Бандиты повыскакивали из теплушек, и слышно было, как они в тревоге совещаются, что им дальше делать.
— То «Красный Питер», братва, надо тикать! — говорил один. — Он тут и вчера вечером курсировал, наши его бачили!
— Мабудь, он, — соглашался другой, — только он сюда не подойдет: мост!
Паника, охватившая самих налетчиков, однако, не принесла спасения пассажирам эшелона. Перед нападением банда разобрала деревянный мост, чтобы не дать эшелону дальше дороги. А бронепоезд — наверно, то был он — приближался как раз с севера и близко подойти к месту, где орудовала сейчас банда, не мог бы — мешала река.
Заминка все же позволила многим пассажирам выскочить из теплушек и попрятаться в кустах по обе стороны железнодорожного полотна. Последовали этому примеру Орлик и Катя. При них воинские документы и оружие, и тут уж, верно, никуда не денешься — обоим грозила смертная расправа на месте. Тем более, у них и крестиков-то не было на шее, а бандиты прежде всего начинали обыск с этого места — с шеи, есть ли на ней крестик. И хоть все равно грабили, но, если человек без оружия, не комиссар и не коммунист, — к стенке не ставили.
У бандитов были пулеметы на тачанках, так что даже те пассажиры, которые имели при себе оружие, ничего не смогли бы сделать. Все же человек десять вооруженных собрались невдалеке от паровоза, у кирпичной путевой будки, и порешили отстреливаться до последнего. Вот к ним-то и присоединились наши герои. Между тем бронепоезд уже светил прожектором где-то за поворотом дороги; скоро он упрется с той стороны в остатки разрушенного моста и сюда подойти не сможет. Надо продержаться хотя бы час.
— Скосят нас тут из пулемета, — сказал поездной слесарь, который тоже оказался здесь, у будки. — Надо к реке спуститься, там безопаснее. — Он еще посоветовал: — А кому-нибудь, ребята, хорошо бы на ту сторону переплыть и стрельбу поднять, чтоб с бронепоезда услыхали и пришли на помощь.
Разумеется, первым вызвался Орлик — он среди днепровских плавней вырос, что ему эта темнеющая чуть поодаль неизвестная речка! Он только не понял, зачем подымать стрельбу на том берегу, когда можно открыть огонь из револьверов и на этом. Тут уж ему другие объяснили: бандиты вон, видишь, притихли, грабеж продолжают, но уже без шума, а стрельбу совсем прекратили.
— А как начнем тут палить, они нас прикончат в момент, — говорили Орлику. — Так что давай, валяй, ты молодой, шустрый, крой, браток, на тот берег, да поживей!
Все это Орлику объяснили, пока спускались по откосу вниз к пахнувшей теплом реке. Вся надежда была на то, что на бронепоезде услышат стрельбу Орлика и придет помощь. На беду, стук бронепоезда притих — он где-то там вдруг остановился.
В общем, доводы были резонные, Орлик с ними согласился и пополз к тому месту, где чернел мост. Катя, разумеется, не оставила друга. Еще бы, чем она хуже — плавать не умеет, что ли? Да и вообще ей тоже хочется на тот берег, и все такое. Ладно, пускай так. Орлик успел своим кошачьим зрением заметить темное пятно под ближней ракитой и определить: там покачивается на воде лодочка.
— Давай туда, — скомандовал Орлик.
— Давай туда, — повторила команду Катя.
— За мной.
— Есть за тобой!
— Тут осторожней ползи. Яма.
Под ракитой у берега действительно оказалась лодочка-плоскодонка. Привязана к колышку, какой-то рыбак ее тут держит. Орлик нащупал на днище весло и уселся с ним на корме, а Кате велел распластаться по днищу.
— Ну! — пришлось Орлику повторить команду. — Давай, Катя, живей, живей!
Она не захотела распластываться, но Орлик настоял.
Днище было мокрым — неприятно. Ну ничего. Плыть недалеко и недолго. Орлик мастерски орудовал веслом — он греб и одновременно легкими поворотами лопасти правил.
— Тебе шашка не мешает? — заботливо спросила Катя, когда они уже были на середине реки. — А то дай подержу.
— Не надо… Лежи!..
Насколько Орлик был в эти минуты суров и молчалив, настолько Катя была, наоборот, говорлива и оживлена.
Он греб, а она что-то все говорила, растянувшись на днище.
Иногда можно было разобрать:
— Ничего, ничего… У меня две гранаты, при случае пустим в дело. Такую пальбу поднимем — небу жарко станет. Ух! — повторяла она и вся, казалось, горела боевым задором. — Ух, они получат, бандюги! Ух, получат!
Лодчонка уже приближалась к заросшему кустарником противоположному берегу, когда Орлик вдруг спросил:
— Ты вещевой мешок свой прихватила?
— А как же.
— Дневник у тебя там?
— Чего? — приподнялась с днища Катя.
— «Чего, чего»! — пробурчал Орлик. — Я говорю: дневник не потеряй.
— Да что ты? — поднялась уже совсем Катя со дна, но тут лодка с ходу уткнулась в берег. — Ой, ой! — крикнула Катя, едва не вываливаясь за борт. — Он же у тебя, дневник, Сашенька!
Уже стоя на берегу, оба схватились за голову, то есть первым схватился Орлик, а за ним она.
— Ох! — только и произнес Орлик.
— Ох, ох! — повторила она эхом. — Ой, боже!
— Катя! — выдохнул Орлик. — Ох, Катенька! А не сама ты схватила его с полки, когда…
— Я? Сашенька, милая! Я и не трогала, не прикасалась даже! Ты же писала!
— Уже не писала я, что ты? Наган я выхватила и курок взвела. А ты стала что-то за пазуху пихать.
— Ничего я не пихала, Сашенька! Я свой «пипер» доставала, а тетрадь и не трогала!
Столбняк обуял обеих. Мы говорим «обеих», потому что от волнения и ужаса Орлик потерял контроль над собой и сам заговорил о себе в женском роде, что пока еще ни разу не случалось за все минувшее полугодие кавалерийской службы.
А надо сказать, побывала наша милая Саша Дударь за это время в немалых переделках.
Как ни называй Крымский фронт в тот период, о котором мы тут рассказываем, второстепенным или таким, где, как Катя записала в злосчастном дневнике, теперь, кажется, уже попавшем в руки бандитов, происходят пока только «бои местного значения и поиски разведчиков», все же это был настоящий фронт.
Врангелевские войска, хотя и отсиживались пока за Перекопом и Чонгарскими укреплениями, причиняли немало хлопот командованию 13-й армии дерзкими вылазками и артиллерийским обстрелом. В свою очередь, и командование 13-й армии не дремало и продолжало свои наскоки на перегораживающий Перекопский перешеек, Турецкий вал и мосты Чонгара.
Налетали не раз на штаб 13-й армии самолеты белых — тоже штука не из приятных, и однажды Орлик едва живой остался, спасая лошадей из горящей конюшни. А еще как-то был такой случай. Послали Орлика в полк со штабным пакетом, а дело было ночью, и беляки под покровом темноты той ночью как-то перебрались из Крыма по одному из Сивашских озер в расположение красного фронта, и надо же, чтобы Орлик на всем скаку наткнулся на вражескую засаду. Хотели его живым взять, дьяволы, а он все-таки отбился и отчаянной лихостью своей поразил даже врангелевцев — отстрелялся, ускакал и пакет в полк в сохранности доставил, хотя у самого оказались два прострела в шинели и сильный ожог в мякоти левой ноги повыше колена.
Но постойте, постойте, что же с дневником?
Когда столбняк прошел, Орлик и Катя мигом бросились опять в лодку и давай обратно грести, туда, где грабили эшелон.
— Быстрей! — подгоняла Катя Орлика. — Давай, давай!..
Великое слово — «давай». Но было в ту пору слово еще более великое: «Даешь!» Вот Кате первой и припомнилось это распространенное слово, без которого тогда в бой не шли; с ним и на субботник ходили, с ним и тяжести поднимали, и дороги мостили, и паровозы ремонтировали, и дрова заготовляли, и хлеб добывали в деревнях, и многое еще другое делали.
Вот это могучее слово Катя и повторяла, подгоняя Орлика:
— Даешь! Даешь! Даешь, Сашенька!
Будь здесь кто-нибудь третий, не столь обеспамятевший, как наши герои, то он, может быть, отметил бы про себя: девушка эта — мы имеем в виду Катю — с виду такая сдержанная и тихонькая, оказывается, до чертиков азартна и горяча в некоторых случаях. Она не лежала пластом на днище, а стояла посреди лодчонки во весь рост, мешая Орлику видеть, куда грести теперь. У Кати был вид чрезвычайно воинственный, и, казалось, нет такой преграды или опасности, которая могла бы ее остановить. Орлик же только покряхтывал и с ожесточением работал веслом.
Посреди реки он вдруг остановил лодку.
— Что даешь? — сдавленным голосом произнес Орлик. — Куда и чего даешь? У нас же задание!
Ну в самом деле, как могут они вернуться к эшелону, не выполнив того дела, которое им поручено. Люди ждут помощи, спасения, и как же всем этим пренебречь?
Орлик с яростью взмахнул над головой веслом и развернул лодку. Опять поплыли назад, туда, куда следовало, куда долг повелевал плыть.
А в это время… Ах, что тут расскажешь? Отрадного пока было мало. У эшелона продолжался грабеж. Бандиты, успокоенные тем, что шум бронепоезда заглох и его совсем не стало слышно, еще больше зверствовали у теплушек.
