До Ермолова войска корпуса страдали от болезней и эпидемий не меньше, чем от неприятеля. Сырые ущелья, холодные перевалы, гнилые болотистые места, с их неизменным спутником — лихорадкой, — все это действовало на солдата, особенно новобранца, угнетающе не только физически, но и психологически. Ермолов сам назначил новые, удобные и здоровые по климату пункты квартирования, о чем докладывал Александру I: «Устрою казармы вместо убийственных землянок, госпитали, лазареты… Уничтожу многие из постов, куда назначение офицеров и солдат есть смертный им приговор…»
С огромной энергией взялся Ермолов за строительство на Кавказе лечебных и оздоровительных учреждений. Обширный тифлисский госпиталь был построен на сто тысяч рублей, сбереженных им из средств, отпущенных на содержание посольства в Персии. Затем последовало создание знаменитых ныне курортов Пятигорска и Кисловодска, выстроенных руками солдат.
Ранее приезжавшие на горячие пятигорские воды должки были квартировать в обветшалой Константиногорской крепости, в двух верстах от источников, и дважды на день ездить на воды, а за продовольствием посылать в Георгиевск, за тридцать верст. Кто же за неимением лошадей ездить на воды не мог, привозил с собой палатку или строил сарай подле источника.
Главнокомандующий переселил жителей Константиногорской крепости к самим источникам, что и послужило основанием Пятигорска. Тогдашний губернский центр Георгиевск отличался столь нездоровым климатом, что его даже прозвали кладбищем коллежских ассесоров. По представлению Ермолова губернским городом стал Ставрополь, а Георгиевск — уездным. В самом Пятигорске, у подножия горы, солдаты выстроили елизаветинские ванны, перед которыми разбили цветники, а рядом построили ванны ермоловские, названные в честь отца-командира, просуществовавшие до 1874 года. За Пятигорском был разбит обширный сад с персиками, абрикосами и сливами.
Ермолов хотел доказать на деле, чго возможно так устроить поселения, чтобы они были полезны не только государству, но и жителям. Так Алексей Петрович создал батальон из семейных солдат и поселил их в Кисловодске для охраны минеральных вод.
До Ермолова Кисловодск представлял собой земляную развалившуюся крепость Кислую с четырьмя заржавленными чугунными пушками, домиком коменданта и казармой для солдат. Больные, приезжавшие пользоваться нарзанными ваннами, занимали долину подле источника, оплетенного полусгнившим плетнем, купались в выкопанной яме, жили же кто в своих экипажах, кто в наскоро сделанных шалашах. Первым делом Ермолов выписал калмыцкие кибитки для больных, а на другой год велел привезти из Астрахани домики. Постройки окупились в два или три года и стали приносить доход управлению минеральных вод. Вскоре появилась деревянная гостиница, а рядом — сад для прогулок больных. В начале сада, у колодца, были уже построены небольшие ванны.
Солдаты меж тем развели табуны лошадей, а также рогатый скот. Масло, молоко — все это потреблялось посетителями, которые также снимали у женатых солдат квартиры. Поселенцы были наделены землей, развели огороды, плоды которых продавались приезжающим. Алексей Петрович делал пожертвования на строительство минеральных вод даже из собственного жалованья и призывал к этому сослуживцев.
«У сих же вод, — писал он, — израненный солдат, восстановивший силы на продолжение верной Отечеству службы, благодарить будет за попечение о нем…»
Учреждая полковые штаб-квартиры, Ермолов решил образовать при них роты женатых солдат, которые бы укрепляли и улучшали полковое хозяйство.
Трудно перечислить все блага, приобретенные этим нововведением для кавказского воина. Выступая в поход, он оставлял за собой почти родной угол, находившийся под присмотром внимательного женского глаза и крепкой защитой хорошо вооруженного товарища. Кончался поход, и он возвращался опять в тот же уголок, домой, где у него завязывались крепкие нравственные связи. А в то же время на случай войны имелись готовые опорные пункты, охраняемые этими ротами, которые оставались постоянными гарнизонами полковых штаб-квартир, и защищали их воины, как родной дом и родную семью. Солдатские жены, приноровляясь к суровым условиям, были не только хозяйками и матерями, но и разделяли с мужьями их воинские заботы.
Объезжая штаб-квартиры, Ермолов упоминает, что видел солдатских жен, «которые хорошо стреляли в цель»…
Память о создании женатых рот долго жила в благодарных солдатских сердцах. Вот что записано было со слов одной старой солдатки:
«Пообстрошшсь полковые штаб-квартиры, пообзавелпсь солдатики разными необходимыми атрибутами оседлой жизни, а все чего-то им недоставало. Скучен и молчалив был народ и оживлялся только во время вражеских нашествий; мало того, госпитали и лазареты были переполнены больными… Думало, думало начальство — как бы пособить горю? Музыка на плацу по три раза в день пграла, качелей везде понастроили — нет, не берет! Ходят солдатики скучные, понасупились, есть не едят, пить не пьют, попсхудалп страх как. На счастье, нашелся один генерал — Ермолов, большой знаток людей. Он и разгадал, чего недостает для солдатушек, и отписал по начальству, что при долговременной, мол, службе на Кавказе, в глуши, в горах да лесах, им необходимы жены. Начальство пособрало по России несколько тысяч вдов с детьми да молодых девушек (между последними всякие были) и отправило их морем из Астрахани на Кавказ, а часть переслало и сухим путем на Ставрополь. Так знаете, какую встречу устроили им? Только что подошли к берегу, где теперь Петровское, как артиллерия из пушек палить стала — в честь бабы, значит, — а солдатики шапки подбрасывали да „ура!“ кричали. А замуж выходили по жребию, кому какая достанется. Тут уж приказание начальства да божья планида всем делом заправляли. А чтобы иная попалась другому, да не по сердцу — так нет, что ты! Они, прости господи, на козах бы переженились, а тут милостивое начальство им настоящих жен дает…»
Так закладывалась, благодаря Ермолову, семейная, оседлая жизнь закавказских и линейных полков, до значительной степени смягчавшая великое зло среди них — тоску по родине. Сам мало заботившийся о личном счастье, не позволявший себе делить службу с любовью и семьей, Ермолов проявлял неусыпное внимание к русскому солдату.
Его собственная илтимная жизнь оставалась бедной и представляла собой как бы вынужденную уступку природе и ее требованиям.
5
В Тифлисе Ермолов имел привычку рано утром, около семи пополуночи, отправляться на прогулку — в старом мундире, полосатых шароварах и неразлучным с ним бульдогом.
Однажды при выходе из дома он заметил, что его конвойные казаки выпроваживают двух грузинок в чадрах.
Остановив казаков, Ермолов подошел к женщинам и спросил, что им нужно. Одна из просительниц оказалась старухой, другая, которая откинула чадру, — юной, поразительной красоты девушкой.
При виде ее Ермолов почувствовал, как вся кровь бросилась в лицо. Совладав с собой, он принял из рук старухи бумагу и объявил:
— Прошение беру и сделаю все, что могу. Но приказываю в другой раз не попадаться мне на глаза. Иначе вышлю из города!
Мало что поняв из услышанного, обе грузинки, перебивая друг друга, быстро и гортанно заговорили. Ермолов позвал своего секретаря Устимовича, которому вручил бумагу со словами:
— Вот прошение. Не знаю, от кого оно. Прошу тебя дать по нем полнейшее удовлетворение и затем объявить просительнице, чтобы она избегала со мной встречи…
Вернувшись с прогулки, Ермолов все еще чувствовал себя во власти неожиданно вспыхнувшего чувства. Сперва он хотел узнать фамилию просительницы, но потом раздумал, опасаясь быть серьезно увлеченным.
Он не разрешал себе поступиться воинской службой и долгом даже ради возможного личного счастья. Единственное, что мог позволить себе этот удивительный человек, — было заключение не связывающего его христианскими пожизненными обязательствами кебинного брака.
У мусульман жены разделялись на кебинных, которым по шариату назначалась при бракосочетании известная денежная сумма, очень часто с разными вещами и недвижимым имуществом, и временных, пользовавшихся только деньгами, оговоренными при заключении брачного условия.
Кебинпая жена имела перед временной еще те преимущества, что после смерти мужа, если он умер бездетным, она получала из его наследства четверть, а если оставались дети — восьмую часть. Дети от кебинных и от временных жен считались одинаково законными.
Не решаясь на церковный брак, Ермолов поступил в строгом соответствии с обычаями, господствовавшими среди мусульманского населения.
3 ноября 1819 года, после разбития Ахмед-хана Аварского у Балтугая, Ермолов прпбыл в дружественную Тарку.
Здесь ему понравилась молодая татарка Сюйда, дочь Абдуллы, с которой он заключил кебин и оставил беременною, поручив перед выездом в Тифлис на попечение жены шамхала Тарковского — Пирджан-хакумы.
