сторону и, резко дернув повод, конец которого ротмистр зажимал в руке, чуть было не свалил его с ног. Над головами, извивая дымный хвост, пролетела граната, со свистом пронеслось ядро. Увенчанный небольшим крестом полотняный гребень шатра содрогнулся от его удара в землю. Гремели выстрелы крепостных пушек. Вдоль западного вала ощетинились штыками мушкетерские роты, готовые немедленно кинуться на врага, все ближе и ближе подступавшего к Кинбурну.
— Ну чего тянуть, чего медлить, — нервничали молодые офицеры. — И так уже турок вдвое больше, чем нас.
— А может, генерал-аншеф задумал какой-нибудь маневр, — урезонивали их старшие, которые уже когда-то воевали под начальством Суворова.
— Как же здесь маневрировать, на узкой косе между лиманом и морем? — удивлялись первые. — Пора уже встретить турок!
— Встре-е-тим.
От хутора Биенки возвращались казачьи сотни. Рядом с лошадьми плелось несколько десятков пленных янычар. Одни шли понурившись, с обреченным видом, другие затравленно посматривали из-под бараньих шапок.
— И ты, стерва, еще называешь себя запорожцем? — подталкивал ратищем [128] своего бритоголового пленника всадник. — Запорожцы здесь землю свою защищают от нехристей, а ты приплыл паскудить на ней!
— Так обманули же, — бормотал бритоголовый. — Каюсь. Ну, хотите, землю есть буду, только простите, — падал он на колени, набивая перекошенный рот рыжей смесью песка, глины и конского навоза. По его небритым щекам текли грязные ручьи слез.
— Вставай! Нечего расквашиваться! — прикрикнул на него казак. — Обманули его! Кается теперь, дрянь. А у самого вместо башки что — кендюх? [129]
На западный вал, где в окружении офицеров стоял Суворов, поднялся генерал-майор Рек.
— Ваше сиятельство, янычары разбиты, — доложил он коротко. — Их суда ретировались.
— Вовремя прибыл, Иван Григорьевич, помилуй бог, очень вовремя, — обрадовался генерал-аншеф. — Вот их главный десант, — выставил вперед руку с подзорной трубой. — Тысяч пять будет.
— Пять с половиной, — уточнил Рек. — Пленные утверждают, что Юсуф-паша послал сюда лучшее свое корабельное войско, которое поведет на штурм Кинбурна храбрый Аюб-ага. Говорят также, что он взял с собой пятьдесят дервишей и французского фортификатора Лаватти.
— Во-о-он оно что! — протянул Суворов. — То-то я вижу: сваи, варвары, забивают в воде напротив косы, рогатки ставят. А это, оказывается, француз их научил! Думает, их лодки укроются за этим частоколом. Не укро-о-ются, увидим все равно! Иван Григорьевич, — посмотрел снизу в лицо Река, — придется тебе, мой давний друг, как говорят, из огня да в полымя. Вдвоем поведем солдат. Батальоны готовы? — обернулся к коменданту крепости, стоявшему позади.
— Готовы, ваше сиятельство. Рвутся в бой.
— Что ж, настало время, — сказал Суворов.
Тищенко не узнавал генерал-аншефа. Его выразительное, подвижное лицо менялось каждое мгновение, а проницательные, живые глаза, казалось, видели одновременно все, что происходило вокруг, — и скопление турецких войск на косе, которые уже за версту от крепости поспешно укрепляли бруствером четырнадцатый или пятнадцатый ложемент, и линию вражеских кораблей, бомбардировавших Кинбурн, и десятки мелких судов с янычарами, подходивших к самой стрелке, и падение турецких ядер, и маневры вдоль берега стремительной «Десны»... После того как он покинул походную церковь, все в Кинбурне словно бы само по себе пришло в движение: скакали вестовые в Волыжин лес и Васильковское урочище, где стояли в резерве муромцы, эскадроны Павлоградского, Мариупольского и Санкт-Петербургского полков, с восточного и южного фасов перемещались на западный вал пушки, вдоль морского берега строились легкоконные и казачьи сотни, ближе к воротам подтягивались мушкетерские роты. Все подчинялось единой воле, какой-то могучей, хотя и невидимой силе.
Офицеры, солдаты выжидательно посматривали на сухощавую фигуру Суворова. Вот он подошел к начальнику крепостной артиллерии капитану Крупенникову, что-то коротко сказал ему и вместе с ординарцем спустился к своему коню. На батареях прозвучали команды. И вдруг — содрогнулся, окутываясь густым пороховым дымом, широкий земляной вал, сверкнули на нем десятки огней.
Эхо пушечного залпа еще катилось вдоль берегов, а уже широко раскрылись крепостные ворота, и из них быстрым маршем вышли батальоны Орловского и Шлиссельбургского пехотных полков. Тищенко видел, как, мгновенно развернувшись фронтом, орловцы со штыками наперевес и криками «ура!» кинулись к передним турецким ложементам. На правом фланге, вдоль берега лимана, пригнувшись к крутой шее коня, скакал генерал-майор Рек.
— Вперед, богатыри! — крикнул Суворов, подъезжая к шлиссельбуржцам, которые тоже разворачивались поротно в линии. — Оттесненный враг — неудача. Отрезанный, окруженный, уничтоженный — удача, виктория!
Он пришпорил коня и помчался к маслине, возле которой уже кипел бой. Зажженные словами любимого полководца, подбодренные его присутствием, мушкетеры плотными рядами двинулись следом. Тищенко, спешивший на коне за Суворовым, слышал позади за спиной их учащенное дыхание, гулкий топот сотен солдатских ног. Звук этот нарастал, катился почти во всю ширину косы, как морская волна, что вот-вот должна с шумом и грохотом обрушиться на берег. В быстром ритме стремительной атаки, в беспрерывном гуле ружейных выстрелов, криков «ура», «алла», звоне сабель, палашей, штыков не заметил ни ядер, с завыванием летевших с турецких кораблей на атакующие батальоны, ни убийственной картечи, которая бросала, будто снопы, на землю могучих гренадеров, разреживая их ряды. Видел только, как упорно, жестоко рубятся турки, падая мертвыми под штыками мушкетеров, но не отступая ни на шаг из своих ложементов.
— Вот это воины! — пересиливая шум побоища, восхищенно воскликнул Суворов, с которым Тищенко поравнялся на какой-то миг. — Помилуй бог, с такими я еще не дрался.
И уже его конь вырвался вперед, завертелся в гуще атакующих. Когда силы на правом фланге сравнялись и от корабельного огня начали редеть мушкетерские роты, подоспел Козловский пехотный полк. Его штыковой удар был настолько внезапным и сильным, что турки дрогнули. Охватывая отступающих янычар с левого фланга, по берегу моря понеслись казачьи сотни и легкоконные эскадроны.
Победа, казалось, уже была совсем близкой и неотвратимой. Пленные дервиши, которых два казака повели в крепость, рвали на себе бороды и оплакивали доблестного Аюб-агу, умоляя Аллаха принять его в сонм пророков. Уже десять заполненных трупами ложементов были отбиты у янычар. Орловцы, шлиссельбуржцы, мушкетеры Козловского полка, конные эскадроны порывались вперед, чтобы мощным натиском сбросить в воду остатки десанта, уничтожить его, потопить. Но передние ряды атакующих словно бы натолкнулись на какую-то невидимую стену. Мелкосидящие шебеки подошли почти к самому берегу и впритык залпами стреляли по пехоте. Смертельные рои турецкой картечи выкашивали целые капральства. Турки, придя в себя, подкрепляемые свежими
