Ознакомительная версия.
После речи, как все догадались — отца Гапона, небольшая группа присутствующих, в одной из комнат Общества стала обсуждать, где взять оружие, чтоб организовать народное восстание.
Как потом рассказывал Гапон, Максима Горького он поставил у двери на стрёме, чтоб не зашли посторонние…
Не знавший о своей «босяцкой» роли Горький, после собрания, повёз стриженую знаменитость к себе домой и вместе с ним сочинил ещё два обращения. Одно к рабочим: «Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам… Смерть им… И оружие разрешаю вам брать… Бомбы, динамит — всё разрешаю… Стройте баррикады, громите царские дворцы и палаты! Уничтожьте ненавистную народу полицию…»
В том же духе составили и обращение к солдатам.
В 22 часа 20 минут с докладом императору в Царское Село прибыл Святополк—Мирский.
— Войска применили оружие? — поразился Николай, в волнении закуривая папиросу.
Мирскому курить не предложил.
— Ещё накануне вы говорили, что в столице сохраняется спокойная обстановка, — остановившимся взглядом смотрел в тёмное окно.
— Рабочие выдвинули требование, чтобы Вы, Ваше величество, вышли к ним принять петицию. А среди рабочих скрывались эсеры и эсдеки, которые и спровоцировали ответный огонь войск. Реально было покушение на вас…
— А что же Фуллон? — спросил у Мирского царь.
— Руководил из кабинета. Но командовал всеми войсками, по поручению великого князя Владимира Александровича, князь Васильчиков.
— Это я знаю, но считаю, что раз Фуллон во всём потакал Гапону и его Собранию, то обязан был выйти к ним и принять петицию, успокоив толпу и пообещав выполнить большую часть требований… А дяде моему лишь бы пострелять, — в гневе вспыхнул лицом Николай. — Фуллона немедленно в отставку. И его счастье, что официально всё руководство взяли на себя военные. А то бы быть ему в Петропавловской крепости… И не начальником… А что войска?
— Войска, Ваше величество, полностью исполнили свой долг. Первая встреча колонны рабочих с войсками произошла в двенадцать часов дня возле Нарвских ворот. Ещё две огромные толпы следовали к центру города. Возле Большой Дворянской улицы два эскадрона гвардейских улан попытались перегородить им путь, но рабочие пропустили их внутрь колонны, обойдя по бокам, и продолжили следование к Троицкой площади, где дислоцировались тринадцатая, четырнадцатая и пятнадцатая роты лейб–гвардии Павловского полка. Пристав Петербургской части, встав перед толпой, стал увещевать её прекратить движение и разойтись… Но толпа продолжала идти. Тогда павловцы, держа ружья с примкнутыми штыками наперевес, словно на параде, ринулись с криками «ура!» на толпу, которая стала разбегаться. Жертв среди рабочих не было.
— Павловцы молодцы! — похвалил полк император.
— Самые бурные события произошли на Васильевском острове, — продолжил доклад министр внутренних дел. — Там строили баррикады с проволочными заграждениями и поднимали красные флаги, выкрикивая: «Долой самодержавие». «Да здравствует революция!» Стреляли по войскам. Кидали в солдат камни. Валили телеграфные столбы. Несколько сот человек напали на управление второго участка Васильевской части, разбили окна, ломали двери. Служащие отстреливались из револьверов. Однако генерал–майор Самгин, командующий войсками в числе двух эскадронов улан, двух сотен казаков и восьми рот пехоты, со смутьянами справился. Войска несколько раз разгоняли толпу и разбирали баррикады. За вооружённое сопротивление и грабежи было задержано сто шестьдесят три человека.
Отпустив Мирского, Николай прошёлся по кабинету, в сердцах ударом ноги опрокинув стул: «Хорошо, что свидетелей вспышки не было, — сел в кресло и задумался. — Второй грех на мне. Ходынка и сегодняшний день. Но тогда люди подавили себя сами, а теперь это сделали — правительство и Я. Приказа стрелять не было. Речь шла о том, чтоб не допустить огромную толпу — Мирский назвал цифру в триста тысяч, в центр города, дабы пресечь погромы и беспорядки, наподобие Кишинёвских. Как теперь на Западе, а следом и наши либералы, назовут меня? — грустно улыбнулся, вновь закуривая папиросу. — Ясно, что не Николай Добрый… Главным виновником, разумеется, станет царь. Применишь оружие, и в глазах Запада преступник. Не применишь — тоже преступник. А как бы на моём месте поступили англичане, случись у них такая демонстрация. Да ещё во время войны?!
Через день он прочёл в газетах, что стал Николай Кровавый!
Прочла это и Александра Фёдоровна.
«Николай Кровавый.., — внутренне возмутилась она. — Да он даже маникюр запрещает мне делать: Пальцы как в крови, говорит… Крови человеческой не переносит и вдруг — Кровавый…»
Лондонская «Таймс» 11 января напечатала: «Теперь уже почти выяснено, что русское правительство нарочно предоставило движению развернуться, чтобы потом сразу дать кровавый урок. Николай Второй, как государь, не только пал, но и пал позорным образом».
А политический деятель Великобритании Рамсей Макдональд, в скором времени министр труда, назвал Николая человеком «запятнавшим себя кровью» и «примитивным убийцей».
Демократические депутаты в парламентах Италии, Франции, Германии заклеймили позором кровавый режим, собирая у российских посольств своих сторонников, идущих под лозунгом «Долой царизм!»
В 1916 году Николай Второй узнал, как лихо английское правительство подавило Дублинское восстание, возникшее во время войны. Не мудрствуя лукаво, подогнали к городу боевые корабли и из пушек стреляли по восставшим.., уничтожив в несколько раз больше народа, чем 9‑го января в Петербурге. И ничего… Никаких криков о кровавом английском режиме… И никого за это не отправили в отставку. И никто материально не поддержал, как в России, пострадавшие семьи… Расстреляли–то в королевско–парламентской Англии, а не царской России.
Особенно большой отклик события 9‑го января вызвали в еврейской среде.
Бобинчик—Рабинович, уплетая некошерную, но такую вкусную пищу, на чём свет стоит, материл царских сатрапов во главе с Николаем.
— Хаим, завтра идём поднимать местечковых евреев на забастовку. Товарищ Вольф—Кремер поручил созданному нами боевому отряду обеспечить её массовость, — обгладывал куриную ножку, запивая вином. — Велено обходить заводы и фабрики, а также мелкие мастерские, призывая прекратить работу.
— А если не прекратят? — поинтересовался Хаим, зная уже ответ.
— Нам не впервой, — раздухарился Бобинчик—Рабинович. — Лупцуй хозяев производств и несогласных бросить работу. Скажем ребятам, пусть смело выпускают пар из котлов на заводах, снимают приводные ремни механизмов.
А товарищ Ицхак напечатает листовки, призывающие к забастовке.
— Ты не учи, что мне делать, — разозлился Ицхак: «Во свиноед! Уже мной руководит».
В официальном сообщении, составленном по сведениям из больниц,
в чёрном квадрате поместили цифры пострадавших: 130 убитых и 299 раненых.
Тяжело перенёсший воскресные события Николай взял себя в руки, решив, что власть не должна капитулировать под давлением руководимой революционерами толпы, и согласиться на явно невыполнимые требования.
К тому же во время войны: «А пока следует усилить власть, придав ей даже диктаторские функции».
Не откладывая в долгий ящик, уже 11 января вызвал в Царское Село генерала Трепова, коего знал по отзывам Московского генерал–губернатора — как прекрасного обер–полицмейстера, и назначил его генерал–губернатором Петербурга.
Своим указом вручил ему неограниченные права в деле «охранения государственного порядка и общественной безопасности».
К вечеру этого дня из Парижа от латино–славянского агентства генерала Череп—Спиридовича в Россию пришло сообщение, что японцы открыто гордятся волнениями, вызванными усилиями их агентов и розданными деньгами.
Как выяснила разведка — Акаши, за американские доллары, на корню скупил все революционные партии и они плясали под его японскую дудку.
Узнав о назначении Трепова, окружение Гапона, в том числе и Горький, стали уговаривать его покинуть Россию, сохранив свою жизнь для будущей революции.
«Может — язвят? — сомневался расстрига, слушая писателя, который, окая, убеждал его:
— Уезжайте. Вы необходимы для революции. А мы пока подготовим восстание.
— Георгий, — увещевал бывшего попа Рутенберг, — все отделы Собрания с десятого января закрыты и начались повальные аресты «неблагонадёжных». Так нас в полиции теперь называют. Я уже договорился с владельцем одного имения под Петербургом. Сегодня едем к нему. Завтра тебе привезут заграничный паспорт и переправят в Финляндию, а затем в Швецию.
Паспорт привёз лично Савинков. Но оказалось, что Гапон, не дождавшись Рутенберга, исхитрился сбежать за границу без документов.
Николай, через несколько дней прочтя запись, что внёс в дневник после посещения Мирского: «9 января. Воскресенье. Тяжёлый день. В Петербурге произошли серьёзные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города. Было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело…» — решил помочь семьям пострадавших, и из своих средств выделил 50 тысяч рублей.
Ознакомительная версия.
