Пожарский, Минин и воеводы подъехали на конях к полякам. Кто мог, те поднялись с земли, а иные даже и не сидели, а лежали. К Пожарскому вышел из строя гетман Николай Струсь. Приблизившись к Пожарскому, он вынул из ножен саблю, подержал ее в руке, прощаясь с ней, поднял глаза на Пожарского и сказал:
— Не жди, князь, что я отдам тебе свою подругу. Не в бою, не в честном поединке одолел ты нас. Голод нас одолел.
Струсь взмахнул саблей и ударил ею о камни. Зазвенела и переломилась сталь.
Поднял голову и, глядя Пожарскому, в глаза, молвил:
— Так-то, князь! Речь Посполитая еще скажет свое слово! Оно за нами!
— А у нас говорят, после драки кулаками не машут! — ответил Пожарский и, обернувшись к дружине, приказал: — Отведите этого грабежника и вора в подвал Чудова монастыря!
Здесь же Пожарский и Трубецкой поделили пленных между ополчением и казаками. Немногие из поляков, что сидели в Кремле, уцелели не на ратном поле — полегли в честном единоборстве, покосили их жадность и голод.
В то время, как Пожарский и Трубецкой разводили пленных по станам и таборам, Минин с надежными людьми вершил опись имущества разграбленного и порушенного поляками. Не пошло впрок грабителям ни золото, ни серебро, не спасли от голодной смерти и позорного плена. Кремлевские храмы и церкви были не только ограблены,но испохаблены. Все, что было отобрано у поляков, Минин отдал казакам на жалование.
Пожарскому донесли на другой день, что в казацких таборах творят расправу над пленными. Пожарский ответил:
— С казаками из-за ляхов, что получили по заслугам, ссориться не будем. Мы их упреждали, что ждет их беда, они оплевали нас своим ответом!
10
Когда земское ополчение во главе с Пожарским и Мининым пришло в Москву, Заруцкий отъехал с Мариной из Коломны в Михайлов. Когда достигло его известие об освобождении от поляков Кремля, Заруцкий отбежал в Лебедянь и выслал сторожу на татарские шляхи разведать пути в Астрахань, но тут ему донесли, что польский король пришел на Русскую землю и, миновав Смоленск, стал под Вязьмой.
Волчья стая, когда не может напасть на отару овец, что охраняют пастухи, кружит вокруг нее, подстерегая удобный момент для нападения. Так и Заруцкий, отложив до времени поход в Астрахань, кружился между Лебедянью, Воронежом и Кромами, выжидая, чем обернется поход короля. Ждал, когда король схватится с земцами, подмогой королю выторговать бы для Марины царский престол.
В Москве, после пленения поляков, началось шатание, кого избирать царем. Вторжение короля утишило разброд и опять все объединились для отпора ляхам
О гибели польского гарнизона в Москве, король узнал, выйдя из Вязьмы. Сначала никто из королевского окружения не хотел верить этому известию, а более других не хотел об этом и слышать король, ибо ответственность в промедлении с походом на выручку польскому гарнизону в Москве целиком ложилась на него. Схватили нескольких казаков. Все они одинаково показали, что Кремль взят ополчением, оно готово выступить навстречу польскому войску.
Из Вязьмы король двинулся к Погорелому Городищу. Невелик городок, крепостишка не из значительных. В городе казачий гарнизон. Воевода затворил ворота, а когда польские разъезды приблизились к стенам, приказал стрелять.
Король разгневался и приказал идти на приступ. Ходкевич остановил приступ.
— Ваше величество, — сказал он, — стоит ли терять хотя бы одного нашего воина ради этого курятника?
Воевода в Погорелом Городище оказался премудрым. Зная, что Сигизмунд из упрямства простоял более года под Смоленском, поопасался будить в нем честолюбие и ответил письмом: « Иди, король под Москву, будет Москва за тобой и мы все будем!».
Королевское войско двинулось к Волоку-Ламскому. Переходы неспешны. Приходилось держаться настороже от внезапных нападений «шишей».тВойска шли разоренным краем. Села и деревни в пепелищах. Сельские жители прятались в непроходимых лесах.
К Волоку-Ламскому королевсмкое войско подошло в конце ноября. Город приступом брать не стали. Раскинули лагерь вблизи города. Из Москвы не поступало никаких известий. Те кто призывал на престол королевича Владислава бесследно исчезли. Король решил напомнить, кому московиты целовали крест.
Выступая в поход на Москву, король прихватил с собой Филарета, дьяка Граматина и Данилу Мезецкого. Кому, как не русским уговаривать ополченцев? Король направил их на переговоры с ополчением, а для устрашения ополченцев и бережения посланцев, чтобы не убежали, снарядил им сопровождение в тысячу всадников. Во главе с панами Зборовским и Млоцким. Для Пожарского этот поход не оказался неожиданностью. Казачья сторожа следила за отрядом.
Зборовский и Млоцкий высылали вперед разъезды. Разъезды наткнулись на передовые отряды ополчения. Сошлись рубиться. Поляков погнали прочь.
Король пришел в ярость и приказал взять приступом Волок-Ламский. Город обороняли донские казаки. Милости от короля не ждали, обороняться умели. Земляные валы облили водой, они превратились в ледяные горы. Два раза поляки приступали к ледяным валам и оба раза отходили с потерями. На долгую осаду времени не оставалось От мороза лопались сосновые стволы в лесу. Жолнеры в палатках земерзали. Надвигалось сытое и обутое московское ополчение. Сигизмунд и хотел бы держаться, но его испугал ропот его воинства. Затаив зло на московских людей, приказал отходить к Смоленску. Не задерживаясь в Смоленске польское войско устремилось в Польшу.
21-го декабря Пожарский, Минин и Трубецкой оповестили все города об избавлении Русской земли от польских находников и повелели вознести благодарственные молебны во всех храмах и церквях.
11
Со всех городов прибывали выборщики царя Созыв Собора всей земли был назначен на 23–е марта. Однако выборщики съезжались столь спешно, что уже к первому дню Великого поста, к 21-му февраля, все уже были в сборе.
Решено было советом всей земли собрать выборщиков на Пожаре у Лобного места, чтобы проведать каково народное мнение кого выбирать.
Накануне в шатер к Пожарскому пришли Минин и архимандрит Дионисий. Князь обратился к Дионисию.
— Патриарха у нас нет, молитвенник наш и советчик наш, ты, отче, ибо никто не сделал более для одоления ляхов, чем Сергиева обитель. За тобой слово. Нет сегодня никого, кроме тебя, кто стоял бы ближе у преподобному Сергию, заступнику русских людей.
Дионисий ответил:
— Скажу ли вами незнаемое? Бродят люди вокруг трех сосен. Одна сосна трухлявая. Ветви у нее обветшали. Сие есть князь Мстиславский. Царственного он рода Гедеминовечей, а его усердие королю отвратило от него русских людей. Высока, стройна другая сосна — князь Василий Голицын. Ведет свой род от прирожденных государей. Отечеству послужил, не уронив чести и в польском плену. Но как же его избирать, когда он в польском плену? Изберем, а его там примучают. Своими руками отдадим его полякам на расправу. Третья сосна, то князь Воротынский. Его назовут, а не надо бы. Припомнят ему, что на его пиру поднесли отраву Михаилу Скопину, юному витязю, равных коему не сыскать.
— Обжал ты нас, отче. Три царственные ветви в нети вывел. Не выскочит ли на пустое место князь Дмитрий Трубецкой, ежели крикнут его казаки.
— Князь Дмитрий Трубецкой опасен. Не тем опасен, что вдруг изберут тушинского боярина, опасно, что положит он вражду между земством и казаками. Не искать бы нам на царство ни рюриковичей, ни мономашичей
Пожарский с усмешкой спросил:
— Не Марину ли Мнишкову на престол позвать с сыном ее Иваном, коему отец незнаем?
Дионисий осуждающе покачал головой.
— Не ко времени посмех! Не прогневи Бога! Я сказал о трех соснах, а в лесу еще и дубы растут. Нам не сосну искать, а дуб. Сосна в тридцать лет старится, а дуб триста лет стоит. Святой Сергий триста лет тому назад благословил московское воинство Дмитрия Донского на Мамаево побоище и молитвами вымолил победу на Куликовом поле над врагом лютым и немилостивым. Русь родилась вторично на том поле. Многие, кто пошел на ту битву не вернулись, иные затерялись в веках. Сохранил верность московскому государеву дому один род. Род Романовых, что пошел от сподвижников Дмитрия Донского и воителей в той битве от Андрея Кобылы и Федора Кошки. На памяти нынешних людей, как во времена кровавых бесчинств царя Ивана Васильевича обуздать его решались Анастасия, первая его супруга из рода Романовых и брат ее Никита Романович. Не по кончине ли Анастасии Романовны, царь Иван Васильевич погрузился в кровавую пучину? Не мужеством ли своим заслужил добрую память Никита Романович и пролил тем народную любовь на свой род? Людская громада не знает, а те кто знают, быть может, не вспомнят, кому царь Федор, умирая, царский престол поручал? Перед смертью он вручил скипетр и державу в руки Федору Никитичу Романову, ныне митрополиту Филарету. Федор Никитич и его братья скипетр и державу не приняли. Они знали, что царевич Дмитрий не был убит в Угличе, а вывезен и спасен. Державу и скипетр подхватил Борис Годунов. С него и началась пора самозванных государей, ни Богом, ни людским мнением не избранных.
