Стрелу за стрелой выпускал теперь Брячислав из своего укрытия, свалил все же одного за другим двух преследовавших деда недругов. Сызмальства приученный бить уток влет, он стрелял без промаха, но не набрали еще тоненькие руки достаточной силы — все стрелы, кроме тех двух, не долетали. И вот не осталось больше стрел, а гультяев было немало, они скакали к деду со всех сторон — тот, окруженный, остановился и поднял секиру, изготовясь к последнему своему бою. Не утерпел Брячислав, бросил бесполезный теперь лук и с громким криком выскочил из камышей, зажав в слабом кулачке маленький ножик. Но поздно: увидел, как упал дедушка, как залило червонным белую его сорочку и белую голову…
А гультяи, повернув коней, уже мчались на безумного мальца, весело скалясь, взмахивая секирами и мечами. Впереди, на мордастом полудиком жеребце, летел приблудный гунн, широколицый, без усов и бороды, в железных нагрудных пластинах поверх долгого зеленого кафтана, в высоком войлочном колпаке. Долгий меч оставался в зеленых ножнах с бронзовыми кольцами, всадник держал перед собой лук со стрелой, бросив поводья, правя одними ногами. Следом стлались зеленые кисти, украшавшие конскую сбрую.
Не с ножиком же одним на них бросаться, подумал Брячислав, да и не выручишь уже никого, ни мать, ни деда… Быстрые ноги понесли его обратно к камышам. И не остановились, понесли дальше. Все дальше, дальше, сквозь густые камышовые заросли, все ближе к воде. Метнулись из-под ног вспугнутые кулички. Не останавливаясь, Брячислав срезал на бегу камышину, сунул в рот. Теперь он слышал, как позади и заходя со стороны, продираются, круша камыш, преследователи. Еще немного! — вода уже по колено… Еще, еще! — вода уже по очкур… Еще!..
А всадники мечутся вокруг, рубят в бессильной злобе безответный камыш. Расплескивают воду кони, роняют в нее пену с удил. Куда девался дерзкий малец? Не мог, окруженный, уйти, не мог ведь проскочить! Но нигде не видать его, вот был — вот не стало. Утоп, что ли?
Много камышинок торчит из воды, еще недавно тихой, а теперь взбаламученной конями. Немало среди них поломанных, порубанных. Разве приметишь в этом множестве, различишь еще одну камышину, срезанную перед тем, через которую дышит теперь двенадцатилетний полянин, вжимаясь неширокой спиной в холодное дно старицы?
Гультяи всполошились внезапно, встревожились, заторопились вон из камышей. И помчались вдогонку своим, спешно уходившим в поле. Но так и не догнали. И вот уже осаживают коней, сбиваясь в беспорядочную кучу.
Теперь Брячислав высунул голову, продвинулся туда, откуда видно, и только рот приоткрыл, изумленный. Гультяям наперерез, наставив долгие копья, с грозным кличем скакали только что воротившиеся из похода ратники [27]. И — далеко обогнав передовых — на высоком нездешнем коне, подняв над собой тускло поблескивающий меч, мчался бородач в невысоком железном шеломе, похожем на опрокинутый горшок. Красавец конь, казалось, вовсе не касался земли своими темными ногами, всадник летел парящей птицей, и летел вслед за ним выгоревший до белизны походный плащ.
Брячислав узнал отца и выскочил из воды.
6. Княжий суд
Возвращались левым берегом Днепра.
И этот поход — на сей раз к Танаису [28] — был для Кия удачным, волхвы не обманули, нагадали верно. Множество ратников и воев, пошедших за княжеской дружиной, а также примкнувшие к полянам дружины росичей и северян — никто не прогадал. Древляне же, дреговичи и кривичи, не пожелавшие идти под стягом полянского князя, пускай теперь кусают локотки…
Анты в этом походе отбросили за Танаис бродившее по степи и озорничавшее племя гуннов с примкнувшими прочими кочевниками, отбили немало серебра и золота с каменьями, полученного теми за что-то от ромеев. Угнали немало добрый коней, овец и полонянок. Все кметы остались довольны князем, не впервой убедились теперь, что боги любят его.
Обоих молодших братьев Кий брал с собой в этот поход — для них первый. Благодарение Дажбогу, ни одного не оставил на чужой земле, как когда-то оставил отца… Хорив показал себя в сече неудержимо горячим, Щек — поосмотрительнее, но ни один хвоста недругу не показывал. Теперь рядом с князем ехали не просто молодшие братья, а два побывавших в походе и не посрамивших себя добрых бойца, которым вскорости можно будет и дружины доверить. Теперь у Кия будут две надежные руки, и в новом своем походе он построит свои дружины по-новому, как давно замыслил: головную дружину поведет сам, а по краям — два крыла во главе с братьями, и еще в запасе ратники с воями, которых можно доверить боярину [29] Воиславу, опытному боевому советнику князя. Вот едет он рядом, полусогнутый в седле, с висячими усами под похожим на вороний клюв носом. Снял бывалый вояка свой накалившийся островерхий шелом, подставил щедрому Дажбогу смуглую бритую голову с долгим седеющим чубом. Глядя на него, снял свой украшенный синими перьями шелом и Кий, то же сделали Щек с Хоривом.
Но нежданно, на подходе к Горам, вновь довелось надеть боевые уборы. Повстречалась немалая ватага гультяев, разорявших левобережные полянские поселения. С ходу, развернувшись, навалились на негодных, многих положили на месте, остальных разогнали, разметали по полю.
Кий подивился, что не встретил здесь, на левом берегу, дозорных, которых, уходя, велел высылать ежедневно. Такое нерадение вроде несвойственно было старому дяде Идару, на которого князь оставил Горы, свой двор и всю землю полянскую. Старейшинам и сходке доверял мало, полагая, что где много словоблудия, там мало проку.
Затревожившись, велел ставить шатры и возы, послал Хорива с сотней отроков на свежих конях — разведать, что там впереди деется, какую встречу родные Горы готовят, все ли ладно.
Хорив умчался, сотня — за ним. Воротились к утру.
На лице Хорива, в серых с черной каймой глазах его ничто не упрятано, ни печаль, ни веселье. Увидав лицо возвращающегося брата, Кий нахмурился, послал своего коня навстречу. Подскакав вплотную, спросил негромко, чтобы прочим не услыхать:
— Неладно на Горах?
— Неладно. Древляне…
— Ждут нас?
— Не похоже. Бражничают — на весь Днепр слыхать.
— Тебя приметили?
— Что же я, дурной? — обиделся Хорив. — Сотню в плавнях упрятал, сам с двумя отроками без коней вплавь перебрался, пониже Почайны, под той горой, где мертвых погребаем. Оттуда — яром — к твоей горе. Темно уже было, нас никто не приметил. Жгут костры, гуляют…
— Кто гуляет? Древляне?
— И древляне и наши, все перемешались, не разберешь.
— А наш двор?
— А наш двор… — Хорив глянул не мигая, недоспавшими глазами. — Наш двор погорел, княже.
— Что-о?! А дядя Идар где же?
— Не видал, прости. Темновато было, где костров нет. А зари не ждал, к тебе обратно торопился.
Князь поднял свою дружину, прихватил с собой Хорива, а Щека и Воислава оставил на месте с остальными — сторожить полон и добычу да ждать гонца с наказом.
Переплыли, держась за конец, Днепр — пониже Гор, откуда двинулись на рысях по лесным тропам, просыхая на ходу. Подошли к Горам не с реки, а с заката, и вышли к Лысой горе. Здесь, на Майдане у капища, увидели дотлевающие костры, а вокруг — людей вповалку. Были тут и поляне, и древляне. Лежали кто где и как, однако не убитые. И бражным духом, вперемешку с прокисшей нечистью, тянуло так густо, что даже привычные кони забеспокоились — пришлось придержать. Высившиеся у капища деревянные боги глядели поверх людей с безучастной строгостью, как бы не желая замечать творившегося перед ними безобразия.
Несколько упавших валялось у самых камней капища. Кий подъехал, карие глаза потемнели и гневно сузились, как перед боем. Спросил громко:
