— Фу ты! — в сердцах воскликнул Нестор. — Ни поесть, ни поспать. Негде даже приткнуться на родной земле. Во, б…, дожились. Хуже волков!
— Может, елки-палки, разбежаться? Все-таки по одному, по два проще, — предложил Ермократьев. Ему надоели эти бесцельные скитания. «Куда прем? — молча пожимал он плечами. — С кем воюем? Так и с голодухи подохнешь».
— Верно, верно, — поддержали его те, кто присоединился в Лукашове.
— Не рвите постромки, — Махно поджал пересохшие губы. — Вон и колодец!
Холодная вода немного взбодрила их. Правда, края деревянного ведра были изгрызены лошадьми.
— Где-то тут Хундаева балка, — заметил Алексей Чубенко. — В незапамятные времена казак стоял зимовником. Надежная укрома.
— Айда! — скомандовал Нестор.
Ничего другого и не оставалось. Схоронившись там, расседлали коней, притащили сена, на выходах установили пулеметы с дежурными и уснули, как убитые…
К вечеру прибыл гонец из Марфополя, рябой разбитной хлопец.
— Дужэ просым до нас, Нэстор Иванович!
— А что случилось?
— Батьку моего отпустили из Гуляй-Поля. Крепко побили там в каталажке. Ноги еле приволок.
— Напомни, как его.
— Та Клешня ж.
— Захария брат?
— Ну да, Николай. Як узнав, шо мы вас утром, як вы стукалы, нэ пустылы в хату — став матом крычать!
В Марфополе отоспались, поплавали в пруду, правда, ночью. Николай Клешня, покряхтывая от боли, разрешил зарезать последнего кабанчика. Отведали горячей, давно забытой колбасы и на сытый желудок посовещались. Поскольку земля у них и, как они полагали, у властей горела под ногами, решено было начинать восстание. Махно написал и отправил с сыном Клешни в Гуляй-Поле призыв к открытому выступлению против карателей.
К вечеру принесли ответ: «Присутствие ваше, Нестор Иванович, здесь необходимо. Настаиваем, чтобы вы в эту же ночь перебрались к нам». Его звали старые друзья и сотские, имевшие влияние на селян.
— Еду! — сказал Каретнику и Чубенко, которые квартировали у соседей. — А вы оставайтесь пока тут.
И пошел собираться. Во дворе увидел мирно воркующих сизых голубей и взволнованного хозяина. Перед тем он всё время отлеживался.
— Ой боже, тикайте! — воскликнул Николай Клешня, полусогнувшись от испуга и боли.
— А что случилось?
— Иван, сосед, углядел в помещичьем леску германцев и варту. Сюда скачут!
— Где Петя?
— В хате пишет.
— Лютый! — позвал Махно. На пороге показался пулеметчик. — Давай Лютого! — заорал Нестор.
Голуби взлетели. Выскочил Петр.
— Одна нога тут — другая там. Варта в селе! Беги к Чубенко, предупреди.
— Та якый Чубенко? — возопил хозяин. — Тикайтэ хоть сами!
Приглашая их на постой, он был крепко зол на разбойную власть и мало заботился о последствиях. В душе надеялся: обойдется. Вон у брата сколько прятался Нестор Иванович, и ничего. Соседи не выдадут. У них тоже опасные гости, другие побоятся или промолчат из сочувствия. А в случае внезапного появления карателей Махно скроется — и концы в воду. На это сейчас и рассчитывал Николай Клешня. Слава Богу, Лютого как ветром сдуло.
— Роздайбида, — обратился Нестор к пулеметчику. — Верховых лошадей не брать. Седла присыпь сеном.
Услышав это, хозяин обмер. Такого оборота дела никак не ожидал.
— Та шо ж вы робытэ? — взмолился. — Хлопци, мэнэ ж повисять! Мы так нэ домовлялысь.
— Выгоняй тачанку! — стиснув зубы и отвернувшись, командовал Махно кучеру. — Мигом давай!
Прибежал Петр и кинулся в хату.
— Куда ты? — Нестор недоуменно вскинул плечи. А Лютый не мог оставить тетрадку со стихами. На улице уже слышен был топот, выстрелы.
— В огород гони. В огород! — Махно схватил вожжи и помог кучеру. Роздайбида с пулеметом примостился в задке тачанки. Нестор запрыгнул к нему и заметил, что убегать поздно: человек десять в чужой форме пересекли подворье, подняли карабины, винтовки. Сейчас перебьют, как щенков.
— Назад поворачивай! — крикнул Махно.
Сердце его зашлось, упало, исчезло. Тело обрело необычайную легкость, и всё вокруг стало трын-травой. Кучер очумело скосил глаз, не понимая.
— Назад! — рявкнул Махно, и тачанка, чуть не перевернувшись, крутанулась. Преследователи тоже оторопели: почему возвращаются? Неужели свои?
Нестор поднял руку:
— Пан, стой! Не стреляй! Мы милиция! — и шипел кучеру: — Подворачивай! Еще! Еще!
Их разделяло теперь метров тридцать. «Бес его разберет в этой кутерьме: свои там, чужие?!» — колебались солдаты.
— Яка милиция? — прокричали с недоверием и злобой. Тот миг нерешительности оказался для них роковым.
— Бей! — выдохнул Махно, стреляя из нагана. «Максим» в упор косил нападавших. Ни один из них не устоял: кого разорвали пули, кого ранили, а кто и со страху упал. Их быстро окружили.
— Глянь, живой!
— И цэй дышэ.
— Не притворяйся, гад. Встать! — раздавались голоса. Из соседнего сада стрельнули. Ермократьев бросился туда.
— С теми, Нестор, как? Которые убежали… — спросил Алексей Марченко.
— Мигом на тачанку! Кто не сдается — бей. Других — сюда.
Пока выводили коней, резали телефонные провода на столбах и расстреливали пойманного начальника варты, вокруг убитых собрались крестьяне.
— Вы-то пойидэтэ, а нам як? — спросил Нестора Николай Клешня. Руки, губы его тряслись. Только теперь он понял, в какой капкан попал по собственной воле, и надеялся, что этот Махно, «защитник трудящихся» все-таки ж придумает выход, не посмеет просто так удрать. Клешня продолжал, чуть не плача: — Оцэ дывиться: за кожного нимця нашего повисять. У йих же такый закон!
— Отправляйтесь с нами, — жестко посоветовал Нестор. В его тоне уже не было и следа той доброжелательности, с которой они беседовали вечером за чаркой и домашней колбасой.
— Та куды ж? А симья? — не терял надежды Клешня.
«Какой из него боец? — с презрением подумал Махно.
— Как из моего г… пуля!» Стоящие рядом бабы плакали. Над ними свежим ветром несло темных запоздалых птиц.
— Вин правильно кажэ, — вступил в разговор беззубый дедок с впавшими щеками. — Всих нэ забэрэтэ с собою, а нас тут пококають. У йих порядок: дэ найдуть свого покойныка, там и карають.
Нестор сжал губы так, что их совсем не стало видно.
— Несите лопаты, — приказал. — Погрузите трупы на подводы и закопайте в помещичьем леску. Хай вин за все и отвечает. Не падайте духом. Мы еще вернемся. По коням!
Петр Лютый в последний момент увидал руки молодой тетки, что провожала их. Грубые от земляной работы, с крупными венами, они жалко, беспомощно вздрагивали, и ему стало не по себе…
Отъехав порядочно от Марфополя, отряд спустился в балку, чтобы передохнуть, скрыть следы, да и надо было решить, что делать с тремя пленными, которых везли на подводе. Не таскать же их за собой.
— Ты откуда? — спросил Нестор мрачного усатого хлопца в австрийской форме.
— С Галычыны мы, — он локтем указал на соседа.
— Кем работал?
— Столяром.
— А ты?
— Зэмлэроб.
— Дисциплинку забыли! — подскочил к ним Ермократьев. — На фронте вы нас, русских, не больно-то жаловали. Император Франц Иосиф вам дороже. Ану слазь!
Приперлись на чужую землю, сволочи, еще и выпендриваетесь!
— Цэ наша, украйинська зэмля, — тихо озвался столяр, сползая с подводы. За ним последовали и те двое.
— Это, елки-палки, русская земля! — горячился Павел.
— Не будем делить. Всех она примет, — заметил Махно.
У него созрела идея, и этот спор был сейчас неуместен.
— А ты кто? — обратился он к третьему пленному.
— С Полтавы.
— Зачем подался к гетману в каратели?
— Мы служим нэ йому, а наший Украйини.
Нестор усмехнулся. Ему понравилось, с каким достоинством отвечал этот мужичок в вышитой, правда, грязной сорочке вместо гимнастерки, жизнь которого висела на волоске.
— Да ты, видать, из богатеньких? У Скоропадского нищие не в почете. Не так ли?
— Мы вси за народ.
— Ну что, Алеша, отпустим? — обратился Махно к Чубенко. — Хай расскажет (он явно не глуп), что мы не живодеры, как их варта.
— Я не против.
— Иди, иди! — поторопил пленного Лютый. Но тот не мог поверить в свое счастье и топтался на месте.
— Просить надо, елки-палки? — гаркнул Ермократьев. — Ишь ты, большой пан. Возьмем и передумаем!
Только теперь полтавчанин пошел, не ускоряя шаг. Ожидал пулю в спину, однако не побежал, терпеливо карабкался по склону балки.
— А с вами… особый разговор, — Нестор ткнул пальцем в грудь мрачного галичанина. — Предлагаю написать обращение к солдатам. Земля, говорите, одна, родная, украинская. Так?
— Так, — подтвердили пленные. Их поразило, как легко отпустили полтавчанина. «Свойи. Царю служылы. От и жалко», — решили они.
