– В этом не было нашей воли, – тихо сказал палач.
– Знаю. Поэтому и готов услышать тебя.
– Святой отец, я приютил в своем доме женщину и ее дочь. Они верные католики, чистые души. Я хочу взять на себя заботу о них.
– В доме палача не могут жить чужие.
– Я знаю, святой отец, и хочу, чтобы они стали моими. У них нет дома и нет родных. О них больше некому заботиться.
– Забота о несчастных – дело богоугодное. Ты готов назвать женщину своей женой?
– Да, святой отец.
– И она готова стать женой палача?
Гудо едва выдавил из себя:
– Да.
– Из какого она сословия?
– Она из селян.
Отец Вельгус грустно покачал головой.
– Я не могу вас обвенчать. Если бы она была из такого же подлого ремесла, как твое…
– Без меня эти люди могут погибнуть. Город их не примет. А за лесом их ждет чума. Не дайте пропасть чистым душам.
Священник надолго задумался. Произнеся короткую молитву, он обратился к палачу:
– Я смогу вас обвенчать, если она некоторое время пробудет в подлом ремесле. Палач может взять в жены гулящую девку. Отправь ее в тот дом, за которым ты присматриваешь.
– Надолго? – глухо спросил палач.
– Ну, скажем, на месяц. Я думаю, этого достаточно, чтобы в своих грехах она приблизилась к твоим.
– Пусть будет так.
Гудо встал и перекрестился. Не дождавшись крестного знамения от священника, он покинул собор.
Всю дорогу к дому он придумывал те слова, которые должен был сказать Аделе. Разве можно просить женщину, всю свою жизнь ненавидящую проклятого ею мужчину, стать его женой? А еще куда сложнее объяснить, что стать мужем и женой они могут только в том случае, если женщина согласится стать гулящей девкой и своим телом зарабатывать деньги.
Гудо уселся на холме неподалеку от своего жилища и с глубокой печалью уставился на двери дома. Теперь он в полной мере осознал, что это действительно дом палача. Можно ли быть счастливым в таком доме? И что может дать палач дорогим ему людям? Быть женой палача – это позор и унижение. А каково быть дочерью палача? Это значит навсегда стать отверженным людьми и Богом.
Гудо застонал. Ему был противен сегодняшний день. Ему был противен этот холм и дом внизу. Он был противен самому себе.
Но будет завтрашний день. И что принесет он?
Палач представил Аделу и свою дочь, бредущих по дорогам, усеянным трупами. И вот они попадают в лапы полуживых обезумевших людей, для которых этот день последний. В желании прожить этот последний день в сладости, они набрасываются на беззащитную Аделу и терзают ее прекрасное тело. А рядом, боясь, что ее постигнет та же участь, рыдает маленькая Грета. Потом Адела встает и идет навстречу злу и насилию. И так продолжается до самой ее смерти… А что же будет с Гудо? Ему не нужно жить, зная, что его сильное тело и великие знания не способны защитить даже дорогих ему людей.
Нет, этого не будет. Они должны жить и наслаждаться жизнью. Все в этом мире можно исправить. Пока бьется сердце и есть душа.
Гудо встал, перекрестился и направился к дому.
Открыв дверь, палач увидел играющих на полу Аделу и Грету. Расставив игрушки, сделанные и купленные палачом, они вспоминали свою маленькую деревню, счастливые дни, когда занимались хозяйством и ходили в гости к соседям.
– Тебя не было ночью, – с тревогой сказала Адела.
– Я был в городе. У меня была работа, – как можно спокойнее ответил Гудо и сел за стол.
На столе стоял горшок со свежей кашей, а рядом с ним – большой кусок хлеба и чаша с остатками меда. Палач отломил хлеб и погрузил его в пахучий мед.
Он ел медленно, не отрывая глаз от своих девочек. Как они веселы и довольны! Может, даже счастливы. Счастливы в доме палача.
И Гудо решился.
– Адела, мне нужно с тобой поговорить, – глухо произнес он.
Женщина посмотрела на поникшего мужчину и подошла к столу.
– Вам с Гретой некоторое время придется пожить в другом доме.
Адела побледнела и с тревогой посмотрела на дочь.
– Что я могу сказать? Ты наш хозяин, и мы в твоей власти. Мы поступим так, как ты желаешь. Так угодно Господу.
– Нет, нет… Я не выгоняю вас. Я никогда не прогоню вас. Вы – единственное, что есть у меня. Единственное, для чего я живу. Но так нужно. Поверь. Вы поживете в другом доме. Месяц. Может быть, чуть дольше. К вам будут относиться хорошо. Я за этим пригляжу. А потом ты решишь. Решишь, хочешь ли ты стать хозяйкой этого дома, хочешь ли, чтобы я называл Грету своей дочерью. Я знаю: она моя дочь. Ты помнишь причину ее рождения. Но поверь, я уже не то чудовище. Жизнь и Господь стерли меня в порошок и вылепили заново. Я знаю, ты никогда не сможешь простить меня. Простить за свою сломанную жизнь. За позор и унижение. Я прошу простить, но не ожидаю этого прощения. Ибо этому нет прощения. Однако я готов искупить свою вину и безмерный грех преданной заботой о вас. Я знаю, ты никогда не захочешь лечь рядом со мной. И даже за руку ты никогда не возьмешь меня. Пусть так. И я никогда не прикоснусь к тебе. Но я хочу быть рядом. Я хочу, чтобы вы были сыты и одеты. Я хочу защитить вас от злых людей и болезней. Я смогу. Я достаточно силен и умен. Ты должна решить сейчас. Но начинай это решение с дочери. Времена всегда были трудные, а сегодня – труднее некуда. За чумой придет голод. Выживут только сильные.
Адела печально опустила глаза и, обняв дочь, уселась на кровать.
Гудо смотрел на своих девочек и не смел пошевелиться. Он не сказал всей правды. Он не мог ее сказать. Нужно было сделать первый шаг. Потом уже будет легче. Он в это верил. Верил всей душой.
Адела поцеловала дочь и тихо произнесла:
– У нас с Гретой нет дома. У нас нет родных и соседей. Мы даже не знаем, где сейчас находимся. Мы едим твою пищу и носим твои одежды. Значит, мы должны поступать так, как ты пожелаешь. Я не хочу, чтобы моя дочь умерла.
Гудо вскочил из-за стола и рассмеялся. Рассмеялся едва ли не в первый раз в жизни. Он хлопнул в ладоши и весело воскликнул:
– Вы ни о чем не пожалеете! Я обо всем позабочусь. Я всегда буду рядом. Все будет хорошо! Господь нам поможет.
* * *
– Что это за дом? – спросила Адела, с любопытством осматривая цветные окна и красный фонарь над входом.
Гудо понял: если Адела и слышала о борделях, то никогда не приближалась к ним.
«Все устроится. Я все устрою», – решил Гудо и открыл дверь.
В борделе стояла непривычная тишина. Палач напрягся, припоминая, когда в последний раз был здесь. Получалось, что больше двух недель. И даже бюргермейстер не напомнил ему о том, что нет поступлений от налога на ремесло девок. Да и не до них было. Столько событий! Неприятных и даже жутких событий.
За столом привычно сидела старая Ванда. Непривычно было то, что перед ней стоял кувшин вина и она уже с утра была пьяна. Только поэтому она не поклонилась палачу и встретила его с наглой усмешкой:
– А вот и наш господин пожаловал. А я-то думала, тебя демоны с собой на пир позвали. У нас, как видишь, полный порядок и могильный покой. Так что деньгами я тебя не порадую. Наши бюргеры зажимают серебришко. А гостей, сам знаешь, в городе нет. Чума! Проклятая чума!
Затем она уставилась на Аделу и рассмеялась.
– А ее ты напрасно привел. Нет для нее работы. И мои девки уже наполовину разбежались. Не осталось у мужчин между ног ни капли греха. Забежит сопливый мальчишка, и тот над медяшкой трусится.
– Гудо, что это за дом? – с тревогой спросила Адела.
– Тебе незачем волноваться. У тебя будет комната и хорошая еда. Тебя никто не побеспокоит. Верь мне. Тебе здесь недолго жить. Скоро мы будем вместе. В нашем доме.
Затем палач подошел к подвыпившей содержательнице борделя и строго посмотрел ей в лицо. Старая Ванда похолодела и утерла лицо морщинистой ладонью.
– Значит, комнаты освободились? – едва слышно спросил Гудо.
Ванда кивнула.
– Так вот. Эту женщину и ребенка отведешь в лучшую. Составишь контракт и впишешь ее в девки. Гостей сейчас нет, и это хорошо. Я сам буду вносить оплату за ее услуги. Я буду ежедневно приходить.
– Я поняла. Она твоя родственница. Или еще важнее. Но если она девка, к ней может зайти любой. И ни я, ни ты не сможем в этом ему отказать. Таковы правила.
– Я знаю, – тихо произнес палач. – От тебя только требуется шепнуть каждому желающему, что она была в объятиях палача. Слышишь, не забудь. И будь с ней поласковее. Она будет моей, а значит, и твоей госпожой.
Старая Ванда снова кивнула и, с трудом встав, подошла к Аделе.
– А она хорошенькая. Могла бы заработать звонкую монету. А это ее дочь. Миленький ребенок. Для тебя, красотка, я приберегла хорошую комнатку. И для девочки место найдется, если случится гость…
– Какой гость? – Адела растерянно посмотрела на Гудо.
– Твой гость – это я, – уверенно произнес палач и крепко сжал плечо содержательницы борделя. – Поменьше болтай, старая. Теперь я буду постоянным гостем в этом доме.
Побыв некоторое время с Аделой и дочерью в их новом жилище и еще раз строго поговорив с Вандой, Гудо отправился в здание тюрьмы.
