Ознакомительная версия.
Но страж порядка даже не глянул в их сторону.
Через день в пассажирском вагоне пермской железной дороги отправились в Петербург.
В начале января полковник Герасимов был приглашён на доклад к председателю Совета министров Столыпину, сохранившему должность министра внутренних дел.
Прибыв загодя, жандармский полковник поразился, столкнувшись в вестибюле с Петром Аркадьевичем, в низко нахлобученной шапке и штатской шинели с бобровым воротником и меховыми лацканами.
Едва поклонившись жандармскому полковнику в знак приветствия, с трудом скинул шинель на руки швейцару и, сняв шапку, резко махнул ею, стряхивая налипший снег.
«Пешком, видимо, прогулялся, — по привычке наблюдать и анализировать, отметил полковник, бросив взгляд на породистое бледное лицо, на котором даже мороз не сумел вызвать румянец. — Живёт на нерве. То покушение в особняке на Аптекарском острове, то, в прошлом месяце, созданная неким Добржинским боевая дружина намеревалась провести «экс», дабы ликвидировать премьера. Слава Богу, группа боевиков была мною выявлена и нейтрализована, — перевёл взгляд на плохо действующую правую руку министра. — А это сам виноват. В дни юности на дуэли с князем Шаховским погиб старший брат Михаил. Существует семейное предание, что впоследствии Пётр Аркадьевич стрелялся с убийцей брата и получил ранение в правую руку. Старший брат был помолвлен с фрейлиной императрицы Марии Фёдоровны, Ольгой Борисовной Нейдгард, являвшейся праправнучкой генералиссимуса Суворова. Говорят, на смертном одре Михаил соединил руки брата и невесты. Брак оказался весьма счастливым», — отвлёкся от мыслей, направившись в приёмную.
Через несколько минут секретарь пригласил начальника Петербургского охранного отделения в кабинет.
Войдя, жандармский полковник щёлкнул каблуками и по–военному коротко кивнул головой.
Надменное лицо Столыпина ещё секунду сохраняло каменную неподвижность, потом он улыбнулся и указал на стул рядом со своим столом.
— Не утратили ещё выправку армейского поручика, — доброжелательно произнёс председатель Совета министров, подумав: «Не дворянин, из простых казаков. Когда учился в реальном училище, посещал революционные кружки. Потом взялся за ум. Всё как у Зубатова, которого, как мне доложил Рачковский, он терпеть не может. Мечтал стать инженером. Но судьба, как и положено, направила казака на военную стезю». — Сейчас бы уж капитаном были в резервном пехотном батальоне, — изволил пошутить премьер. — Полагаю, в данное время находитесь именно на своём месте. Времена наступили зыбкие, лукавые и для русского патриота — постыдные. Отвергая русскую культуру, мораль и старинные понятия служения отчизне, куда входят: самопожертвование, бескорыстие и подвижничество на благо родины, интеллигенция наша глумливо–снисходительно поглядывает на патриотов, забыв, что такое совесть и порядочность. Пример тому — Выборгское воззвание, редакционную комиссию коего возглавил бывший депутат Винавер. За основу взяли проект Милюкова. Сто шестьдесят семь бывших депутатов предали суду Особого присутствия Санкт—Петербургской судебной палаты. Процесс стал подарком для наших либеральных адвокатов, — нахмурился министр внутренних дел. — И они нашли, что в деяниях подсудимых не было статьи 129, что инкриминировал прокурор. «Вина «выборжцев», по мнению адвоката Пергамента… — на секунду замолчал.
Подумав, что Пётр Аркадьевич желает узнать его мнение, и сразу не сообразив, что сказать, полковник, не подумав, брякнул первое, что пришло на ум:
— По выражению Чехова, нет в мире такого предмета, название коего не могло бы стать еврейской фамилией, — и покраснел, уразумев, что допустил бестактность и даже глупость. И от растерянности ещё больше усугубил её: — Кони… Плевако… Ну что у адвокатов за фамилии. Есть, конечно, и нормальные: Соколов, Керенский… Да и то последний, наверное, букву «р» не выговаривает…
«Психология субалтерн–офицера запасного пехотного батальона со стоянкой в Тмутаракани ещё не совсем выветрилась у господина полковника. Да и у жандармов весьма своеобразное отношение к некоторым нациям Российской Империи».
Пропустив чеховско–жандармскую мысль мимо ушей, Пётр Аркадьевич продолжил:
— Согласно изощрённой в юриспруденции мысли Пергамента: они виновны в составлении, а не распространении воззвания… С точки зрения Уголовного уложения в этом кроется громадная разница. Так вот. Этот самый Пергамент вышиб слёзы у присутствующих на процессе, заявив: «Венок славы подсудимых так пышен, что даже незаслуженное страдание не вплетёт в него лишнего листа…» — «Неплохо сказал», — позавидовал в душе присяжному поверенному. — Моральная победа была на их стороне, но прокурор и судьи — на моей. И сумели осудить бывших депутатов на три месяца тюремного заключения. Какие важные люди почтили своим присутствием «Кресты». Бывший губернатор Бессарабской губернии князь Урусов, ставший кадетом и подписавший воззвание. Князь Долгоруков. Профессор Муромцев, князья Оболенский, Шаховской, и в компании с ними кадеты Семён Яковлевич Розенбаум, господин Штейнгель… Да нет такого предмета… Просто фамилия, — оборвал пытавшегося что–то сказать полковника. — Вспомнил наконец упомянутых вами присяжных поверенных с нормальными фамилиями… В прошлом году Соколов пригласил Керенского на процесс над прибалтийскими террористами и он стал знаменитостью среди демократов.
— Как я ненавижу эту профессию, — не сдержавшись, даже скрипнул зубами полковник. — С большей силой, чем либералы жандармов…
— И напрасно. Среди них иногда встречаются порядочные люди.
И на вопросительно–удивлённый взгляд полковника ответил:
— Например, адвокат Николай Карабчевский импонирует мне аналитическим складом ума, логичностью мысли и неординарными взглядами на коллег и политику. Вот что он сказал о Думе: «Вся деятельность Первой думы, с её естественным разгоном, — оторвавшись от листка, с которого считывал информацию, бросил мимолётный взгляд на Герасимова, — … и с её противоестественным Выборгским воззванием, доказала полное отсутствие у её членов такта и смысла», — хорошо и, главное, реалистично сказано, — прокомментировал прочитанное: «Председатель был лишь жалким статистом, марионеткой группы, желающей революционизировать страну». — И о коллеге: «Адвокат Керенский, как судебный оратор, стоит ниже всякой критики со своим истерически–плаксивым тоном. Лишь крайняя запальчивость, однообразие и бедность эрудиции». — Во как раскатал коллегу. Но я о другом хотел бы сказать… Вы знаете, в каких условиях содержат «выборжцев?» В вашем бывшем батальоне офицеры так не живут. Даже капитаны, — отчего–то пришёл в прекрасное расположение духа министр внутренних дел. — По Набокову знаю. Одно время он мне чем–то импонировал. Может, независимым вальяжным видом, с повязанным на шее либеральным бантом. Сноб и англоман. Как по инстанции доложили надзиратели, даже цвет носков сочетает с цветом кальсон. После проверки прокурор доложил, что сей господин блаженствует в удобной камере со своими книгами, мюллеровской гимнастикой, складной резиновой ванной, изучая итальянский язык — на воле времени не хватало, и поддерживает беззаконную корреспонденцию, а может и иную связь, с супругой… Пишет послания на узких свитках туалетной бумаги. Не газетки у него для гигиены, как у офицеров запасного батальона, а туалетная бумага. А передаёт корреспонденцию друг семьи. Кстати, по–моему, тот самый надзирающий прокурор. Что, всех прикажете увольнять? — настроение вновь стало нервным и раздражительным. — Вот так, господин полковник, несут службу жандармы, полицейские и прокуроры… А потом мы хотим, чтоб порядок в стране был, — поднялся и подошёл к окну, чтоб успокоить разгулявшиеся нервы: «Лечить их надо. Перепады настроения… Сердце может не выдержать… Как у Дмитрия Фёдоровича Трепова. Умер в одночасье второго сентября прошлого года. Возникшие было слухи о самоубийстве — опровергли вскрытием. Оказалось, неожиданно скончался от перерождения сердца», — вздохнув, махнул рукой стоявшему по стойке «смирно» полковнику:
— Садитесь. К вам–то как раз претензий нет. И меня, можно сказать, от смерти спасли. Ну а Фёдору Васильевичу Дубасову просто везёт. Сильный ангел–хранитель у него. Весной прошлого года покушались — живым остался. Раздробило лишь ступню левой ноги. А адъютант, граф Коновницын, погиб от взрыва бомбы. И в прошлом месяце, в годовщину московского восстания, уже здесь, в Петербурге, прогуливаясь по Таврическому саду, подвергся нападению боевиков. Члены «летучего террористического отряда» эсеров тринадцать раз стреляли в него, а ещё двое боевиков метнули начинённую гвоздями бомбу… Адмирала оглушило и лишь слегка ранило. Перед Новым годом жаловался мне, что в ушах звенит, как выпить соберётся, — вновь улыбнулся министр и, окончательно успокоившись, уселся за стол. — Вот и получается, что патриотизм в наше время весьма опасен. Если не убьют эсеры, так высмеют или обругают в печати либералы… А ведь мне по должности премьер–министра и экономикой следует заниматься, — расслабился Столыпин и Герасимов догадался, что аудиенция заканчивается. — Представьте себе, в Нижнем Новгороде трамваи ходят с 1892 года. В столице официально пустили в сентябре 1897 года. По маршруту от Адмиралтейства до Васильевского острова. И то зимой по льду. Наконец в этом году заканчивается срок действия злополучного контракта, заключённого на тридцать лет с владельцами конки. Теперь предстоит открывать повсеместное трамвайное движение… Простите, — улыбнулся полковнику, — вас этот вопрос совершенно не интересует.
Ознакомительная версия.
