— А что будешь делать ты, отец?
Бейбарс улыбнулся. Взял фигу, которая была Антиохией, и отправил в рот. Барака рассмеялся.
— Мой повелитель султан!
Бейбарс поднялся. В шатер вошел воин полка Бари. Поклонился.
— Из города движется группа во главе с комендантом.
Бейбарс бросил взгляд на Бараку, размазывающего оставшиеся фиги кулаком по ковру, и в сопровождении советников вышел из шатра.
Вниз по склону медленно перемещались мерцающие огоньки.
Бейбарс повернулся к воину:
— Идите встречайте. А после разоружите и приведите ко мне. Послушаем нежданных гостей.
— Я прибыл для переговоров! — продолжал бубнить Симон Мансель, когда его втолкнули в шатер. Остальных стражники обезоружили и окружили. — Отпустите меня немедленно, если желаете выслушать наши условия! — Последнее требование он произнес на ломаном арабском.
— У тебя есть условия? — прогудел глубокий резонирующий баритон Бейбарса. Мансель вздрогнул и робко поднял глаза на восседавшего на троне владыку, разглядывавшего коменданта Антиохии, дородного, в роскошном шелковом халате и тюрбане, всего увешанного драгоценностями. — В твоем положении не стоит ставить какие-то условия. — Бейбарс кивнул одному из свиты: — Переведи ему мои слова. — Он дождался, пока толмач сделает дело, затем добавил: — Теперь прикажи ему встать на колени.
Мансель, разумеется, оскорбился, но два воина-мамлюка грубо толкнули его на землю. Краем глаза он увидел мальчика за сетчатой ширмой в правой части шатра. Когда их взгляды встретились, мальчик показал язык и захихикал.
Мансель посмотрел на переводчика:
— Скажи своему султану, что я подготовил повозки с золотом и драгоценностями. Пусть откажется от осады и уведет войско от наших стен. Это условие он должен принять до завтрашнего дня. Больше мы ничего предлагать не будем.
Бейбарс выслушал переводчика с каменным лицом.
— Золото? Ты вознамерился умиротворить меня этим никчемным предложением?
— Никчемным? — Мансель усмехнулся. — Могу заверить тебя, что…
— Золото для меня ничего не значит, — прервал его Бейбарс, не дожидаясь перевода. — Твою жизнь, а также жизнь всех жителей города может спасти только одно. Капитуляция. Прикажи своим рыцарям открыть ворота Антиохии, которую франки захватили сто семьдесят лет назад. Прикажи им сложить оружие и впустить нас. Как только мы войдем, вы город покинете. Все. И больше никогда не вернетесь. Антиохия потеряна для христиан навсегда.
— Это невозможно! — воскликнул Мансель. — Там живут тысячи людей. Куда они пойдут? Как им покинуть дома и остаться без всяких средств для пропитания? А больные? Малые и слабые? Неужели тебе мало золота?
Он умолк, увидев, как Бейбарс поднялся с трона и подал знак воину, стоявшему у входа. Мансель не понял сказанного, но похолодел от страха, когда султан выхватил саблю и спустился по ступеням к нему.
— Если он меня убьет, — выкрикнул Мансель толмачу, — то не получит ничего! Ничего, скажи ему! Скажи!
Сзади возник шум. Мансель оглянулся. Семеро воинов из полка Бари заволокли в шатер его стражу. Бейбарс кивнул евнухам:
— Уведите отсюда моего сына.
Те поспешно вынесли брыкающегося Бараку из шатра. Шестеро стражников испуганно поглядывали на коменданта. Воины султана заставили их встать на колени. Мансель посмотрел на Бейбарса:
— Что ты собрался сделать?
Голубоглазый султан не ответил. Он подошел к первому стражнику, молодому веснушчатому парню с большими карими глазами. Захватил в горсть волосы, запрокинул голову и рассек саблей горло. Из раны широкой струей хлынула кровь, расплескиваясь по ступенькам, ведущим на помост.
— Боже! — воскликнул Мансель.
Молодой стражник повалился на бок. Он даже не успел вскрикнуть. Остальные в ужасе засуетились. Двое даже попытались бежать, но вскоре их водворили на место.
Бейбарс повернулся к Манселю. С сабли капала кровь прямо на золотистую накидку, прямо на строки из Корана.
— Так ты принимаешь мои требования? Или хочешь, чтобы я казнил еще кого-то из твоих людей? Их жизнь в обмен на город. Это мое предложение.
Манселю переводчик не понадобился. Он и так все понял.
— Ты бессердечный ублюдок.
Переводчик посмотрел на Бейбарса, но ничего не сказал. Султан подошел к следующему стражнику. Этот закричал, попытался вывернуться, но его схватили два воина полка Бари.
— Этот человек или город? — спросил Бейбарс, глядя на Манселя. — Что для тебя важнее? Решай!
Прозвучал перевод.
— Меня не запугаешь! — ответил Мансель.
— Комендант, помоги! — выкрикнул стражник.
Выслушав ответ, Бейбарс сузил глаза. Его челюсть напряглась. Он полоснул лезвием сабли по горлу стражника. Этот умирал дольше. Корчился на полу рядом с поверженным товарищем, извергая струи крови, тщетно прижимая руки к разрезанному горлу.
Мансель отвел глаза.
— Прикончи его, — приказал Бейбарс одному из воинов.
— За это ты будешь гореть в аду! — прохрипел Мансель.
— Ты принимаешь мои требования?
— Нет! — прорычал комендант.
Это стоило жизни третьему стражнику.
— Ладно! — Бейбарс поднял окровавленную саблю и прошагал к Манселю.
Комендант попытался встать на ноги, но гвардейцы прижали его к полу.
— Нет! — завопил он, когда Бейбарс схватил его за волосы. Затем быстро заговорил по-арабски: — Моя жена — кузина супруги принца Богемона! Зачем тебе моя жизнь? Лучше возьми выкуп!
— Я признаю единственный выкуп. Город. Или ты его сдаешь, или я отсеку тебе голову. Ее перебросят через стену Антиохии, чтобы жители увидели цену отказа. — Бейбарс прижал лезвие к горлу коменданта. — Сдавайся!
— Я согласен! — взвизгнул Мансель, когда султан сделал надрез. По шее потекла горячая струйка крови. — Я сдаю город!
— Отведите его к стене! — прорычал Бейбарс воинам. — Пусть он отдаст приказ гарнизону. Готовьте людей. Вечером мы войдем.
Симона Манселя, коменданта Антиохии, подвели к воротам Святого Георгия, и он дрожащим голосом приказал своим воинам, а также рыцарям всех орденов прекратить сопротивление.
Бейбарс мыл руки в тазу, когда в шатер вошел воин полка Бари. Тела стражников уже давно вынесли, ковер и ступени помоста тщательно отмыли от крови.
— Мой повелитель султан.
Бейбарс потянулся за лоскутом ткани вытереть руки.
— Что?
— Мансель отдал приказ, как ты повелел.
— Ворота открыли?
— Нет, мой повелитель, — ответил гвардеец. — Гарнизон Антиохии отказался выполнить приказ Манселя. Они город не сдали.
Стены, Антиохия
18 мая 1268 года
Саймон начал чистить сморщенный коричневый апельсин. Повернулся к Уиллу:
— Долго это будет продолжаться?
— Не знаю. Если Мансель сможет уговорить командоров сдаться, то все закончится скоро. — Уилл сидел на бочке, устало откинувшись на стену. Его вахта закончилась. Снаружи занимался рассвет. Бледный свет начал проникать через дверной проем, но в круглой, без окон, опочивальне в основании башни будет царить полумрак до конца дня. Уилл зевнул. — Впрочем, я не уверен, что у него получится.
Коменданта Антиохии дважды подводили к воротам, и гарнизон дважды отказывался выполнить приказ сдаться. Люди на стенах наблюдали, как войско мамлюков рассредоточивается вокруг города. Один полк поставил орудия напротив двух башен, занятых группой Ламбера.
Саймон уронил апельсин на стол.
— Я говорю не о сражении. А о нас с тобой.
Уилл нахмурился:
— Что это значит?
— Ничего, — пробормотал Саймон. — Просто так.
Уилл подошел к нему:
— Если собирался что-то сказать, говори.
Саймон опустил глаза.
— Вообще-то…
— Давай же, — потребовал Уилл. — Ты ведешь себя странно уже несколько дней. Каждый раз, когда я оказываюсь рядом, находишь повод уйти. Считаешь меня виноватым, да? За свое пребывание здесь?
— Просто не хочу воевать. — Саймон качнул головой. — Не хочу.
— Но я ведь не просил тебя ехать сюда, Саймон.
— Знаю, не просил. Меня послали.
— Да не в Антиохию, а вообще на Заморские территории. Там, в Орлеане, я говорил тебе: оставайся. Говорил или нет?
— Говорил, говорил. Но ты сюда отправился не воевать, а найти Никола и забрать книгу Эврара!
— Да, но мы попали на войну. Ты и я. — Уилл ткнул пальцем в стену, за которой простирался лагерь мамлюков. — Они убили моего отца. Может быть, человек, отсекший ему голову, сейчас там, готовится к штурму.
— Ты стал какой-то не такой, — произнес упавшим голосом Саймон. — Мы прежде часто разговаривали, смеялись.
— Сейчас у меня нет настроения смеяться.
— А с Робером ты смеешься, и с другими тоже! — Саймон вздохнул. — Мне иногда так одиноко. Хочется, чтобы все стало как в прежние времена. Помнишь, в Париже ты меня учил владеть мечом?
