– А вот мои условия, римлянин! Прекратите свой штурм и оставьте Изуриум – в таком случае я гарантирую, что вам всем будет дан беспрепятственный проход до самой границы. Я и мои новые воины, коих великое множество, пощадят ваши жизни, если вы до исхода дня уйдете отсюда восвояси. Если же вас здесь застанет рассвет, то, клянусь нашим богом войны, что вы все умрете, а головы ваши украсят хижины воинов Бригантии. Что скажешь на это?
Катон покосился на Веллоката:
– Повтори мои слова во всеуслышание.
Тот попробовал, но по взмаху Каратака был дружно потоплен в негодующем многоголосом реве. Разговор Каратак на этом прервал и, повернувшись к бригантам, выкрикнул теперь уже приказ.
– Прячься! – Катон за здоровую руку дернул Веллоката вниз, в укрытие, и вовремя: секунду спустя сверху в закраину стукнула, упруго дрожа, первая стрела, а за ней еще несколько. Одна даже пробила бригантский щит, пустив струйку древесной трухи.
Катон приподнял руку и невозмутимо отряхнул себе левое плечо:
– Ну вот, теперь попытку договориться о мире считаю честно завершенной. Настало время для чего-то более действенного. Быть посему!
Пригнувшись, префект пробрался вдоль палисада до края, что ближе всего к тарану. Ухватив для защиты бригантский щит, он вынырнул за палисад и глянул наружу. Макрон со своими людьми в ожидании сигнала к атаке заняли позицию внизу на травянистом склоне. На другом краю бастиона расположилась Восьмая когорта, которой Лебауск приказал встать на колено и прикрыться щитами. Люди Ацера припали возле баллист, а пращники горками насыпали возле себя боезапас и уже заложили в ремни своих пращей первые заряды. Можно сказать, все готово. Пора опробовать план. О боги, будьте благосклонны!..
Рядом с сигнифером Восьмой когорты стоял легионер с буциной, бронзовые изгибы и раструб которой на солнце задорно блестели. Именно ее боевому реву надлежало пробудить к действию готовно притихшую силу шести римских центурий. Идущему следом Веллокату Катон жестом велел стоять на месте, а сам стал пробираться к Лебауску. Один из людей предупредил центуриона о приближении начальства, и на подходе Катона германец, обернувшись, кратко отсалютовал.
– Пора, – тихо сообщил префект.
Лебауск молча кивнул.
Было видно, как спереди, вглядываясь во вражескую твердыню и нервно сжимая-разжимая кулак, дожидается сигнала Ацер.
Катон махнул рукой буцинисту:
– Труби.
Легионер, поднимая инструмент, предварительно сплюнул, прочищая рот и массируя себе губы. А затем, набрав полную грудь воздуха, налег губами на отросток и неимоверно надул щеки, багровея лицом. Глухой рев огласил все вокруг одной долгой, утробно-зловещей нотой. Погодя буцинист отвел лицо и сделал паузу от одного до пяти, заодно переводя дух, после чего снова припал. Но повторно трубить не потребовалось: жужжание пращей и стук баллист уже нарушили затишье, наступившее было со взятием бастиона. А снизу из-за палисада донесся многоголосый крик: это Макрон с остатком Первой центурии мчался к тарану, лежащему у последнего отрезка дороги, ведущей к крепостным воротам.
– За мной, ребята! – орал Макрон, взбегая вверх по тропе.
Справа над бастионом виднелись шлемы и лица ауксилариев в вихре крутящихся пращей, мечущих свои заряды. Слева вздымалось земляное укрепление, защищающее вражеские ворота. Внезапный град камней, тяжелых кованых стрел и глыб величиной с два кулачища, пущенных из баллист, застал врага врасплох, так что бриганты укрыли головы за палисадом, который сейчас трещал под обмолотом обстрела. Продвигаться к тарану у римлян получалось почти беспрепятственно, но длиться долго такое не могло: напор начнет ослабевать, а враг неизбежно опомнится и сделает все, чтобы помешать таранщикам.
День был в разгаре, а с ним и жара. В прокаленной расселине между бастионом и крепостью скопился удушающий зной. Мчась к тарану, Макрон истекал по́том: напряжение с самого утра, да еще вес доспеха. Впереди лежали тела тех, кто пал в ходе злополучной атаки Горация. Умерли из них не все, кое-кто все еще шевелился и стонал. Некоторые, завидев бегущих по тропе товарищей, в надежде приподнимали головы.
– Воды-ы… Именем богов заклинаю, воды-ы… – страдальчески тянулись с обочины чьи-то руки. Макрон лишь резко вильнул и побежал дальше.
Над палисадом крепости вынырнула голова, черная на фоне яркой синевы неба, и что-то тревожно прокричала. Впереди лежал таран в окружении тел, утыканных стрелами и дротиками, а вокруг валялись камни всевозможной величины. Макрон ухватил неподъемный конец – тупоглавый, для наибольшего эффекта при битье. В нескольких местах бревно было обвязано толстыми вервями, служащими прихватом для тех, кто им орудует. Макрон бросил свой треснутый щит и оттащил в сторону тело, навзничь лежащее на грубо отесанном дереве. Затем он ухватил один из прихватов, что спереди, и оглянулся в ожидании, когда подбегут остальные. Несколько легионеров, скинув щиты, заняли места по бокам.
– По моей команде – взяли!
На последнем слоге Макрон надсадно крякнул. Под натужное сопение таран поднялся над землей.
– Вперед!
Они затопали вверх по тропе со всей быстротой, какая только была возможна при несении такой тяжеленной ноши. Не более чем в шаге от ноги Макрона в землю впилась стрела.
– А ну, прикрыть нас сверху! – рявкнул он через плечо.
С бока, открытого со стороны крепости, их поспешили обставить нагнавшие легионеры Первой центурии и подняли щиты, укрывая себя и своих товарищей, что несли таран. Вниз летели стрелы и камни, но под немолчным градом обстрела с бастиона защитники могли лишь выскакивать, стрелять не целясь и тут же прятаться, а потому их стрельба почти не сказывалась на продвижении центурии к воротам. В противовес бригантам римляне на бастионе стояли в полный рост, и палисад крепости содрогался под их камнями и стрелами. Вот одна из них, отчего-то развернувшись на лету плашмя, грянулась о верх палисада так, что с кольев вверх взметнулось золотистое облако стружек.
Какой-то вражеский воин в порыве безрассудной отваги встал в полный рост и ткнул мечом в сторону римского центуриона, очевидно призывая соплеменников стрелять во врага. В следующую секунду его самого, как соринку, смело попадание глыбы – словно незримая длань какого-то бога вышибла его из этой жизни.
За спиной у Макрона раздался крик, а прихват в руках стал вдруг неимоверно тяжелым. Прошипев проклятие, он вынужденно остановился и глянул назад со свирепым лицом. Одному из его людей по шлему грянул камень, отчего тот опрокинулся, сбив и идущего сзади товарища; прихваты оба, разумеется, выпустили.
Макрон нетерпеливо кивнул ближайшему солдату со щитом:
– Берись!
Легионер спешно повиновался, откинув щит и сменив павшего. Как только он принял груз на себя, Макрон скомандовал идти дальше. Медленно, но верно они одолевали последний отрезок тропы. Впереди перед воротами их ждал ров – в ширину локтей шесть, не меньше. Мост над ним был поднят и висел вблизи воротной башни. Центурион велел опустить таран и указал ближайшим троим идти следом. Помогая друг другу, они спустились в ров и взобрались по его заднему скату, где немного отдышались. Макрон указал на тугие канаты, прикрепленные к концу подъемного моста.
– Их надо будет обрезать. По двое на каждую: пошли!
Вторая пара поспешила к другому краю моста, а ветеран кивнул своему напарнику:
– Становись у стены, ступенькой будешь.
Тот прочно встал и выставил вперед сведенные ладони. На них Макрон поставил одну ступню и, ухватив солдата за плечи, подался вверх:
– Поднимай!
Тот хрюкнул от натуги, а центурион в эту секунду сумел ухватиться за тес деревянной воротной башни, другой ступней нащупывая плечо напарника. Когда обе ноги встали на место, легионер для прочности ухватил центуриона за лодыжки, а Макрон принялся за работу. В этом положении канат находился у него над головой. Вынув кинжал, он ухватился за закраину моста левой рукой, а правой взялся распиливать волокнистое плетение, которое под хорошо наточенным лезвием поддавалось, в общем-то, неплохо. Все это время люди Ацера на бастионе всеми силами старались, чтобы враг сидел не высовываясь.
В эту минуту за воротами послышался окрик, и, глянув вниз, Макрон заметил темноватый силуэт человека, смотрящего на него из тени в низу воротной башни.
– Сейчас за нас возьмутся! – остерег Макрон солдат, режущих канат с другой стороны моста. – Шевелись!
Центурион продолжал отчаянно пилить канат. От жестокого усилия и неудобной позы затекшие мышцы саднило и жгло, и он проклинал эту веревку, желая, чтобы она скорее разлезлась. Через зазор было видно, как с внутренней стороны к воротам спешат несколько человек, а затем мелькнул тусклый блеск наконечника копья. Вскоре он блеснул на солнце, пролетев в его сторону. Макрон с трудом сместился вбок, при этом удерживаясь на плечах стоящего внизу напарника, который лавировал, пытаясь приноровиться. В смещении позы оказалась нежданная польза: пилить стало легче. Оставалось уже всего ничего – какая-то прядка, тугим своим натяжением под весом только облегчающая занятие. Басовито тенькнув, последняя прядь порвалась, и угол моста дал крен, сбив Макрона с опоры в виде чужих плеч. Он завалился вбок, тщетно силясь зацепиться за нетесаный столб возле ворот. Земля как будто вздыбилась, и центурион свалился на дно рва. При ударе о землю у него зашлось дыхание. Точно так же, оступившись, вниз сорвался и его напарник, и весьма кстати: в следующую секунду в зазор змеиным жалом сунулось острие копья. Легионеры с другой стороны ворот все еще пилили канат.
