Тут над темными полями пронесся далекий звук трубы. Толпа зашумела.
— С дороги! — кричали распорядители, размахивая жезлами.
— Вон, вон они! — раздавались голоса зрителей, примостившихся на стенах. — Глядите, факелы!
Вскоре даже те, кто стоял у дороги, тоже увидели, как в темной дали замелькали огненные точки. То и дело, какая-нибудь из них на мгновение исчезала за группой деревьев или в ложбине, порой две-три сливались в одну пылающую комету, тут же вновь распадавшуюся, когда всадники вырывались вперед или, наоборот, отставали, а иногда вдруг огненное пятнышко замедляло движение, и наблюдатели догадывались, что факел переходит из рук в руки на подставе.
— Отойдите! — упрашивали распорядители. — Дайте же им место, очистите дорогу!
Передние всадники уже миновали первый поворот и теперь скакали прямо к Итонским воротам. Факелы становились все больше и ярче, но они сливались в один пляшущий клубок, и невозможно было различить, кто впереди. Теперь наконец на дороге остались только участники состязания, а толпа расположилась за канавой — смутно белеющая масса лиц и одежд.
— Вот они! — выкрикнул кто-то на стене.
Наступила тишина — все затаив дыхание ждали, что прокричит головной всадник. Уже был слышен нарастающий стук копыт. И тут раздался крик торжествующий крик юноши, ведущего скачку:
— Акамантида!
Толпа зашумела — одни досадовали, другие радовались, а следующий всадник филы Акамантиды выехал вперед, готовясь принять факел. Остальные юноши застыли, полные нетерпения и беспокойства. Мучительно было ждать, какое название будет выкрикнуто вторым, и гнать от себя опасение, что шум толпы заглушит голос товарища.
Вот и первый всадник; летящая галопом лошадь кажется черной тенью, но голова и плечи юноши озарены золотым светом факела, который он держит в высоко поднятой левой руке. Последнюю сотню шагов ему пришлось скакать под самой городской стеной, где зрители отчаянно вопили и размахивали руками. На время даже самые почтенные мужи забыли о необходимости соблюдать достоинство.
— Сюда! — закричал его товарищ. — Акамантида тут!
Когда факел переходил из одной руки в другую, его пляшущее пламя на мгновение озарило толпу у ворот. Красные отблески легли на шелковистую шерсть холеных коней, на вскинутые руки, вырвались из тьмы сверкающие волнением глаза и разинутые рты, издававшие ликующие вопли.
И в этот миг Алексид успел разглядеть незнакомца, стоявшего рядом с Гиппием. У него было необычное, легко запоминающееся лицо с крючковатым носом. Даже борода не могла скрыть властный, тяжелый подбородок, высокие скулы…
Незнакомец быстро наклонил голову, и тень от широких полей пастушеской шляпы скрыла его лицо, но озаривший все это факел уже плясал, удалясь по Фалерской дороге. Вздрогнув, Алексид опомнился; к нему неслись следующие двое всадников, и он в смятении сообразил, что один из них выкрикивает название его филы. Он толкнул Звезду коленями и выдвинулся вперед:
— Леонтида тут!
Однако ближайший всадник, на два корпуса опередивший своего соперника, был из филы Пандиониды. Он вылетел из мрака на гнедом жеребце, четко передал факел и, резко повернув, осадил коня. К этому времени Алексид уже схватил свой факел, и Звезда помчалась вперед по дороге. Сзади замирал шум толпы.
Не так-то просто лететь в темноте отчаянным галопом, сжимая в вытянутой руку брызжущий смолой факел, когда вместо седла под тобой — кусок попоны, а на лошади — никакой сбруи, кроме уздечки. Правда, факел его соперника, скачущего впереди на серой кобыле, освещает все выбоины и ямы под ногами Звезды. Но что толку? Надо обогнать соперника, иначе Лукиан ему никогда не простит.
— Вперед, Звезда, вперед! — шепотом подбадривал он свою лошадь.
Подчиняясь прикосновению его колен, она ускорила бег. Серебристый хвост струился уже прямо перед ним. Он взял левее и стал понемногу обходить серую кобылу. Вот уже лошади идут голова в голову. Факелы рассыпают искры, и из-под копыт вместе с градом мелких камешков тоже летят искры. Вдруг убегающие назад черные стволы высоких тополей словно покачнулись — поворот, возникающие из тьмы и вновь пропадающие лица, крики, обрывающиеся на полуслове…
— Пандионида!
— Леонтида!
Внезапно Алексид понял, что его соперник тоже кричит, отвечая толпе. Впереди чернеет людская стена — да ведь это же подстава! Он еле-еле успел выкрикнуть название своей филы, Звезда сделала отчаянный рывок и опередила серую кобылу. Только тут Алексид заметил, что они почти нагнали первого всадника — тот только еще передавал факел в тридцати шагах от него.
— Леонтида тут! — Лукиан чуть не визжал от нетерпения.
Алексид поравнялся с ним, почти на два корпуса опередив соперника, но передал факел так неловко, что это небольшое преимущество было потеряно. Когда Лукиан поскакал, он уже отставал от Пандиониды на корпус.
— Не повезло! — сказал Леонт, хватая Звезду за уздечку и помогая сыну остановить лошадь.
— Это я виноват! — воскликнул Алексид. — А мы еще столько упражнялись! Но я до того волновался…
Из темноты вышел раб. Алексид узнал в нем фессалийского конюха из усадьбы дяди Лукиана. Он спрыгнул со Звезды, ласково похлопал ее по холке и предал уздечку рабу. Он решил поскорее отыскать Лукиана и извиниться за то, что так неудачно передал ему факел. Как только десятый всадник проскакал мимо, Алексид зашагал вслед на ним по темной дороге. Вскоре он услышал крики — зрители сообщали друг другу результаты состязаний. Пандионида достигла святилища первой, а Леонтида — почти вслед за ней. В темноте навстречу Алексиду шли зрители, возвращавшиеся в город. Он услышал знакомые голоса и спросил, где Лукиан. Кто-то смущенно ответил:
— Кажется, он пошел другой дорогой.
— Ах, вот как! Спасибо, — ответил Алексид.
Он продолжал брести к Фалеру. Теперь это уже не имело смысла, но ему не хотелось возвращаться вместе с товарищами. Нет, лучше идти одному в теплом бархатном мраке и слушать, как по обеим сторонам дороги весело трещат кузнечики. «Впрочем, мне-то сейчас не до веселья», — подумал он тоскливо.
Глава 6
СТАТУЯ В МАСТЕРСКОЙ ВАЯТЕЛЯ
Алексид решил, что сразу же, с утра, повидает Лукиана и извинится за свою неуклюжесть. Жаль, конечно, что его друг принимает подобные мелочи близко к сердцу, но, с другой стороны, именно такие люди побеждают на войне и совершают иные славные деяния. Он подождал на улице, пока тот не вышел из дому, направляясь на занятия. Лукиан учился математике (никто не понимал зачем) у старого ученого, недавно приехавшего в Афины из Малой Азии.
— Послушай, — с запинкой начал Алексид, — мне очень жаль, что вчера так получилось.
— Пустяки, — холодно ответил Лукиан.
— Я разволновался и…
— Забудь об этом. Перед такими состязаниями нужно много упражняться.
Если в будущем году фила опять выставит меня, я буду упражняться куда больше. Мой отец правильно говорит: «Если уж берешься за дело, так делай его хорошо».
— Да, конечно.
Алексид хотел помириться с другом и потому не произнес язвительных слов, которые уже вертелись у него на языке: раз отец Лукиана так любит пословицы, почему же он забывает излюбленную афинскую поговорку «Во всем нужна мера»?
— Я хочу сказать вот что, — продолжал Лукиан. — Каждый имеет право выбирать, что ему нравится. Либо человек относится к состязаниям серьезно, либо нет. А тот, кто предпочитает бегать за девчонками…
— Если ты это обо мне, то…
— В отличие от тебя, я не воображаю себя умником, но все-таки я не совсем дурак.
— Уверяю тебя…
— Лучше не стоит. Можешь не рассказывать мне о своих делах, я этого теперь и не могу, ни лгать мне тоже незачем. Видишь ли, они меня просто не интересуют.
И Лукиан ушел, торопясь скорее погрузиться в дебри математики, а Алексид остался стоять на углу, багровый от злости.
Если с человеком обходятся несправедливо, он начинает искать сочувствия. Много лет они с Лукианом всегда были готовы поддержать друг друга в трудную минуту. Когда с одним из них случалась неприятность, то оба ворчали где-нибудь в углу: «Это нечестно… Просто подлость! Он к тебе придирается…». Сколько у них было таких разговоров! И теперь Алексид растерялся, не зная, кому излить свою обиду.
Вдруг его осенило: Коринна… С ней как будто можно разговаривать, и она умеет слушать. А кроме того, он поквитается с Лукианом. Раз он вбил себе в голову, что Алексид с ней видится, пусть так и будет.
Конечно, надо бы пойти к Милону и выслушать очередную порцию наставлений о ораторском искусстве… Алексид сердито фыркнул. Если уж он не сумел доказать своему лучшему другу, что говорит правду, то разве сумеет он когда-нибудь найти слова, которые убедили бы Народное собрание или присяжных? Другие ученики иногда пропускают занятия. Сегодня он последует их примеру.
