— Что?
— Никогда не злоупотребите своим преимуществом передо мной.
— Нет, никогда.
— Не причините мне боли.
— Разумеется, нет. Я далек от…
— Так что же вы пришли сказать мне?
Смущенный Джордж Миддлтон уже готов вынуть из кармана письмо Питера Клэра, но вдруг вспоминает, что этого нельзя делать, что именно этого и нельзя делать. К тому же (ведь полуодетая Шарлотта сидит так близко) он просто не может завести разговор о том, что ее брата не будет на их свадьбе, поскольку не в состоянии вспомнить, как к нему приступить. Мысли его путаются, лицо заливается краской, и он говорит, заикаясь:
— Ничего… вовсе ничего, Маргаритка. Просто у меня возникло глупое желание… повидать вас… сказать вам перед обедом, что я вас люблю и что вы можете во всем мне доверять.
Шарлотта в изумлении смотрит на Джорджа. Затем встает, подходит к жениху, садится ему на колени (чем, по его мнению, подвергает немалой опасности сохранность стула) и обвивает руками его шею.
— Вы замечательный человек, — говорит она. — Как прекрасно, что я выхожу за вас замуж!
Она заливается смехом и кусает его за ухо. Стул подается назад, Джордж с трудом сохраняет равновесие и, отдавшись порыву, целует ее губы и волосы, рассыпавшиеся по его лицу.
До свадьбы остается тринадцать дней, и для каждого из них у Шарлотты своя картинка. А если, думает она, нам что-нибудь помешает их пережить и я больше не наслажусь таким поцелуем? Страшно даже представить себе, что я никогда не буду лежать в объятиях Джорджа! Итак, она принимает решение, шепотом сообщает о нем Джорджу, и он в мгновение ока забывает о цели своего прихода и думает лишь о том, как быстро сумеет он скинуть с себя одежду, снять с Шарлотты корсаж и юбки и насколько тихо, когда она будет лежать в постели, удастся ему скользнуть к двери и повернуть ключ в замке.
На следующий день по пути к огороду, где они намереваются проверить новый урожай choux-fleurs, Джордж Миддлтон сообщает Шарлотте, что Питер Клэр не приедет на их свадьбу.
Если его удивляет, что она спокойно принимает эту новость и не настаивает, чтобы он показал ей письмо, то объясняется это тем, что ему неведомы ее чувства. Он мужчина и не может целиком понять, что значит для такой девушки, как Шарлотта, наконец-то распростившись с опостылевшей ей девственностью, осознать свою женскую власть, ему неведомо, что чудо этого открытия затмевает на время все волнения и тревоги.
Две тениЗа несколько ночей до переезда двора в Росенборг, когда музыканты готовятся к возвращению в погреб, Король Кристиан посылает за Питером Клэром.
Он взвешивает серебро.
Он поднимает глаза на вошедшего в комнату лютниста, улыбается и просит его исполнить «Lachrimae, ту самую, которую вы играли в ночь вашего приезда».
Когда музыка замолкает, лютнисту предлагают сесть, и Король Кристиан, протянув руку, нежно касается ею его щеки. Тишину в комнате нарушает лишь тиканье часов в корпусе из черного дерева.
— Ну что ж, — говорит наконец Король, — я сказал вам, что, возможно, придет время, когда я смогу освободить вас от данного вами слова. Я не знал, когда оно наступит. Но вот оно наступило. Вы свободны и можете ехать в Англию на свадьбу вашей сестры.
Питер Клэр поднимает глаза и видит, что лицо Короля Кристиана расплывается в улыбке. Король отводит руку от щеки лютниста и ударяет себя по ноге.
— Я сдаю вас в аренду! — говорит он с грубым смехом. — Видите, до чего я дошел, мне приходится продать своего ангела-хранителя!
Не зная, какой ответ от него хотят услышать, Питер Клэр ждет, когда смех Короля утихнет. Ему известно, что такие приступы показного веселья быстро сменяются унынием. Как он и ожидал, настроение Короля меняется, смех стихает, и Кристиан останавливает на лютнисте грустный взгляд.
— Не думайте, — говорит он, — что я охотно расстаюсь с вами. Но мне известно, что англичане всегда тоскуют по своему маленькому острову и хотят туда вернуться. И сейчас… коль скоро судьба мне улыбнулась… коль скоро Вибеке Крузе помогла мне оставить прошлое позади… к чему мне вас удерживать? Я не должен вас удерживать, Питер Клэр. Я должен вас отпустить.
Питер Клэр молча ждет еще несколько секунд. Затем лютнист говорит:
— А если ночью вы не сможете заснуть, кто будет для вас играть?
— Да. Действительно, кто? Кренце? Паскье? Они не принесут мне такого утешения, как вы. Возможно, я разбужу самого старика Ингерманна?
Питер Клэр кивает. Затем Король объявляет:
— Мой племянник Карл платит за вас сто тысяч фунтов! Вы бы поверили, что столько стоите?
— Нет, Ваше Величество.
— Нет. Но вообразите себе все то, чем вы станете в Дании: китобойные суда, дамбы, ткацкие станки, бумажные фабрики, счетные дома. Какая удивительная алхимия! Возможно, в конце концов, вы даже станете Нумедалскими серебряными копями? Если в Англии вы вдруг затоскуете по Дании, подумайте об этом, мой дорогой ангел. Представьте себе, что в ваших жилах течет серебро. Вспомните Исфосс и как мы веселились под звездами! Вообразите себе картину всех тех поразительных изменений, которые вы будете продолжать творить в этой стране.
Сундук Питера Клэра собран. В подарок всем музыкантам оркестра, чтобы скрасить их долгие часы в погребе, он покупает новые свечи, которые светят ярче и сгорают не так быстро.
При расставании с Королем ему в руки дают полотняный мешочек, перевязанный бархатной лентой.
— Развяжите его и суньте туда руку, — говорит Кристиан.
Питер Клэр делает, как ему велят, и нащупывает рукой множество мелких предметов, не то морских ракушек, не то монет, но на самом деле ни то и ни другое.
— Пуговицы! — говорит Король. — Я сам собрал их для вас. В минуты волнения перебирайте их, и это вас успокоит. Иные из них ничего не стоят, иные довольно ценные, и вы можете их продать, но я вам не советую. Все вместе они представляют собой нечто большее, чем отдельные составляющие, я хочу, чтобы именно так вы запомнили и меня — чем-то большим, нежели то, чем я вам казался.
Питера Клэра ждет карета. Король Кристиан на мгновение сжимает его в объятиях, последний раз смотрит в его глаза цвета летнего неба.
— Запомните, — говорит Король Кристиан, — моя вера в ангелов никогда не угаснет!
В нескольких часах езды от Копенгагена на спокойных водах Каттегата покачивается корабль под названием «Святой Николай».
Питер Клэр стоит на палубе рядом с капитаном «Святого Николая» и в ожидании ветра смотрит на небо.
— Странное море, — говорит капитан, — совсем черное, как во время шторма, и вместе с тем совершенно спокойное. Мальчишкой меня учили, что чувствовать свет — одна из первейших задач хорошего моряка, но порой оказываешься в таких условиях, что разобраться очень трудно.
— И сейчас условия именно таковы?
— Да. Сейчас северный ветер с легким запахом дождя, но я не знаю наверняка, чего от него ждать.
Холодно. Земли не видно, и у Питера Клэра такое чувство, будто они вступили в другое время года, будто вернулась зима и безмолвный Каттегат может медленно превратиться в лед и положить конец их плаванью. Судно слегка покачивается, обвисшие паруса похожи на заснувшие воздушные создания, разговоры команды явственно слышны в полном безветрии.
Лютнист спускается вниз и ложится на свою койку. Его мучает боль в левом ухе. При малейшем напряжении мысли она усиливается, поэтому мозг не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном и постоянно перескакивает с предмета на предмет.
Питер Клэр засыпает, и ему снится Англия. Он прибывает в Уайтхолл занять место при дворе Короля Карла. Его приводят к Королю, который, как ему говорили, порой испытывает затруднения в произнесении слов, которые хочет сказать. Не смея ни заговорить, ни шелохнуться, он вежливо ждет, а Король тем временем пристально рассматривает его лицо, как рассматривал Король Кристиан в ту ночь, когда лютнист прибыл в Росенборг. Затем он вдруг отдает себе отчет в том, что Король старается заговорить или говорит, но не может сказать, потому что он, Питер Клэр, ничего не слышит. И монолог (или предполагаемый монолог) продолжается в полной тишине.
Корабль плывет не в Англию. Порт назначения «Святого Николая» — Хорсенс в Ютландии.
В мыслях Питера Клэра живет лишь один образ, Эмилия Тилсен, и к ней он сейчас направляется.
Она стоит не перед вольером в лучах солнца, а в погребе возле клетки с курами. Она отводит взгляд от копошащихся в пыли голодных кур, поднимает к нему лицо, и в никогда не рассеивающейся тени погреба ее волосы, от природы не темные и не светлые, кажутся темнее. Ее взгляд говорит: «Питер Клэр, что вы собираетесь делать в этом мире?»
Он не знает. Но верит, что узнает, если только доберется туда, где она сейчас находится. Если же он ее потерял, то, видимо, так никогда этого и не узнает. И, так и не узнав, доживет до старости.
