Эти речи зажгли всех. К Арминию присоединился даже такой давний союзник Рима, как Ингвиомер (он приходился Арминию дядей со стороны отца). Против Германика был создан союз племен, и сил у этого союза было в несколько раз больше, чем у римлян. Новая война, которую затевал Арминий, принимала общегерманский характер.
Германику только того и нужно было. Куда проще воевать с превосходящим в численности противником, чем иметь с ним равенство в силах, но постоянно оглядываться на союзников: не предадут ли? Теперь все германцы к северу от его армии становились врагами. Он не захотел дожидаться их возле своих укреплений, а бросился в атаку первым.
Против такого огромного войска можно было использовать только одну тактику: расчленять его и уничтожать по частям. Для такой тактики Германик сначала свою армию разделил на части. Он сам с Авлом Цециной взял поровну тяжеловооруженных легионеров, префекту Педону доверил конницу, а легату Луцию Стертинию — легкие вспомогательные войска. Эти части поочередно отвлекали противника на себя, в то время как конница Педона совершала рейды по тылам, а легкая пехота Стертиния нападала на германские селения, жгла их и разоряла, тем самым заставляя врага нервничать и метаться от цели к цели. Тактика принесла римлянам ошеломляющий успех: отряды хаттов и бруктеров уничтожались один за другим. В одном из селений был найден орел Девятнадцатого легиона. И римское войско, опустошив земли между реками Амизием и Лупией, дошло наконец до Тевтобургского леса, где до сих пор лежали непогребенные останки солдат из легионов Вара.
Здесь Германик остановился, чтобы отдать последний долг погибшим воинам и их полководцу. Картина, представшая перед его глазами, была ужасной. Повсюду валялись скелеты, где одинокие, а где наваленные грудами, смотря по тому, бежали солдаты или оказывали сопротивление. Много было и конских костей, и обломков оружия. К древесным стволам были пригвождены черепа. Неподалеку в лесу римляне обнаружили германские жертвенники, а рядом с ними — обгорелые кости трибунов и центурионов, которых сжигали живьем, при-кося в жертву (простые солдаты этой чести не удостаивались). Для солдат, захваченных в плен, Арминий приказал построить несколько сотен виселиц — они и теперь сохранились, торча страшным частоколом и напоминая римлянам о случившейся беде.
Шесть лет останки лежали здесь, никем не тревожимые, кроме птиц и лесных зверей, омываемые дождями, засыпаемые снегом, — и вот настала пора обрести им последнее успокоение. Солдаты Германика собрали все до последней косточки, — не пытаясь даже разбирать, где тут римские кости, а где германские, — и всех похоронили в одной могиле. В основание холма, насыпанного над могилой, Германик своими руками положил первый пласт дерна.
После этого всех солдат Германика и его самого охватило еще более сильное желание отомстить. Германик начал активно разыскивать основные силы врага, вступил с ними в сражение, которое блестяще выиграл: множество германцев было порублено в поле, несколько тысяч их удалось загнать в болота, где они почти все утонули. Едва не попался Арминий — он, когда осознал, что битва проиграна, прорвался сквозь строй собственных воинов и, раненный копьем в бедро, ускакал.
В те дни настоящий подвиг совершила и Агриппина. Она находилась в лагере на Рейне, только что прибыв туда с новорожденной дочерью. И ожидала возвращения мужа, когда по лагерю разнесся неизвестно откуда взявшийся слух о том, что армия Германика разбита и орды варваров движутся к Рейну, чтобы переправиться и идти дальше, на Италию. Среди солдат, бывших в лагере, возникла паника. Они тут же хотели разобрать мост через Рейн, потому что вряд ли смогли бы его оборонять от германских полчищ. Но Агриппина, единственная, кто не поверил в разгром Германика, не дала солдатам сделать это. Видя трусость префекта лагеря, она объявила, что берет на себя его обязанности, — и никто не осмелился ей возражать. Несколько дней она руководила организацией обороны моста. А потом пришло войско — с победой, и впереди на белом коне ехал Германик.
Итак, гибель Вара можно было считать в большой степени отомщенной. Но еще жив был Арминий, жив был Ингвиомер, и германцы имели достаточно сил, чтобы возобновить войну. Германик послал в Рим победную реляцию, но сам от возвращения домой снова отказался.
Хотя Тиберий настойчиво отзывал его. Двух орлов и нескольких выигранных сражений, писал он Германику, вполне хватит пока. Римское войско в Германии нуждается в отдыхе, пополнении, новых затратах из государственной казны. Арминий уже и так хорошо наказан, пришла пора Германику получить заслуженные награды, отпраздновать триумф. Но Германик отказывался, просил дать ему еще немного времени, чтобы развить успех и полностью подчинить германские земли за Рейном, до самого Северного моря. Ему и в голову не могло прийти, что своими упорными отказами приехать в Рим он возбуждает в душе Тиберия самые черные подозрения. Германик не поверил бы, даже если бы ему об этом сказали.
А подозрения Тиберия росли с каждым новым известием об успехах приемного сына. Сеян усиливал тревогу своего хозяина еще и тем, что сообщал ему подробности, о которых Германик не упоминал в отчетах — и не из желания скрыть, а частью из скромности, частью потому, что не придавал мелочам большого значения. А вот Сеян придавал. Тиберию стало известно, что Агриппина на свои средства устроила солдатский госпиталь, в котором раненые лечатся в условиях, подобающих старшим офицерам. Она сама назначает отличившимся воинам награды — и опять из своего кошелька. Не отстает от жены и Германик, он тоже чересчур благоволит к солдатам. Становится понятно, говорил Тиберию Сеян, откуда у Германика с супругой такая популярность в войсках. Они просто купили эту популярность! Но зачем? Если человек, пусть это даже главнокомандующий, не докладывая императору и не спрашивая у него разрешения, покупает у армии авторитет, то это должно-таки что-нибудь означать. И вообще — как главнокомандующий Германик проявляет слишком много беспечности и самовольства. Зачем, спрашивается, было вести армию на место, где погиб Вар? Для того чтобы вид голых костей, в беспорядке разбросанных по земле, привел солдат в уныние и понизил их боевой дух? А церемония погребения, о которой Германик докладывает с такой убежденностью в своей правоте, — разве это не нарушение всех существующих обычаев? Хоронить мертвых — дело жрецов и фламинов, но никак не полководцев. Зачем Германик своими руками собирал и складывал кости в могилу? Ответ один — для той же дешевой популярности у солдат.
Одно успокаивало Тиберия: у него есть такой надежный друг, как Элий Сеян. Германик далеко, но какие бы он ни вынашивал замыслы, Сеян их все равно сумеет вовремя разгадать. А если ты знаешь замыслы противника — ты его победишь. Тиберий сам воевал и знает.
На какое-то время все внимание императора было поглощено разбирательством важного дела — заговора Либона. Этот заговор имел ряд особенностей, позволявших выделить его в отдельную, новую разновидность государственных преступлений: измена императору и отечеству с помощью магии и колдовства. Тиберий нюхом почуял важность прецедента — если удастся обвинить Либона, то за эту веревочку можно будет дергать любого гражданина, ибо нет такого римлянина, который хоть раз бы не обратился к гадалке или магу. Да и самих магов можно будет прижать, потому что если в случае с Либоном всплывут доказательства того, что маг может направлять свое искусство против государства, то не лучше ли обезопасить себя и убрать всех магов, гадателей и колдунов? И положительный эффект выйдет огромный: в Риме станет невозможно прибегать к услугам магов в открытую — значит, римляне начнут гадать скрытно, тайно! Так что примеров тайной подрывной деятельности можно будет находить, сколько понадобится. А это непременно понадобится когда-нибудь.
Итак, Либон из рода Скрибониев. Молодой человек, неуравновешенный, склонный к мечтаниям, не очень, прямо сказать, умный (но эту информацию не стоит придавать широкой огласке). По доносу сенатора Фирмия Ката, занимался вызовом теней из подземного царства, с целью получить у них некую волшебную силу и полное предсказание будущего. Эту силу хотел применить для того, чтобы занять самую высокую в государстве должность (по сообщению того же Фирмия Ката). Дело подлежит рассмотрению в сенатской комиссии.
Для Тиберия была еще одна привлекательная сторона в этом деле. Опять же Сеян подсказал, какую пользу из него можно извлечь. Он выяснил, что дело, собственно говоря, было создано из ничего — и самим Катом. Тот сам склонил своего молодого друга Либона к увлечению магическими обрядами и толкованиями снов. Разбудил в нем жадность к деньгам (она спала не очень крепко). Затуманил юноше голову перспективами будущего величия и богатства. Но зачем? Зачем Фирмий Кат хотел погубить друга? Ответ прост: он рассчитывал получить в награду его имущество.
