Ксения также поднялась; она схватила Пугачева за руку, обвила его шею своей рукой, сверкавшей украшениями, и, нежно смотря ему в лицо, сказала:
— Ты не хочешь слушать мое пение, потому что оно может сделать тебя слабым, как женщина? Посмотри на меня, Емельян!.. Я женщина, но разве я слаба? Разве я не всегда готова делить с тобой опасность и вести бой?
— Да, ты права, Ксения, — воскликнул он, прижимая ее к себе и целуя в губы, — ты действительно такая, как говоришь, клянусь Богом! Но ты ведь и не такая, как другие, и, — добавил он, лаская взглядом ее прекрасное лицо, — ты царица, на твоей голове лежит корона, твой красивый лоб ждет священное миро, которым должны помазать тебя на царство в Кремле, в Москве, в священном городе, куда меня не хотят допустить трусливые изменники.
— Я была тверда и мужественна, — возразила Ксения, — до того, как стала царицей, поэтому ты тоже должен слушать меня. Сила растет в покое, а к покою должна была настроить тебя моя песня, дабы ты стал властелином над собою и над другими, — как солнце в ясном покое стоит на небе над всеми земными бурями.
— И я должен терпеть, — воскликнул Пугачев, — чтобы те, которые были бы ничтожеством без меня, — ведь я поднял их из грязи! — шли против моей воли, забыв, что я царь; даже ты сама, — с горечью добавил он, — забыла об этом: ты только что назвала меня Емельяном. Но нет! Я Петр Федорович, царь из великого рода Романовых.
— Я полюбила тебя под тем именем, — ответила Ксения, целуя его руку, — прости меня, если оно срывается с моих губ, ведь я знаю, что ты — Петр Федорович, мой государь, и там, за палаткой, перед народом никогда не назову иначе, но когда мы одни, оно само собой вырывается, напоминая мне то чудное время, когда я только полюбила тебя. Вспомни об этом времени, послушай мою песню! Она даст покой и мир твоей душе, а ты нуждаешься в покое, чтобы властвовать над самим собой и над другими. Придет и твое время — народ снова обратится к тебе, покорный и послушный, ты одержишь последнюю, великую победу, чужестранцы и неверные исчезнут со святой Руси, а тогда и те, которые теперь сдерживают тебя, будут смиренно прислушиваться к каждому твоему слову. Государь должен быть выше гнева, так как в гневе он опускается до своих подданных и делается подобен им.
— Ты права, Ксения, ты, без сомнения, права, — сказал Пугачев мягче, чем прежде. — Но как стерпеть, когда эти коварные трусы обрекают меня на бездействие и отнимают у меня победу?
— Не осуждай их слишком строго, — возразила Ксения, — ты смел и бесстрашен, ты богатырь; быть может, они правы, что сдерживают тебя; быть может, победа будет полнее, если ты соберешь все свои силы для окончательного удара.
— А разве наши враги не собирают также своих сил? — воскликнул Пугачев. — И как достигнуть победы без боя?
— Люди вскоре признают, — сказала Ксения, — что ты один их властелин. Поэтому не отдаляй себя от них своим гневом, будь приветлив и милостив к слабым, которым Бог не дал такой силы, как тебе. Я не думаю, чтобы они не были преданы тебе. Лишь в одном я сомневаюсь — в Чумакове, который ненавидит тебя из‑за моей любви. Я готова благодарить Бога, что Он предал его врагам: когда он стоял рядом с тобой, мне всегда казалось, что возле тебя злой дух.
— Чумаков? — в раздумье произнес самозванец. — Он бы не стоял за бегство, в нем я нашел бы твердую поддержку. Точно, он когда‑то сердился на меня, что я завоевал твою любовь, но это прошло. Он мне сам говорил. Разве он мог дать тебе корону, как я?
— Теперь его нет, — произнесла Ксения, осеняя себя крестом, — враги убили — я буду молиться за упокой души его. Но я чувствую себя легко, с тех пор как не вижу его холодного взгляда и его ледяной улыбки.
В это время послышались громкие голоса.
— Что там такое? — гневно закричал Пугачев. — Забыли, что я нуждаюсь в покое?! Не думаете ли вы, что уже можно оскорблять непочтительностью государя?
Он вырвался из рук Ксении и стремительно выскочил вон из палатки.
На месте, замкнутом караулом, стояла группа казаков и человек лет пятидесяти, со связанными руками. На нем был удобный дорожный черный пропылившийся кафтан, седые волосы были завиты без пудры, бледное лицо ученого и ясные голубые глаза смотрели кругом больше с любопытством, чем с боязнью. Вокруг оцепленного пространства теснились многочисленные группы солдат, желавших посмотреть на пленника.
— Что это такое? — воскликнул Пугачев. — Что означает этот шум? Разве вы не знаете, что никто не смеет подходить сюда?
— Мы знаем это, великий царь, — ответил казацкий старшина, — но мы нашли соглядатая еретички, который явился, чтобы разведать о нашей силе, и хочет злым колдовством притупить наше оружие. Посмотри, что он принес с собой: это знаки адского колдовства и дьявольского наваждения.
Он подал Пугачеву большой портфель, который со страхом держал двумя пальцами за края.
— Посмотри сам, великий царь, твой просвещенный Богом взор откроет нечистые Знаки, и твое могучее повеление изгонит злую силу.
Пугачев открыл портфель. Он был наполнен несколькими листками бумаги с математическими рисунками и планами. Пугачев осмотрел их; он, конечно, не мог признать их за чертовские заклинания, так как раньше видел подобные планы у офицеров, готовившихся к военным действиям. Но тем сильнее пробудилось в нем подозрение, что пойманный был шпионом врагов, подосланных высмотреть его позицию и сообщить сведения для успешного нападения.
Ксения, вышедшая из палатки, стала боязливо креститься при виде бумаг, и казаки последовали ее примеру.
— Кто ты? — спросил Пугачев, мрачно глядя на пленника. — Что ты здесь делаешь и что означают эти бумаги с рисунками?
— Я мирный человек, — последовал ответ, — мое имя — Лович. Я — член Академии наук в Петербурге и послан всемилостивейшей государыней в Астрахань, чтобы оттуда измерить течение рек, так как государыня императрица намеревается соединить каналом Дон с Волгой. Я ехал по Волге, чтобы изучить ее течение: мне сказали, что в военном отношении здесь все спокойно. Да и какое дело до войны бедному ученому, который не везет с собой сокровищ! Эти рисунки — плод моих наблюдений и измерений. Если вы — генерал, посланный государыней, то дайте мне лодку и гребца, чтобы я мог продолжать свое путешествие, так как ваши люди разбили мою лодку, когда захватили меня.
— Ты осмеливаешься говорить о государыне? — закричал Пугачев. — Вот стоит единственная законная государыня на святой Руси. Та Екатерина Алексеевна, на которую скоро обрушится месть Божья, — еретичка, обманщица; я же, Петр Федорович, — один законный царь; и если ты сказал правду, то поклонись мне и проси меня дозволить тебе вступить на мою службу; если ты действительно можешь сделать то, что говоришь, то мне надлежит соединить Волгу с Доном, чтобы открыть новый водный путь освобожденному народу.
— Петр Федорович? — с большим удивлением сказал ученый, причем насмешливая улыбка промелькнула на его губах. — Петр Федорович, который уже десять лет как умер? Так вы, значит, тот самый Емелька Пугачев, о котором я слышал? Но в Астрахани мне сказали, что он уже давно пойман.
— Да, это я, — воскликнул Пугачев. — Я носил это имя, когда должен был скрываться от сыщиков той еретички. Я Петр Федорович, твой царь; ты, вероятно, видел меня в Петербурге… Склонись же передо мной, воздай должное истине!
— Вы похожи на него, клянусь Богом, вы похожи на него, — сказал Лович, причем, отступив на шаг назад, внимательно посмотрел в лицо Пугачеву. — Клянусь Богом, удивительная игра природы! Но все‑таки безрассудно с вашей стороны пользоваться этим, — продолжал он. — Просите государыню о милости; она простит вам и позволит спокойно жить на вашей родине, а если вы хотите, я буду просить за вас.
— Несчастный! Жалкий негодяй! — закричал Пугачев грозным голосом, в то время как солдаты, несмотря на старания выставленного караула, подходили все ближе. — Ты осмеливаешься говорить мне это в лицо? На колени перед твоим законным государем! Если хочешь сохранить свою жизнь, присягни мне в верности; быть может, я воспользуюсь твоим искусством, если оно действительно чего‑нибудь стоит.
— Идите своей дорогой, — отвечал Лович, — если не хотите поступить иначе, она достаточно скоро приведет вас к гибели; меня же оставьте идти своей дорогой. Я еду один, без оружия, без сокровищ… Что вы хотите от меня? Чем я могу повредить вам?
— На колени, дерзновенный! — закричал Пугачев, лицо которого побагровело. — На колени перед своим царем!
— Моя повелительница — государыня Екатерина Алексеевна, — ответил Лович, — а вы… — Он на мгновение остановился и, устремив свой твердый взгляд на Пугачева, сказал на немецком языке: — Вы не государь, за которого выдаете себя, хотя в вашем лице есть поразительное сходство с ним.
