Раненный в плечо шальной пулею, Янко сгоряча не почувствовал боли. Кое-как перевязанный дедом, вернулся в Негуш. И уже там свалился в родной куче.
Его свезли в цетиньевский госпиталь в бывшем кадетском корпусе. И он лежал в том самом классе, в котором учился назад тому два с половиною года, еще до турецкой войны.
И однажды утром, когда он смотрел на черную классную доску, почему-то до сих пор не вынесенную, к его изголовью подошел, в сопровождении адъютанта и доктора, плотный широколицый старик в черногорском убранстве.
— Ну, как здоров, мамче?..
— Хвала, государь! — улыбнулся орленок, пытаясь приподняться.
Король Николай, коснувшись здорового плеча Янко, поцеловал его в лоб и положил ему на грудь орден…
А в окно, средь ясного дня, глядел со своих далеких высей гордой снеговой вершиною недоступный и прекрасный, как алтарь неведомых, заоблачных богов, — Ловчен…
ЛЬВЫ ФЛАНДРИИ
1
Чуть ли не в самый день объявления войны карабинеры бельгийской жандармерии обыскали один из громадных шестиэтажных домов. На чердаке нашли полное обмундирование для двух тысяч немецких солдат. Каски, синие мундиры, шинели, карабины — все! Расчет наводнявших Бельгию немецких шпионов был ясен. По данному сигналу две тысячи мирно живущих в Антверпене пруссаков с трансформаторской быстротою превращаются в вооруженных солдат — и мало ли какие могут быть последствия?..
Но немцы частью высланы из Бельгии, частью взяты под стражу как военнопленные. Две тысячи винтовок розданы обывателям. Сильный своей техникою и своими полчищами враг уже бомбардирует геройски отбивающий его атаки Льеж. Сегодня Льеж, завтра — Антверпен. И все способные носить оружие бельгийцы превратятся в вольных стрелков.
Обмундирование прусских солдат — каски, мундиры, шинели — отданы были военной властью в распоряжение города и свезены в ратушу.
Бургомистру доложили, что его хочет видеть Клод Мишо.
— Просите!..
Клода Мишо знал весь город. Это был укротитель в антверпенском зоологическом саду. По праздникам, когда собиралось много публики, Клод Мишо, согнав в одной общей клетке всех своих диких зверей, заставлял их проделывать разные мудреные штуки.
Бургомистр, пожилой человек с бледно-восковым цветом лица человека сидячей жизни, принял Клода Мишо в своем громадном кабинете со стрельчатыми окнами и монументальными сводами. Все было старинное и тяжелое. И вместо теперешнего человека в таком прозаическом нынешнем сюртуке здесь более к месту был бы другой бургомистр, сошедший с портрета Франца-Гальса, в белом жабо и в строгом черном камзоле со вздувшимися рукавами.
Клод Мишо напомнил старый, перенесший на своем веку немало ураганов и бурь, но все еще сильный и мощный дуб. Он был высок, плечист, и лицо с крупными чертами, все в глубоких шрамах, отличалось когда-то красотою. Длинная грива седых волос, мягкий, расстегнутый воротник рубахи, плисовая куртка и высокие шнурованные сапоги — все это сообщало Клоду Мишо какую-то особенную артистически-цирковую величавость… Сразу угадывался укротитель. И укротитель с блестящим прошлым… Успех, поклонение женщин, громадные плакаты, расклеенные повсюду… Так оно и было…
— Здравствуйте, Мишо, садитесь… Как поживают ваши звери?.. Впрочем, виноват… Разве можно теперь назвать зверями ваших львов и тигров? Настоящее звери — там, под Льежем. Двуногие звери, выпущенные на свободу своим укротителем Вильгельмом. Они выкалывают мирным жителям глаза, режут им уши, язык, отсекают женщинам груди. Бедная Бельгия!.. Какие испытания ждут ее еще впереди? — вздохнул бургомистр. — Но будем верить в торжество света и правды над грубой насильнической тьмою диких варваров… Господь Бог послал нам обаятельного короля-рыцаря, короля-солдата. Его величество искусно руководит обороною Льежа, и там, где самый адский огонь, там король — первый из первых, храбрейший из храбрых… Но что с вами? — почти с испугом спросил бургомистр, видя, что старый укротитель весь дрожит, гневно сжимая свои громадные кулаки. Его лицо в шрамах исказилось бешеной злобою, и сверкали под широкими, седыми бровями глаза.
— Ах, господин бургомистр, во мне все кипит! Я и прежде не питал особенной нежности к этой подлой тевтонской расе, а теперь… я не могу равнодушно слышать… При одном имени их — черт знает что со мною творится!.. Палачи, подлые негодяи, убийцы!
Едва успокоился Клод Мишо. Потом спросил:
— Как вы думаете, господин бургомистр, они докатятся сюда к нам, под стены Антверпена?..
— Увы, это, в конце концов, неизбежно, — печально развел руками бургомистр. — Сколь ни доблестна бельгийская армия, сколь ни талантлив верховный вождь, но неприятельские орды несметны. Они задавят нас! В конечном итоге Бельгии не видать им, как ослиных ушей своих… Наши славные союзники и с востока, и с запада спасут Бельгию. Но пока… временно…
Клод Мишо сидел с минуту, опустив голову, что-то соображая. Взгляд его, устремленный куда-то вбок, был почти безумный.
Бургомистру сделалось жутко. Он вспомнил рассказы о странностях Клода Мишо — странностях, граничивших иногда с ненормальностью.
Укротитель быстро поднял голову и, откинув назад седую гриву седых волос, молвил:
— Господин бургомистр, у меня к вам большая, большая просьба…
— Я к вашим услугам, Мишо. И если могу чем-нибудь…
— Это — сущие пустяки, господин бургомистр… Прикажите выдать мне полную обмундировку для дюжины германских солдат, конфискованную на чердаке… Полную!.. Мундиры, панталоны, каски…
— Зачем вам все это, Мишо?..
— Необходимо, господин бургомистр, уверяю вас.
"Да это действительно какой-то чудак", — мелькнуло у бургомистра.
— Ладно, милый Мишо. Я исполню вашу просьбу, не допытываясь никаких объяснений. Я лично знаю вас около десяти лет. Один только вопрос… Ведь это должно послужить во вред немцам, не правда ли?..
— Можно ли сомневаться, господин бургомистр! Конечно, во вред! Будь они прокляты все! Да разразится над их головами погибель!..
— Вы можете получить просимое в любое время.
— Благодарю вас, господин бургомистр, от всего сердца! Сегодня же пришлю моего помощника. Он свезет…
"Чудак-человек! Чудак"! — подумал, качая головой, бургомистр, и уйдя целиком в лежащие перед ним бумаги, тотчас же забыл про Клода Мишо.
2
Это было назад тому много лет. Тогда Клода Мишо никто не знал. Знали стяжавшего себе легендарную известность Антонио ди-Кастро. Этот псевдоним звучал красивей, чем Клод Мишо. Молодой, богатырски сложенный красавец, Антонио ди-Кастро работал с труппою хищников своих во всех выдающихся цирках Европы, Америки, северной Африки. Ему везло. Все его выступления сопровождались успехом и горстями золота, которое он расшвыривал не считая. Безумно дерзкий со своей звериною труппой, Антонио ди-Кастро неоднократно подвергался нападению тигров, львов и пантер. Он отлеживался, несокрушимое здоровье, в конце концов, брало свое, заживали и затягивались глубокие следы когтей и страшных царапин… И Антонио ди-Кастро вновь появлялся, играя со смертью на глазах многолюдной толпы, то замирающей, как один человек, то бешено ему рукоплещущей.
Это не жизнь была, а сплошной феерический праздник, хотя и балансирующий на краю какой-то страшной бездны… Но в этой вечной опасности, в этих нервных встрясках — в этом и есть настоящая красота переживаний.
Знаменитый бельгийский укротитель, прятавшийся благозвучности ради под итало-испанским псевдонимом, Антонио ди-Кастро, этот кумир женщин, влюбился сам, наконец, чистым и бережным чувством в хрупкую, грациозную балетную танцовщицу, выступавшую в феерии в том самом цирке, куда приглашен был на весь зимний сезон укротитель. Но эту любовь растоптал грубо, отвратительно соперник его, партерный гимнаст Ганс Мейер, немец из Ганновера. Этот Мейер конфектно-смазливый циркач — усы стрелкою и напомаженные волосы с боковым пробором и капулем [7] — увлек юную танцовщицу. И вовсе не потому, чтобы она ему нравилась, а желая насолить укротителю…
