Затем Жозеф Рафт тщательно оделся — для вечерней прогулки по русской столице: тенниска, спортивный легкий костюм, кроссовки «Адидас»; в небольшую дорожную сумку из эластичной искусственной кожи — была у него и такая — уложены бумажник, документы, фотоаппарат «кодак» (на всякий случай). Было без четверти шесть вечера.
«Вперед! — приказал себе Жозеф. И добавил, испытав внезапный ужас, как перед прыжком в бездну: — Господи! Помоги мне!…»
Он спустился вниз, письмо с запиской передал дежурному администратору, сказав:
— Положите в ячейку вместе с моим ключом. Скоро за мной приедут два джентльмена. Передайте, пожалуйста, конверт им.
— Будет исполнено, господин Рафт. Не беспокойтесь.
Американец вышел из отеля «Националь», огляделся по сторонам. Вечер был теплый, пасмурный, но без дождя. Улица Горького, как всегда, запружена людьми и машинами.
Жозеф направился к подземному переходу, подумав: «Такси лучше поймать на углу». Оказавшись на перекрестке в том месте, где улица Горького вливается в Манежную площадь, он стал всматриваться в поток машин, которые от Театральной площади волнами накатывали на него.
Первое такси появилось минуты через три, но на поднятую руку Рафта не прореагировало, хотя машина была пуста. И второе такси промчалось мимо. Остановилось третье, шофер распахнул дверцу. Это был молодой парень лет двадцати пяти, крупный, с резкими энергичными чертами лица, с короткой стрижкой рыжих волос.
— Прошу!
Садясь рядом с водителем, Рафт подумал: «Он, наверно, не русский. Скорее похож на американца. Или на скандинава».
Таксист поплотнее захлопнул дверцу, потянувшись через колени журналиста, быстро, внимательно взглянув на него.
— Куда? — спросил он.
Рафт по интонации понял вопрос, ответил:
— Тушино.
— Улица? — Шофер наморщил лоб, вроде бы поднатужился, сказал: — Стрит…
«Господи! — с холодным ужасом подумал Рафт.— Я же не знаю ни названия улицы, ни номера дома…»
Но тут он вспомнил и сказал с радостью и облегчением:
— Универсам! Большой…— Руками была изображена необъятная фигура.
Таксист улыбнулся:
— Тушинский новый универсам.
— Да! Так! — «Так» Рафт сказал по-русски, и сам не понимая, откуда у него взялось это слово.
Они поехали.
Дорога заняла сорок три минуты. Время терялось главным образом на перекрестках, на развязках, под светофорами.
«Как же непродуманно, нелепо у них проложены городские маршруты! — думал Жозеф Рафт, на этот раз внимательно наблюдая жизнь российской столицы из окна машины — раньше, когда его в Тушино возила Лиза, у него не было такой возможности: он смотрел только на нее,— Наверно, нет ни одной скоростной трассы, пересекающей без остановок весь город. Во всяком случае, мы на всем пути таковой не встретили».
И — удручал вид самой советской столицы: миновали центр, более или менее приближающийся к облику больших европейских городов,— начались кварталы обшарпанных убогих домов, развороченные работами улицы, и похоже так и не оконченными, длинные заборы, неогороженные свалки, унылые пустыри… опять одинаковые ряды казарменных домов; никакой рекламы, убогое освещение (уже смеркалось), серо, однообразно, тускло, выть хочется…
— Универсам,— сказал таксист. И добавил, естественно, по-русски: — Он в Тушино один.
— Да, да! Здесь!…— обрадовался Рафт: он сразу узнал этот огромный продовольственный магазин, похожий на спортивный комплекс под крышей или бассейн.
Шофер вышел из машины, распахнул перед ним дверь.
Жозеф щедро расплатился с таксистом, похлопал по плечу.
— Спасибо! — сказал он по-русски.
Теперь Рафт спешил — вон дом, в котором живет Лиза,— второй слева от универсама, на широком проспекте, обсаженном молодыми хилыми деревцами. Третий подъезд, подняться лифтом на седьмой этаж, дверь в коридорчик, пройти направо — и упираешься в ее дверь. Номера квартиры журналист не помнил, но у него была безупречная зрительная память.
Он спешил, почти бежал не оглядываясь.
А «таксист» поднял капот машины, наверно что-то забарахлило в моторе, и копался в нем до того момента, пока Рафт не вошел в подъезд. После этого «таксист», хлопнув капотом, сел за руль, закрыл дверцу, вынул из-под сиденья телефон и быстро набрал номер.
— Говорите,— прозвучал мужской голос.
— Это Седьмой.
— Слушаю тебя, Седьмой.
— Объект сразу нашел дом, вошел в третий подъезд. Сейчас, наверно, поднимается на лифте.
— Понятно. Передай его Двенадцатому. Он на верхней чердачной площадке третьего подъезда.
— Слушаюсь!
— И мы на всякий случай тебя продублируем.
Рафт поднимался на седьмой этаж. Да, он не ошибся — это ее подъезд: впервые оказавшись с Лизой в лифте,— неужели это было всего несколько дней назад?…— он обратил внимание на смешной рисунок, небрежно, но выразительно исполненный черным жирным фломастером, рисунок украшал панель лифта: Жозефу улыбалась и подмигивала лукавая, даже, пожалуй, ехидная рожица.
И сейчас рожица улыбалась ему, подмигивая и вроде бы подбадривая: «Не робей, парень! Все будет о'кей!»
Лифт остановился. Разошлись дверцы. Американец вышел на лестничную площадку. Застекленная дверь в коридорчик, тускло освещенный, повернуть направо… Сердце бешено колотилось, и унять его клокотание в груди было невозможно.
Вот она, ее дверь! Ее! Он узнал, вспомнил: дверь обита черной клеенкой, и возле замочной скважины кусок обивки оторвался, висит рваным клоком, и у него белая изнанка.
И сейчас он висит, этот кусок обивки…
Минуту, может быть, две, Жозеф смотрел на этот клок клеенки, собрав всю свою волю: «Успокойся, успокойся, успокойся!…»
Наконец он нажал кнопку звонка. За дверью застрекотало, громко и требовательно. Тишина… Глазка в двери не было.
Жозеф позвонил еще раз.
И за дверью послышались неторопливые шаги.
«Она дома! — Жаркая волна счастья с головой накрыла его.— Лиза! Моя любимая…»
Дверь открылась. В ее проеме стояла старая женщина, простоволосая, неряшливая, в затертом байковом халате, застегнутом на две пуговицы; полы халата разошлись, и была видна нижняя рубашка голубого цвета.
«Родители… Наверно, к Лизе приехали родители…»
Женщина, щурясь, подозрительно смотрела на американца.
— Вам кого? — спросила она; голос был хриплый, простуженный.
По интонации, может быть интуитивно, он понял смысл вопроса.
— Лиза…— сказал Жозеф,— Лиза…
— Какая еще Лиза? — Женщина попыталась закрыть дверь, но Рафт, вцепившись в ручку, удержал ее.
— Здесь живет Лиза… Позовите ее. Лиза! — крикнул он громко.— Лиза!…
— Дед! — в свою очередь закричала старуха дурным голосом.— Тут хулиган какой-то, иностранный! Ой! Помогите!
В передней появился жилистый старик в пижамном мятом костюме (потом Рафт сделал предположение, что он вылез из-под одеяла) с перекошенным злобой и решительностью лицом, иссеченным глубокими морщинами. Он оттолкнул старуху, дернул на себя дверь, и теперь через узкую щель была видна только его голова. На Жозефа смотрели злые, насмешливые глаза.
— Ну? Чего надо, бусурманская рожа? — Старик говорил почти спокойно, и в его спокойствии ощутил американский журналист некую темную победную силу.— Чего надо, спрашиваю?
Не зная слов, Рафт понял смысл сказанного.
— Мне нужна Лиза.— Он уже понимал всю бессмысленность и безнадежность своих усилий, бессмысленность говорить с ними по-английски.
— Нет тут никакой Лизы! И никогда не было! Понял?
Дверь захлопнулась. За ней прогремела цепочка.
В полном отчаянии Рафт опять нажал кнопку звонка и не отпускал с нее палец. За дверью звонок звонил, звонил… А Рафт умолял:
— Да откройте же! Нам нужно объясниться… Скажите, где Лиза, и я уйду…
— Хулиган! — завизжала старуха, похоже, крича в замочную скважину,— Бандит! Я сейчас в милицию позвоню!…
Слово «милиция» Жозеф понял.
«Все! — приказал он себе.— Успокойся. Угомонись!»
Спускаясь в лифте вниз, он решил: «Я найду ее. Я найду ее во что бы то ни стало!»
Бодался теляти с дубом…
Как только американец вышел к проезжей части широкого проспекта (он был пуст, слабо освещен тусклыми фонарями, машины проезжали редко), метрах в ста от него показался зеленый глазок такси. Рафт поднял руку. Машина остановилась.
Садясь на заднее сиденье, Жозеф, даже не взглянув на водителя, сказал:
— Отель «Националь».
— Будет сделано, шеф. Нон проблем.
В аптеке на улице Горького недалеко от отеля Рафт купил сильнодействующее снотворное (так он и объяснил одной из продавщиц, которая говорила по-английски: «Нужно сильнодействующее». Ему назвали лекарство, объяснили: «Одну таблетку за полчаса до сна»).
