Девочки наконец и сами заметили его, хоть он сидел далеко от них. Особенно расцвела лицом Ульджай Туркан. Сарай Мульк вновь лишь опустила глаза.
– А если я очень захочу? – сурово спросил Тимур. – Очень-очень?
Голоса, смех и музыка мешали их беседе. Но разговор был деликатный, и Тарагай старался говорить сыну почти на ухо.
– В мире есть такие вещи, которые мы не можем получить, как бы того ни хотели. Это стоит понять. И потом, я слышал, что Сарай Мульк готовят в жены молодому эмиру Хусейну, с кем ты сегодня скрестил деревянные мечи.
– Но ведь дед Хусейна, наш эмир Казаган, убил отца Сарай Мульк – хана Казана. Как же она может быть после этого его женой?
– Это вопрос выгоды для всего государства, мой сын. – Тарагай отрицательно покачал головой. – Правители не принадлежат себе, как это может показаться на первый взгляд. Если выгодно государству, то они обязаны поступать так на благо своей страны. И потом, не сам же Хусейн убил хана Казана? – Тарагай положил широкую руку на худощавую, но уже сильную руку сына. – Примирись с этим. Такова воля Аллаха. А вот Ульджай Туркан могла бы стать твоей женой, если бы ты стал лучшим другом этого заносчивого Хусейна и его правой рукой в будущих битвах. С ней вы почти одной крови. И она такая красавица, клянусь пророком, ничуть не хуже своей подруги. Я был бы рад такой невестке!
Тимур не ответил на это – только хмуро промолчал. Тарагай взглянул на сына, но так и не понял, что у того на уме. Когда Тимур хотел, он умел скрывать свои мысли, даже несмотря на юный возраст.
Через три дня они возвращались домой. За это время Тимуру удалось многое. Его представили эмиру Казагану, и тот, положив руку Тимуру на плечо, сверля его единственным правым глазом, изрек: «Я чувствую в этом юноше большую силу. Пришли его служить мне, Тарагай-бек, я ничем не обижу твоего сына». «Да, повелитель», – поклонился эмиру Балха Тарагай. Тимур увидел радость на лице отца. Рядом с дедом стоял и улыбался Хусейн – ему была по душе эта новость. Или он сам подтолкнул грозного и властного деда к этой мысли? Еще Тимур успел посоревноваться с Хусейном и другими молодыми людьми, сыновьями эмиров и беков, будущими воинами, в скачках и борьбе и даже перемолвиться двумя словечками с Ульджай Туркан и Сарай Мульк. И вновь первая смотрела на него с еще большим интересом, а вторая все чаще опускала глаза. К тому времени Хусейн уже с гордостью признался ему, что стоит Сарай Мульк немного повзрослеть, и он возьмет ее в жены. И тем самым породнится с Чингизидами, а это значит, что их дети будут полновластными хозяевами в Мавераннахре и не нужно будет сажать подставных глупых ханов. Конечно, обо всем об этом он, Хусейн, сотни раз слышал и от своего деда, и от отца, всей душой желавших этого брака. За ними – эмирами Балха – сила, за девочкой – знатная кровь. Хорошее сочетание!
Только вот Тимуру не понравился ни вывод отца, ни бахвальство Хусейна. Он не понимал, почему не может получить того, чем желал завладеть всем сердцем. Из принципа, из желания утвердить свою волю и показать силу.
Таков был склад его характера. Таким его сделал Всевышний. Но пока Тимур и сам не понимал этого великого притяжения к заоблачным высотам – высотам безраздельной власти, куда однажды он устремит свой взор и куда пока тянулся лишь всей своей природой.
– Это была славная поездка, – кивнул самому себе ехавший рядом Тарагай. – Она принесет свои плоды, воистину так.
А Тимур покачивался в седле, молчаливо наблюдая за ярким закатным солнцем – кроваво-красным, тонувшим в Амударье, и вновь хмурился…
…Еще в раннем детстве он показал себя лидером. Ему хотелось властвовать. Это был яростный зов юного сердца. Больше всего он любил изображать из себя шаха. А все начиналось так. Однажды во дворе дома Тимура, где мерно журчал простенький фонтан, они, мальчишки, играли в царей, полководцев и подданных, и заспорили, кто из них будет главным. Им было лет по восемь. Он и его товарищ Камал были заводилами в этой компании. С ними трудно было спорить. Подставляя лицо солнцу, Тимур едва заметно кивал. Он вдруг увидел себя на троне. «Отныне я буду царем! – гордо воскликнул он. – И называйте меня только так!» «А если я хочу быть царем?» – спросил его товарищ Камал. «Кто – ты?» – пренебрежительно кивнул на товарища Тимур. «Я!» – заносчиво вздернул голову тот. «Ты – царем?» – «Да, я». – И мальчик не менее гордо оглядел товарищей, которые уже почувствовали, что сейчас что-то будет. «Нет, – покачал головой Тимур. – Я могу тебя сделать визирем, Камал, или своим полководцем. Выбирай». «Царем!» – упрямо ответил тот. «Говорю: нет». «Да!» – ответил настойчивый Камал. Тимур помнил, как бешено застучало сердце. Как тяжело он задышал. «Безрассудный! – гордо и весело воскликнул он. – Как смеешь ты дерзить своему повелителю?» – «Кто повелитель – ты?! Сейчас я брошу тебя на землю!» Этот урок Тимур уяснил с детства: если говоришь – надо делать. Недолго думая, когда никто не ожидал, он сам бросился на товарища с кулаками и разом повалил того в песок. «Ты и за визиря моего не сойдешь – будешь моим слугой! А я буду тебя сечь, когда захочу! – Он хорошенько тряхнул сверстника и ударил его головой о землю. – А станешь сопротивляться, клянусь Аллахом, я велю отрубить тебе голову! – Другие мальчишки уже отступили. – Или сам отрублю ее! Слышишь меня, Камал? Слышишь?! Сам отрублю! – Опрокинутый навзничь мальчик бессильно сопел и дергался в железной хватке норовистого сверстника. – Ну же, признаешь меня царем?!» «Нет!» – шипел тот. Но Тимур еще сильнее встряхнул и ударил его о землю. А как сверкали его глаза – страстно, жестоко, одержимо! Словно все было взаправду! «Говори! Говори!» – с налившимся кровью лицом, словно маленький львенок, рычал он. «Признаю, Тимур! – обиженно и жалобно забубнил тот. – Отпусти! Признаю! Признаю!» Тимур вошел в раж и не сразу услышал его. «То-то же! – Тимур наконец слез со своего товарища. Встал, отряхнулся, подал тому руку. – Поднимайся. На этот раз я буду добр к тебе. Но визирем, Камал, тебе уже не быть, и уж точно не быть полководцем!»
Тимур помнил, как на эту громкую ссору вышла из дома его старшая сестра Кутлук Туркан. В руке она держала грозное оружие служанки.
– Вот что, цари и визири, если вы помнете мой цветник, я вам
