«Но что с того? – спросила она себя. – Нельзя было ожидать, что я спокойно засну. Скоро я упокоюсь вечным сном».
Не слишком ли поздно для обычного чтения вместе с ее фрейлинами? Разумеется, поздно. Мария с трудом встала и направилась к постели. Было уже слишком поздно даже для того, чтобы раздеться. Она не хотела будить помощниц, а ее собственные пальцы слишком распухли. Она легла полностью одетой и закрыла глаза. «О Боже, дай мне мужества! Пусть я не дрогну в смертный час! – молилась она. – Я не выдержала Твое последнее испытание, но Ты в Своей бесконечной милости даровал мне другое. Помоги мне сейчас!»
Вдруг рядом с собой Мария услышала шорох, она открыла глаза и увидела Джейн и Элизабет, стоявших у изголовья. Обе уже были одеты в траурные черные платья.
– Вы рано подготовились, – сказала Мария. Вид собственных фрейлин, носивших траур по ней, глубоко потряс ее. – Я же стала слишком медлительной. Но хотя уже поздно, мне хотелось бы завершить день на обычный манер. Джейн, ты можешь почитать мне из часослова?
– Конечно, – ответила та и раскрыла книгу.
– Выбери жизнь великого грешника, – попросила Мария.
Джейн просмотрела оглавление:
– Марии Магдалины?
Мария покачала головой.
– Святого Августина?
– Нет.
– Раскаявшегося разбойника на кресте?
– Да. – Мария вздохнула. – Он был великим грешником, но не таким великим, как я. Может быть, благословенный Спаситель в память о Своих страстях смилуется надо мной в час моей смерти, как Он смилостивился над ним.
Мария откинулась на подушку и закрыла глаза, слушая тихий голос Джейн.
– «Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: «Если ты Христос, спаси себя и нас». Другой же, напротив, унимал его и говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы были осуждены справедливо, потому что по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал». И сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И сказал ему Иисус: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю»[30].
«Ныне… в раю… Где я буду через несколько часов? – подумала Мария. – Может ли это быть правдой?»
До нее донесся приглушенный стук. В большом зале на другой стороне двора уже сколачивали эшафот.
– «История этих злодеев вкратце пересказывает всю историю человеческого бытия, – продолжала Джейн, наклонившись ближе, чтобы Мария лучше слышала ее. – Она показывает нам самые основы жизни и смерти, когда больше не остается времени. Но эти люди имели неповторимый опыт, который никто более не имел и не может иметь. Они умерли рядом с Христом, Который тоже умирал на кресте».
«Но я умру в одиночестве, – подумала Мария. – У меня не будет товарищей на эшафоте».
– «Это неповторимая возможность и великое благословение – увидеть Бога, принимающего смертные муки, но уверовать в Него. Что же они сделали? Первый разбойник злословил Его и предлагал Ему спасти себя и товарищей по несчастью. Это обычная человеческая реакция; этому учит наш мир. Но такие взгляды достойны презрения».
«Да, все мы хотим получить доказательства, – подумала Мария. – Если я усомнилась хотя бы на мгновение, делает ли это меня великой грешницей?»
– «Второй разбойник сказал: «Помяни меня, Господи», а не «Если ты Христос». У него не было времени и способностей, чтобы разобраться в теологических тонкостях. Возможно, он даже не понимал, что такое рай. Но главное в том, что он увидел и поверил.
Что это значит для нас? Как ни коротка эта история о разбойниках и последних часах их жизни на кресте, по сути своей она говорит о нас с вами. Мы тоже принимаем смерть – возможно, не столь быструю, но такую же неотвратимую. Мы задаемся тем же вечным вопросом. Мы сталкиваемся с той же возможностью. Мы должны спросить себя: какой ответ я выберу?»
Джейн тихо закрыла книгу. На губах Марии застыла улыбка. Стук молотков снаружи теперь доносился непрерывно.
– Даже в смертный час можно обрести спасение, – сказала Мария. – Никогда не бывает слишком поздно.
За дверью внезапно раздался топот сапог. Охрану усилили на тот случай, если королева попытается совершить побег в последнюю минуту.
Тихое ночное время закончилось; все уже готовились к предстоящему событию.
В шесть утра Мария окончательно перестала делать вид, что отдыхает. Она встала с постели, и женщины моментально поднялись вместе с ней. Никто не спал.
– У меня осталось еще два часа жизни, – изумленно сказала она. – Как странно не иметь смертельной болезни и находиться в здравом уме, но точно знать, что конец близок. Я не обладаю даром провидения, но вижу, как это будет.
Она провела ладонью по своей руке, такой плотной и теплой. Бренность этой плоти и особенно ее близкая смерть казались чем-то неестественным.
– Идемте, мои дорогие. Оденьте меня как на праздник; попросите Бальтазара принести мое особое платье. Это будет праздничная церемония.
Пока они готовили ее наряд, Мария тихо стояла рядом, сосредоточившись на своем дыхании. Сам воздух казался густым, как сытная еда; акт дыхания становился чем-то осознанным. Дыхание жизни. Дышать – значит жить. И создал Господь Бог человека из праха земного, вдохнул в лице его дыхание жизни, и стал человек душой живою[31].
«О Господи, я должна верить, что останусь душой живою даже через два часа, когда издам последний вздох, – подумала она. – Я должна…»
– Вот, миледи, – сказала Элизабет, держа в руках алое платье. Оно было шелковое, с простой юбкой и низким корсажем, полностью открывавшим шею для удара топора. Подвернутый воротник спереди был обшит кружевом. Также имелись отдельные накладные рукава.
– Спасибо. – Мария стала надевать платье, когда ее посетила ужасная мысль. Что, если оно не подойдет? Она даже не пробовала примерить его.
Но платье оказалось впору. Оно сидело превосходно.
Потом Джейн принесла ей верхнее платье траурно-черного цвета, атласное, с бархатной оторочкой и гагатовыми пуговицами. Со слезами на глазах она закрепила это платье над алым. Элизабет подала Марии ее лучший парик и аккуратно расправила его, прежде чем надеть головной убор: белый чепец с остроконечным верхом, с которого ниспадала длинная белая вуаль, окаймленная кружевом. Она доходила до пола, как и ее подвенечная вуаль на первой свадебной церемонии.
Женщины отступили и посмотрели на нее. Мария уже чувствовала, как отдаляется от них, обряженная для дальнего путешествия в иные земли. Одежда преобразила ее.
Она взяла четки и прикрепила их к талии вместе с крестом. На ее шее на золотой цепочке висел медальон Agnus Dei. Ее движения стали плавными и изящными.
– Благодарю, – сказала она. – Я хочу попросить вас… еще об одной услуге. После казни на эшафоте я уже не смогу позаботиться об этом теле, как требуют приличия. Пожалуйста, прикройте меня; не выставляйте мое тело на всеобщее обозрение.
Женщины молча кивнули.
– А теперь давайте присоединимся к остальным слугам. Я хочу в последний раз обратиться к ним.
Когда они собрались вместе, Мария обняла женщин и подала мужчинам руку для поцелуя. Она собиралась рассказать им о завещании и о том, что им предстоит сделать впоследствии, но обнаружила, что слова излишни; сейчас они прозвучали бы неуместно. Вместо этого она положила завещание вместе с прощальными письмами в открытую шкатулку и просто указала на нее.
За окнами уже рассвело. В воздухе ощущалось легкое дыхание весны; возможно, по берегам реки Нэн уже расцветали подснежники.
«Восьмое февраля, – подумала она. – В конце этого дня исполнится двадцать лет с тех пор, как я в последний раз видела Дарнли, а на следующий день его не стало. В моем конце – мое начало. В тот день начались мои настоящие злоключения, а сегодня они закончатся».
Потом, приняв немного хлеба, который принес Бургойн, чтобы подкрепиться, она отвернулась от слуг и ушла в альков помолиться.
Она думала, что ей предстоит сказать о многом, но на самом деле слов осталось очень мало. Укрепи меня. Благодарю Тебя за эту жизнь. Геддон, чье время на земле тоже приближалось к концу, но упорно цеплявшийся за жизнь, стучал по полу лысеющим хвостом. От этого знакомого звука, подводившего итог всем повседневным вещам, с которыми она расставалась, к глазам Марии подступили слезы.
– О каких странных вещах я больше всего скорблю… – тихо прошептала она.
В половине восьмого утра шериф графства постучался в дверь, и его пропустили в комнату.
– Мадам, лорды прислали меня за вами, – сказал он.
Мария встала и повернулась к нему:
– Да. Пора идти.
Бургойн внезапно сорвался с места, побежал в комнату, где висело старое распятие из слоновой кости, и снял его со стены.
