Если вы покинете родину, темные силы разорвут свои цепи. Если народ — не дай того, господи! — потеряет своего великого защитника, что его тогда ожидает! В Хорасане есть чудесные памятники творчества, — их очень много. Все они воздвигнуты вами. Поэты, ученые, художники наших дней — ваши ученики. Никто в истории так не радел о процветании Хорасана, как вы. Чтобы перечислить ваши заслуги, нужно написать много толстых томов. Откажитесь от мысли покинуть родину. Великий учитель! Мы просим во имя народа, во имя родины, во имя ее будущего. Не отказывайте нам в нашей просьбе.
Все в кратких искренних словах поддержали Султанмурада. Пожилой поэт, старый друг Навои, сказал:
— Друг мой, вы возымели желание отправиться в святые земли. Я скажу: пусть ветер, дующий в святых землях, прилетит в нашу сторону и поцелует следы ваших ног. Теперь, в бедственные для родины дни, забудьте об этом, друг мой!
Навои поднял голову и немного сдвинул, со лба тюрбан. Присутствующие смотрели на него с тоской и любовью. Все они — выдающиеся представители науки и искусства Хорасана, близкие друзья Навои. Вот Бехзад, Султан Али, Зейн-ад-дин, Султанмурад, Устад Кул-Мухаммед, Шейх-Наи — замечательные люди своего времени. Вот самый юный из всех — Хондемир. Его глаза так печальны! После смерти своего деда, великого-историка, он всей душой привязался к поэту. А сколько еще есть в Герате замечательных современников Алишера! В этом городе можно найти десятки, сотни ремесленников, чьи руки каждый день каждый час создают замечательные вещи — совершенство красоты, ума, искусства. Но он ли в самом деле вдохновляет многих из них? Пока жив — помогать народу, разделять его горести! Разве не в этом цель жизни поэта?
Лезвие горя глубоко вонзилось в сердце поэта. Слезы навернулись на глаза. Однако он овладел собой.
— Друзья мои, — сказал он печально, — я не в силах отказать в просьбе, обращенной ко мне от имени народа. Из всего, что для меня свято, слово «народ» — самое дорогое и значительное. Ради народа я готов пожертвовать не только своими желаниями, но и жизнью.
I
У Арсланкула был свободный день. Надев обшитый узкой тесьмой халат, который ему сшила жена, Арсланкул вышел на улицу. Посмотрев по сторонам, он увидел на лицах проезжавших нукеров беспокойстве: движения их были как-то особенно торопливы. «Что-то случилось»— подумал Арсланкул. Через некоторое время ему встретились знакомые, которые шли со стороны крепости. Молодые джигиты и пожилые люди были в полном вооружении, словно собрались в бой. От них Арсланкул узнал о происходящих в городе событиях. Пользуясь тем, что государь выступил в поход против Мухаммеда Мухсина-мирзы, который прогнал из Астрабада Музаффара-мирзу, старшим сын государя Бади-аз-Заман двинулся на Герат. Алишер Навои взял на себя оборону города.
Арсланкул быстро направился к крепости. Недалеко от крепости он увидел Алишера Навои, который шел слегка опираясь на длинную полированную палку. Поэта сопровождал Валибек. Арсланкул подбежал к Навои и, приложив руку к груди, почтительно поздоровался, Алишер остановился и посмотрел на него. Лицо поэта озарилось улыбкой.
— А, джигит, — сказал Навои, — тебя что-то но видно. Как дела?
— Все в порядке господин — ответил Арсланкул. — Осмелюсь попросить… Разрешите, буду нукером.
Навои с довольным видом посмотрел на Валибека.
Желчный, грубоватый, но вместе с тем простой и скромный, бек с ног до головы оглядел Арсланкула своим острыми глазами.
— Ценность джигита познается в бою, — сказал поэт. — Постарайся на пользу родины. Беги в крепость, возьми оружие.
Арсланкул, запыхавшись, прибежал домой. Еще и воротах он закричал Дильдор:
— Открой сундук!
— Что случилось? Что вам понадобилось в сундуке?
— Меч, меч надо! Сейчас же! — нетерпеливо ответил Арсланкул.
— Меч? — удивленно спросила Дильдор. — Зачем он вам понадобился?
Арсланкул торопливо рассказал жене, что случилось. Затем пробормотал про себя: «Сроду не дрался на мечах… не знаю, что будет».
Дильдор, слегка покачивая располневшим станом вошла в комнату. Открыв сундук, она достала меч. Арсланкул, немного вытянув меч из ножен, взглянул на лезвие и быстро вложил меч обратно. Потом подвязал его и, улыбаясь, посмотрел на жену.
— Годится? — спросила Дильдор, с завистью поглядывая на мужа. — Но ведь богатырю нужно, кроме меча, еще другое оружие. Конечно. Остальное получу в крепости.
— Мужчины счастливые, — со вздохом проговорила Дильдор и отвернулась: —Идите скорей!
Старуха тетка испуганно смотрела на Арсланкула.
— Не тревожьтесь, — сказал он. — Навои ни за что не впустит врагов в город.
— Если господин Навои во главе войска, — не то что мужчины, женщины пойдут воевать, — поддержала его Дильдор.
— Да будет моя жизнь жертвой за этого человека! — взволнованно проговорила старуха.
Арсланкул решительными шагами вышел на улицу. Его маленький сын, возвратившийся из школы, уцепился за меч. Арсланкул ущипнул мальчика за мягкую, пухлую щеку и помчался к крепости. Там ему дали щит, лук и стрелы.
Перед крепостью, окружавшей город словно сказочная гора Каф, собралось множество народу, вооруженного и безоружного. Здесь были и стройные, как молодая ветвь, мальчики, и богатыри, ростом с Рустама, и сгорбленные старики. — Люди толпились у крепости, не зная, что делать, с чего начать. Но вот появился Навои на статном черном иноходце. Со всех сторон послышались радостные возгласы. Народ приветствовал любимого поэта, как родного отца. Навои обратился к собравшимся. Он призвал людей к спокойствию и мужеству, сказал, что население одно, без войск, может отстоять столицу, следует только немедленно приступить к укреплению стен.
Тотчас закипела работа. Прежде всего начали заделывать проломы в крепостной стене. Люди копали землю, месили глину, носили камни. Подходили все новые и новые защитники города. И стар и млад работали одинаково усердно. Навои то на коне, то пешком появлялся всюду, проверяя сделанную работу, советуясь с опытными людьми. Поэт словно наслаждался видом людей, работавших с увлечением, не замечавших усталости.
Через три дня городская крепость была готова к обороне. На пятый день стало известно, что войска Бади-аз-Замана приближаются к городу.
Арсланкул, три дня трудившийся не покладая рук, медленно расхаживал по крепостной стене. Он внимательно смотрел на дорогу, которая терялась за зелеными садами, рощами и полями, залитыми солнцем.
К вечеру вдали показались редкие группы всадников. Защитники крепости взволнованно указывали на них друг другу. Приставив руку ко лбу, Арсланкул напряженно вглядывался вдаль. За густыми облаками пыли он заметил всадников, которые то скрывались, то появлялись вновь.
Арсланкул поспешно спустился вниз. Недалеко от ворот Мульк он увидел Навои, окруженного испытанными в боях джигитами, и побежал к нему. Приблизившись, Арсланкул услышал, что они серьезно беседуют о чем-то, и навострил уши.
— Пока не подойдет астрабадское войско, — говорил Навои, — нам придется одним оборонять крепость. Враг не должен пройти. Особенно тщательно следует охранять ворота. Не зная как следует, каковы силы Бади-аз-Замана, мы не дадим ему сражения в открытом поле. По ночам следует быть бдительными. Сегодня ночью ни один из бойцов ни на минуту не должен смыкать глаз. Когда придет войско из Астрабада, Бади-аз-Заман окажется между двух огней. Он либо отступит, либо будет разбит.
Поэт опустил глаза. На его лице промелькнула тень глубокой тревоги:
— Отцу воевать с сыном, разделить один народ на два войска и несправедливо проливать кровь — великое преступление! Когда же кончатся эти тягостные дни? Пусть бы скорее взошло на нашем небе солнце мира и безопасности, любви и согласия!
