Со стороны города в сопровождении шести конных показалась кавалькада. Большой зеленый флаг с изображением огромного льва и солнца колыхался над ней. Впереди, саженях в тридцати, крупным широким галопом скакал всадник, что-то крича и размахивая большим белым флагом.
Часовые на стенах крепости сейчас же доложили дежурному офицеру, и тот, наведя подзорную трубу на всадников, сказал подошедшему майору:
— Парламентеры за ответом. Доложите полковнику, а я стану наблюдать за ними.
Кавалькада остановилась в тридцати — сорока саженях от рва.
Реут, видевший все это с высоты крепостной стены, приказал офицеру, дежурному по обороне Елизаветинских ворот, открыть их и впустить персидского парламентера и одного из сопровождающих его.
Ворота приоткрылись, и парламентера впустили в крепость. Он прошел мимо направленного на вход орудия, у которого с дымящимися факелами стояли артиллеристы. Во дворе были солдаты, казаки и до сотни армянских стрелков в полной боевой готовности. У крепостного блокгауза виднелись группы вооруженных людей. Вдоль первой линии обороны двора стояли завалы и фашины; в стороне мычали коровы и быки, возле них лежали грудой мешки с мукой и зерном; водоем посреди площади был полон воды.
Парламентера Реут встретил на площади. Это делалось для того, чтобы персиянин видел, что крепость хорошо и на долгое время обеспечена питьем и едой.
Посол хитро улыбнулся и, отвешивая поклон Реуту, осведомился о его здоровье.
— Благодарение богу, и я, и все в крепости здоровы. Как самочувствие его высочества наследника престола Ирана?
— Его высочество, лев Ирана и защита всех мусульман мира, светоч мудрости и ужас непокорных, валиагд Аббас-Мирза благоденствует и полон добра и участия к вам. Его высочество прислал меня получить ответ на вчерашнее наше предложение.
— К сожалению, должен огорчить его высочество. Крепость по своему усмотрению сдать не могу. Я русский солдат и подчиняюсь моему главнокомандующему. Если он прикажет сдать крепость наследнику Ирана, я сейчас же выполню приказ, но для этого необходимо послать в Тифлис нашего офицера. Если его высочество гарантирует свободный проезд в Тифлис моего посланного, то через десять дней крепость будет сдана вам.
— В Тифлис посылать незачем. Он уже занят храбрыми иранскими войсками. Ермолов бежал из Грузии во Владикавказ, Гюрджистан вновь стал нашей провинцией. Вам надо сейчас же сдать крепость, иначе мы будем штурмовать ее, и тогда, — посол, печально улыбаясь, развел руками, — ни валиагд, ни сам аллах не спасет вас от острой стали храбрых в бою, разгневанных вашим ответом иранских войск.
— Сталь имеется и у нас, кровопролития я не хочу, но и не страшусь оного. Крепость не сдам, а если нас осилят, то мы взорвем ее вместе с теми, кто ворвется сюда.
Посол удивленно повел глазами.
— Это неслыханно, это варварство.
— Это подвиг, а не варварство, и любой из нас совершит его в нужный час, — громко, обращаясь больше к слушавшим его солдатам, нежели к послу, сказал Реут.
Персиянин с удивлением посмотрел на суровые, спокойные лица солдат.
— Скажите его высочеству, что приказ об этом мной отдан еще вчера, воины наши поклялись исполнить его, и если наследник престола действительно не желает кровопролития, то выход один — послать к Ермолову офицера.
Посол поклонился и, еще раз взглянув на слушавших их солдат, понял, что слова Реута не были просто угрозой. Он быстро пошел к воротам.
Через полчаса две батареи, стоявшие на Топ-Даге, и одна тяжелая, бившая со стороны города, открыли ожесточенный методический огонь по стенам старой крепости.
Русские почти не отвечали. Они берегли порох и ядра для генерального штурма.
В ущелье было тихо. Армянские стрелки, подкрепленные полуротой егерей, лежали в камнях по берегу Шушинки. Село было оставлено, но мельницы, находившиеся позади села, непрерывно работали. Армяне усиленно мололи зерно, готовя муку для себя и осажденных в крепости. Еще засветло к горлу ущелья подскакала сотня персидских курдов, среди которых были и местные шушинские жители. Они стреляли вверх и вдоль ущелья и выкрикивали имена наиболее видных сельчан.
— Что надо? — поднимаясь из-за камней, спросил один из армян.
Двое курдов спешились и, помогая сойти с коня богато одетому персиянину, провели его вперед. Остальные остались позади.
— Вот что, люди, — важно сказал персиянин, — я командир конницы шаха Ирана сардар Эмин-Доуле.
Армяне, лежа за камнями, молчали, а их делегат, поклонившись, спросил:
— Что угодно вашей милости, высокочтимый господин?
— Во-первых, пропустите к мельницам моих всадников, во-вторых, как подданные шаха Ирана, вы должны во всем помогать его войскам и, наконец, выдайте находящихся у вас русских солдат. Такова воля валиагда.
Армянин посмотрел на него.
— Вы сказали, ага, что мы подданные его величества шаха?
— Конечно! — важно ответил персиянин. — Русские всюду разбиты, они бежали из Тифлиса, войска их, подобно соломе, развеяны ветром иранской армии, а вы, как и двадцать лет назад, теперь вновь вернулись к короне и подданству Ирана. Пойди и расскажи об этом своим людям, а затем встречайте нас у села с покорностью и любовью. Наследник престола обещает вам благо и неприкосновенность ваших семей и жилищ.
— Хорошо, ага, я скажу им. Через полчаса мы дадим ответ. Вас же попрошу пока удалиться к своему отряду, — вежливо сказал армянин.
Иранцы повернули коней и поскакали к ожидавшей их сотне.
Прошло не больше двадцати минут, как армянин показался из-за камней. Помахав рукой, он закричал:
— Э-эй, прошу, ага-сардар, люди поручили передать ответ.
Спешившиеся было курды стали садиться на коней, но некоторые из них еще поили лошадей у реки или плескались в ее светлой холодной воде.
Сардар Эмин-Доуле выехал вперед. Он ехал степенно и медленно, как и подобало начальнику целого полка отборной шахской конницы. Он не был начальником всей кавалерии, как гордо называл себя несколько минут назад, но и полк конницы, которым командовал он, значил немало в иранской армии.
— Ну, что надумали твои сородичи? — негромко спросил он, совершенно убежденный в положительном ответе.
— Народ не согласен. Мы пока подданные русского царя. Вот когда вы возьмете Шушу и крепость, когда русские уйдут из Карабаха, тогда действительно мы станем подданными шаха Ирана, да увеличит его дни бог, но пока здесь есть русские, мы не изменим им. У нас была клятва и присяга, а вы, ага, хорошо знаете, что нарушают их только трусы и негодяи. Мы не таковы. Оставьте нас в покое, а когда завоюете Карабах, тогда наша присяга и клятва отпадут сами собой.
Персиянин удивленно и гневно посмотрел на него.
— Вы противитесь, собаки, да я сегодня же уничтожу вас и сожгу вместе с вашим поганым селом! — распаляясь гневом, закричал он.
— Нехорошо говоришь, ага. Мы не дети и тоже умеем стрелять и рубить кинжалами. И один бог ведает, кто сегодня будет мертвым, а русских солдат мы не выдадим вам. Они наши гости, они доверились нам, и позор падет на наши головы, если мы, спасая себя, предадим их! Я думаю, что вы сами в душе соглашаетесь с нами, ага, — кланяясь, спокойно и с достоинством ответил армянин.
— Я выпью твою кровь, собака, а твое тело брошу свиньям! — повернув коня и взяв с места в карьер, закричал разгневанный персиянин.
Персидские батареи два часа подряд били по стенам Шушинской крепости. Бомбы, гранаты, докрасна раскаленные, специально для зажигания пожаров созданные ядра били по веркам крепости, то и дело залетая внутрь.
Гарнизон был под ружьем, но опасаясь потерь, людей попрятали по лисьим норам, окопчикам и каменным полуподвалам.
Два каленых ядра попали в дощатые части цейхгауза, но эти очаги сейчас же потушили дежурившие здесь солдаты.
В первый день персидской бомбардировки был ранен один солдат, контужена разрывом гранаты армянка, убиты две лошади.
Люди заделывали трещины и пробоины в стенах.
На следующий день, часов в девять утра, к воротам крепости подскакал, размахивая белым флагом, тушинский татарин Исмаил-бек и на довольно приличном русском языке прокричал:
— Его высочество, жалея вас, приказал вчера стрелять только трем батареям. Сдавайтесь, иначе сегодня все орудия нашей непобедимой армии обрушатся на вас! Ждем до обеда.
В полдень шесть трехорудийных батарей открыли огонь по крепости. Особенно энергичен был обстрел из тяжелых орудий, бивших с Топ-Дага. Пользуясь тем, что у русских не было дальнобойной артиллерии, персияне подтянули свои осадные пушки ближе к крепости и методично стреляли тяжелыми ядрами и гранатами. Ядра шлепали по двору крепости, зарывались в землю, подобно чугунным мячам, катились по земле и, ударяясь в крепкие, каменные стены блокгаузов, отскакивали, отбивая от них щебень.
