В ответ наварх поклонился. Если он и намеревался позднее воспротивиться ее приказам, то сейчас никак этого не выказал.
Клеопатра вернулась на безопасное место на корме и впала в панику, осознав, что больше не видит Антония. Он не остался на своем флагмане, а предпочел командовать боем с корабля поменьше, более легкого и быстроходного. Антоний знал, что враги первым делом постараются захватить флагман, поскольку, если им удастся взять в плен самого императора, война будет окончена.
Теперь Клеопатра убедилась в том, что стратегия Антония была абсолютно верной. Два корабля Агриппы, изготовив тараны, спешили к флагману. Лучники Антония, расположенные на высоких надстройках, начали осыпать таранящие их корабли градом стрел, но Клеопатра видела, что те и не думают сворачивать. Солдаты, готовые заменить раненых или убитых, удерживали сверкающие балки таранов на месте даже после того, как два окованных металлом носа кораблей столкнулись.
Второй корабль Агриппы протаранил флагман Антония, зайдя с подветренной стороны; экипаж флагмана теперь пытался не пустить вражеских солдат к себе на борт. Римские солдаты посыпались на палубу. Корабли у Антония были больше кораблей Агриппы, и Антоний воспользовался этим преимуществом, разместив на борту как можно больше солдат-пехотинцев. Если им и не хватало кораблей, они могли компенсировать это большей численностью команд, дабы отражать попытки абордажа. Антоний считал, что благодаря превосходству в живой силе его люди с легкостью захватят любой вражеский корабль, с которым сумеют сойтись борт к борту.
Но сейчас враги хлынули на флагман с двух сторон. Два потока хорошо питавшихся римлян, которые все лето пили прекрасные вина Октавиана и не страдали от болезней, подточивших волю тех, кто сражался за Антония. И все же это был флагман Антония, и на нем размещались самые лучшие и самые верные его бойцы.
Схватка на палубе превратилась в сплошную мешанину тел, и издалека Клеопатра не могла разобрать, где свои, а где враги. И уж тем более не в силах была понять, кто одерживает верх.
Она перевела взор на север, туда, где корабли Октавиана приближались к их эскадре, подплывая настолько, чтобы начать обстрел метательными снарядами, а потом отступая для перезарядки. Эти суда также были легче кораблей Антония, и им легче было маневрировать.
На южном фланге дела обстояли лучше. Им командовал сам Антоний. Его эскадра из пятидесяти кораблей сумела связать боем превосходящую по численности флотилию Агриппы. Лучники, устроившиеся в высоких надстройках, метко поражали стрелами людей на палубах.
Клеопатра снова помчалась на нос, упрашивая Эвмена помочь правому флангу. Антоний находился на борту одного из этих кораблей. Несмотря на то что врагов было больше, он продолжал держаться. Но как долго еще он выстоит? Неужто Антоний будет биться не на жизнь, а на смерть, а Клеопатра — только смотреть, словно зритель на гладиаторских играх? Она уже готова была закричать, обращаясь к наварху, но невольно проследила за его взглядом, обращенным в сторону моря.
Аккуратные схемы, которые Антоний чертил в их шатре военного совета, теперь ожили. Сто семьдесят кораблей Антония сумели втянуть в бой весь флот Агриппы. Все четыре сотни кораблей, если не больше. Середина залива представляла собой чистый голубой простор, и лишь волны лениво катили там. Больше не было центральной линии кораблей, защищавшей эскадру Клеопатры. Не осталось ничего, что могло бы помешать ей поднять паруса и поймать попутный ветер, который унес бы шестьдесят судов с сокровищами прямиком в открытое море.
— Поднять паруса! — крикнул наварх, и матросы принялись быстро натягивать огромные белые полотнища.
Эвмен взял Клеопатру за руку.
— Прошу тебя, спустись в каюту. Ветер усиливается. Какой-нибудь неосторожный матрос в спешке может зацепить тебя.
— Где император? — настойчиво спросила Клеопатра. — Мы не можем бросить его во время боя!
— Император лучше знает, что нужно делать. Он расчистил для тебя путь к бегству. Он последует за тобой сразу же, как только сумеет оторваться от врагов.
При мысли о том, что она должна покинуть Антония, ничего не зная о его судьбе, у Клеопатры упало сердце. Как легко было строить подобные планы, пока они оставались чистыми домыслами, и как трудно выполнять их! Антоний придет в ярость, если она не воспользуется попутным ветром и не бежит. Его солдаты могут восстать против нее, если по ее вине они опять окажутся запертыми в проклятом заливе. Они могут даже не посчитаться со своим командиром и убить ее. А кроме того, здесь у них не осталось ни лекарств для больных и умирающих, ни провизии для голодных. Ничего, чтобы поднять и без того невысокий боевой дух.
Делать нечего: оставалось лишь уплывать и увозить сокровища.
— Если уж я должна покинуть императора в этом заливе, пожалуйста, не проси меня еще и повернуться к нему спиной, — сказала она Эвмену. — Я буду стоять здесь, с тобой. На каком из этих кораблей Антоний?
— Он перескакивает с корабля на корабль, чтобы подбодрить своих людей и избежать плена. — Клеопатра заметила промелькнувшее в глазах Эвмена неприкрытое восхищение. — Он слишком ловок, чтобы попасть в плен, и слишком силен, чтобы умереть.
Паруса — огромные белые треугольники — взмыли в безоблачное синее небо и раздулись под ветром, словно поднимающееся тесто. Клеопатра переводила взгляд с корабля на корабль, выискивая хоть какой-нибудь признак, который свидетельствовал бы о присутствии Антония: его штандарт, его офицеров-помощников, блеск его кирасы с изображением Немейского льва или сверкание его меча, воздетого над головой, дабы привлечь внимание солдат. Но ей так и не удалось разглядеть своего мужа в этом месиве. Она все еще продолжала искать его взглядом, когда ветер пронес ее через пролив и вынес в неспокойные воды Ионического моря.
МЫС ТЕНАР, ПОБЕРЕЖЬЕ ГРЕЦИИ
Двадцатый год царствования Клеопатры
— Когда я посмотрел назад и увидел корабли Агриппы почти рядом, на миг меня охватило отчаяние, — признался Антоний.
С хмурым видом он сидел на кровати в каюте у Клеопатры. Сквозь единственное небольшое отверстие в стене пробивался тонкий столбик света. В помещении было темно, хотя вечер еще не наступил, а Клеопатра отослала слуг прочь прежде, чем они успели зажечь лампы. Плечи Антония поникли; он отказался от вина и пищи и не желал, чтобы к нему прикасались. Он сидел, опираясь локтями о бедра, и взгляд его был полон тоски.
— Обычно я выхожу из боя последним, а не первым.
— Милый, ты добился успеха там, где любой другой потерпел бы полное поражение, — проговорила Клеопатра, расхаживая по каюте. — Ты сумел вызволить нас из совершенно бедственного положения. Подумай о тех жизнях, которые ты сохранил. Ты спас многие наши корабли, наши сокровища и меня. Наши потери минимальны — по сравнению с тем, какими они могли бы быть, окажись мы под командованием менее мужественного человека.
— Если не считать тех, кого вынудили сдаться.
— Мы же знали, что это неизбежно. Это был единственный способ вырваться оттуда.
— Во сне меня преследуют лица моих офицеров, оказавшихся в лапах Октавиана, — сказал Антоний.
Он повернулся, и лицо его попало в полосу света, так что Клеопатра, разглядев его, ощутила всю силу терзающих его угрызений совести. Внешние уголки глаз обвисли, и казалось, будто они могут от позора совсем соскользнуть с лица.
— Они были из числа лучших моих людей! — с силой промолвил Антоний. — А Октавиан не ведает милосердия.
— Быть может, на него подействует призрак того, чьим именем он разбрасывается направо и налево, как будто оно принадлежит ему?
Антоний улегся на кровать.
— Иди сюда, — вздохнул он, вытягивая руки так, чтобы Клеопатра могла улечься рядом и положить голову ему на плечо.
Подобного ощущения она не испытывала с самого детства — покоя, какой ощущаешь, припав к груди мужчины; но тогда это был ее отец, чьи суждения она часто подвергала сомнению или не принимала во внимание.
Клеопатра сама не знала: то ли она здесь для того, чтобы утешить Антония, то ли он ниспослан богами, чтобы утешить ее. Насколько могла, она обрела успокоение в его силе, в мускусном запахе его кожаной туники, в его горячих руках, обхвативших ее и замкнувших в круге его горя.
— Мы не проиграли, — сказала Клеопатра.
— Но и не победили, — отозвался Антоний. — Мне пришлось бросить собственный флагман, и вместе с ним — нескольких из самых доблестных людей, каких мне только доводилось встречать.
— Давай не будем горевать о тех, кто, быть может, сейчас жив и здоров и пьет хорошее вино, набив кошелек деньгами Октавиана.
Антоний рассмеялся, но смех его был горек.
— Ты предлагаешь невеселое утешение, Клеопатра.
