— Они, Юрий Владимирович, долго беседовали вне дома, прогуливались по саду. Около часа.
— Черт!…— вырвалось у Андропова.
— Потом вернулись в дом, поднялись на второй этаж. Вот тут удалось записать. Получается самый конец разговора. Качество записи неважное. Условия. Как могли, очистили от помех…
— Давайте, давайте!
Шуршание ленты, потрескивание.
Л. И. (очень плохая слышимость, то на высоких нотах, то на низких). Сил не хватило… Проглядел… Не сберег… Какие люди… Ладно… Соображу.
Г. Л. (истерически). Папа! Быстрее надо! Поздно будет! Быстрее соображай!…
Л. И. (неожиданно спокойно). Уймись. Быстрее… Быстрота нужна при ловле блох. Вот что, Юра…
Ю. Н. (поспешно, подобострастно). Да, батя?
Л. И. Я тебе позвоню…
Ю. Н. Когда?
Л. И. (похоже, размышляя о чем-то). Николая пока тревожить не будем. Или… Ладно, я подумаю. Надо посоветоваться с товарищами.
Г. Л. С какими товарищами, папа? Где они, твои товарищи?
Л. И. Есть кое-кто. Остался… Все! На днях приму решение. А сейчас пошли чай пить.
Г. Л. (сквозь слезы). Но, папа!…
Л. И. Все, все…
Запись оборвалась. И опять все молчали.
— Что же…— сказал Андропов, повернувшись к камину и глядя на затухающие угли, подернутые пленкой серого пепла.— Пожалуй, плод почти созрел.
— Может быть,— сказал один из присутствующих в комнате,— следует ускорить процесс?
Юрий Владимирович усмехнулся:
— Каким образом?
— Тряхнуть дерево, на котором плоды зреют. Потаскать их каждый день на допросы.
— Галину Леонидовну больше трогать не надо.— Хозяин взял кочережку с деревянным держаком, разворошил угли в камине: заскакали яркие искры, устремляясь в дымоход.— Она уже созрела, если не сказать,— перезрела. От родителя не отлипнет. А вот товарищ, точнее, гражданин… Пока гражданин Чаранов… Не повезло Галине Леонидовне с очередным супругом. Его, пожалуй, встряхнуть разок-другой не помешает. Изо всего, что на него навешано, следует выбрать одно дело, которое тянет, скажем, на десятку. Очень это важно — ощущение конкретности наказания за содеянное.
— Будет сделано, Юрий Владимирович.
Андропов поднялся, обвел всех, кто был в комнате, внимательным неторопливым взглядом.
— Что же, друзья, всех благодарю…— Задвигались кресла, через мгновение «друзья» стояли по стойке «Смирно!», преданно глядя на Хозяина.— А вас, товарищ Царевский, прошу остаться. Задержу ненадолго.
Через минуту в комнате стояли у затухающего камина Юрий Владимирович Андропов и товарищ Царевский, высокий, худой; он часто нервно подергивал жилистой шеей, и тогда казалось, что круглые очки в тонкой золоченой оправе вот-вот свалятся с кончика длинного носа. Но они каким-то чудом держались.
— Присаживайтесь к столу, Илья Евгеньевич,— сказал Главный Идеолог.— Сейчас нам принесут горячий самовар, почаевничаем.
— С удовольствием, Юрий Владимирович.
— Подведем первые предварительные итоги, очертим круг ближайших задач…
Председатель КГБ стоял у окна своего огромного кабинета и смотрел на Лубянскую площадь, которую поливал монотонный осенний дождь.
«С утра зарядил,— думал глава Лубянки,— Значит, весь день такой будет. Осень. Хороша осень в Киеве».
Настроение портилось. Теперь почти каждый день так: приехал на работу, и через несколько часов — хоть на стенку лезь.
«Черт меня попутал,— думал Василий Витальевич,— Согласился. На Украине все было ясно: я — хозяин, я принимаю решения, мое слово — закон. Я — последняя инстанция. А тут? Все время что-то решается за моей спиной. Интриги, возня. Меня ставят перед фактом. Я подчинен чьей-то воле… Впрочем… Чего это я? Известно, чьей воле. Благодетель хренов. Не понадоблюсь — ноги об меня вытрет в прихожей этого самого кабинета. Надо ломать…»
Довести до логического конца свои размышления Камарчук не успел — бесшумно открылась дверь, и в кабинете появился его первый помощник, рекомендованный Андроповым. Рекомендованный ненавязчиво, но в то же время каким-то особым образом… Каким? Василий Витальевич определить не смог. Все свелось к тому, что у него не было времени на размышление, углубленное знакомство с личным делом своей правой руки… Короче говоря, что-то возражать просто не представилось возможным.
«И с первого дня повадился входить без стука…» — с бессильной яростью думал Председатель Комитета государственной безопасности.
Повернувшись к вошедшему, Камарчук увидел, что Илья Евгеньевич Царевский взволнован. И взволнован чрезвычайно: на бледных впалых щеках появился румянец, по жилистой шее ходил кадык, очки на кончике носа часто подрагивали, похоже, в такт ударам всполошенного сердца.
— Что случилось?
— Час назад… От подполковника Боярова…— Высокий писклявый голос первого помощника сорвался,— Ну… Он у нас Беркут. Сначала он позвонил по конспиративному телефону, назначил встречу. Только что мы пересеклись. Источник, как вы знаете, прямо из кабинета Чаранова. Вот…
И Царевский передал своему шефу лист бумаги с машинописным текстом, занимающим полстраницы.
Василий Витальевич читал донесение агента из недр Министерства внутренних дел и чувствовал, что не может справиться с дрожью, которая возникла в руках.
— Я думаю,— тихо сказал Царевский.— Я думаю, надо немедленно позвонить Юрию Владимировичу.
— Я сам знаю, что мне надо делать! — гаркнул Камарчук.— Сам! Понятно?
— Извините.
Илья Евгеньевич Царевский исчез из кабинета. Растворился.
Дочитав до конца страшный документ, Председатель КГБ некоторое время стоял в тяжкой задумчивости, потом решительно прошагал к письменному столу, сел в кресло, поднял трубку телефона прямой связи с домом на Старой площади, набрал номер.
— Я вас слушаю,— прозвучал спокойный голос Андропова.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович…
— Добрый день, Василий Витальевич.
— Мы получили донесение от Беркута.
— Так прочитайте мне его.— Голос Андропова по-прежнему был абсолютно спокоен.
«Он все знает!…» — пронеслось в сознании Камарчука.
— В чем дело? Читайте! Ведь мы с вами знаем, что нас никто не услышит.
Камарчук читал донесение Беркута, стараясь унять волнение в своем голосе:
— «Сегодня, седьмого сентября сего года, во втором кабинете Чаранова с бронированными стенами — утечка информации с применением средств прослушивания невозможна — в одиннадцать часов утра был утвержден план операции «Захват», который предусматривает арест товарища Андропова утром десятого сентября сего года или на его квартире: Кутузовский проспект, двадцать шесть, или на Старой площади, когда его машина подъедет к зданию ЦеКа. Операция будет осуществляться двумя спецгруппами отряда особого назначения «Пантера», созданного при Министерстве внутренних дел СССР. Операция детально разработана лично Чарановым и будет проходить под его непосредственным руководством. Министр Щелоков пока не в курсе задуманного. Он получит официальное разрешение на арест Андропова, «в интересах безопасности государства» (слова Чаранова) от Брежнева утром десятого сентября, и тут же последует приказ от главы государства: арест немедленно произвести, поручив его генерал-лейтенанту Чаранову».— Телефонная трубка, прижатая к уху, намокла от пота, и Камарчук быстро вытер ее о рукав пиджака.— Вот такие дела, Юрий Владимирович…
— Что же, товарищ генерал…— Или показалось? В голосе Андропова прорвалась нотка ликования.— Вам и карты в руки. Действуйте. Не мне вас учить. Только два пожелания. Первое. Постарайтесь избежать насилия, прямого столкновения, стрельбы. Второе. И — главное. Необходимо сделать все, чтобы информация о событиях десятого сентября не просочилась в средства массовой информации зарубежных стран. Удачи.
— Спасибо, но… А как же вы, Юрий Владимирович? Ведь…
— Обо мне не беспокойтесь. Я свяжусь с вами.— Возникла короткая пауза,— Когда все кончится. До свидания!
— До свидания…
Камарчук еще некоторое время держал в онемевшей руке трубку телефона.
«Это не Чаранов и не Брежнев затеяли арест Андропова,— думал Председатель Комитета государственной безопасности Советского Союза.— Это он сам решил «арестовать» себя…»
9 сентября 1982 года, 23 часа 20 минут
На подмосковном военном аэродроме на взлетной полосе стоял самолет. Двигатели его уже работали, неярко светили бортовые огни. В некотором отдалении на летном поле смутно виднелось несколько грузовых машин с крытыми кузовами, и уже неразличимы были в черноте осенней ночи две цепи десантников, образовавших два надежных кольца охраны вокруг самолета и трех легковых машин, стоявших недалеко от его хвоста.
