Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 1

Еще более радостное настроение царило в шатре у князя. Василий и Никита только и говорили о скором возвращении в родные места; их радостью радовалась и Фейзула. Обсудив все, они пришли к тому, что послезавтра, на рассвете, Василий, с двумя десятками нукеров, поскачет в Сарай, добывать ярлык у нового хана. Семью он оставлял на попечение Никиты, который, с волнами и обозом, должен был идти в улус хана Чимтая и там ожидать Василия, если к тому времени он не будет уже там. А затем, оттуда, сколь можно скорее – на родину!

Следующий день был посвящен сборам в дорогу и хозяйственным делам. Василий отдал нужные распоряжения надсмотрщикам за табунами и стадами, пояснив, что теперь они снова переходят в ведение хана Чимтая, от которого получат дальнейшие указания. Позаботился он и о людях, оставшихся в городке. Таковых было немного: тысяча воинов Мубарека-ходжи должна была идти с Никитой на юг, здесь же пока оставалось пять сотен, присланных Чимтаем, да пастухи. Запасов, необходимых для новой зимовки, у них было вдоволь.

К полудню все это было приведено в ясность, приказания отданы, сборы закончены и дел больше не оставалось. Плотно пообедав и разомлев от жары, по обычаю, все разбрелись по шатрам и погрузились в сон.

Василий проснулся часа в четыре. Было жарко, вокруг стояла сонная тишина, но спать ому больше не хотелось. Пролежав неподвижно несколько минут, он поднялся и окинул взглядом шатер. В нем все спали. Бесшумно подойдя к колыбели, Василий отогнал мух от малютки сына, поправил над ним кисейный полог, затем с минуту полюбовался улыбающейся во сне женой и, никого не будя, тихо вышел наружу. Ему хотелось побыть одному и без помехи обдумать все связанное с внезапным поворотом его судьбы, а главное – предстоящий разговор с ханом Джанибеком, от которого теперь зависело все дальнейшее.

Обойдя городок и мысленно прощаясь со знакомыми, обжитыми им местами, он медленно побрел вниз по берегу Миаса, почти безотчетно направившись к своей излюбленной заводи, где так хорошо было думать. Дойдя до нее, он сел у самой воды и оглянулся вокруг.

Знойный, напоенный запахами степи день клонился к вечеру. Залитая солнцем поверхность реки застыла в тихом, серебряном сне. Сидя на изумрудных листьях кувшинки, блаженно щурились на солнце разомлевшие лягушки, не плескалась рыба, и только лишь воздух еле приметно зыбился струйками летнего марена, да старые, столько всего повидавшие ивы лениво струили в воду свои зеленые слезы.

Все вокруг было безмолвно и неподвижно, казалось, остановилось время и миг превращается в вечность… Зачарованный покоем и погруженный в свои думы, Василий долго сидел, опершись спиною о ствол столетней ивы. Он не слышал, как на том берегу тихо раздвинулись камыши. Похоронным плачем пропела над рекой каленая стрела и вонзилась ему в самую грудь.

Он тихо охнул и боком сполз на землю, но сейчас же поднялся и сделал несколько спотыкающихся, неверных шагов по направлению к стойбищу. И снова упал. Сознание его мутилось, но мысль о том, что он умрет здесь, почти рядом с теми, кого любил, даже не взглянув на них в последний раз, – придала ему силы. Превозмогая нечеловеческую боль, он вырвал из раны стрелу, и сейчас же кровь хлынула на траву алым потоком. Зажимая рану рукой, он попытался встать и идти, но сил больше не было, и он понял, что для него все кончено…

Через полчаса Никита нашел его здесь, истекающим кровью. Сознание еще не покинуло Василия, но жизнь его угасала.

– Василей Пантелеич! Князь мой светлый! Кто это тебя? – страшным голосом воскликнул потрясенный Никита, опускаясь перед умирающим на колени.

– Это Хисар, – тихо, но внятно промолвил Василий, закрывал глаза.

Быстро намочив в воде платок, Никита заткнул им рану в груди князя и, подхватив его, как ребенка, на руки, бегом устремился к городку. Но не сделал он и сотни шагов, как Василий открыл глаза и, собрав оставшиеся силы, сказал прерывающимся голосом:

– Поздно… Все одно не донесешь… Положи меня на землю и слушай…

Бережно положив князя на траву, Никита склонился головой к самому его лицу, чтобы не упустить ни звука. Могучее тело его била мелкая, неуемная дрожь, глаза застилали слезы.

– Никита, брат мой милый, – услышал он голос, тихий, как шелест стенного ковыля. – Не привел Господь, не судьба, значит… Жене скажи… солнышко…

Шепот умирающего оборвался, глаза закрылись. Думая, что все кончено, Никита страшно вскрикнул и схватил его за руку. Этот крик на мгновение возвратил Василия к жизни. Он снова открыл глаза и сказал, голосом более внятным: Сына не оставь… Тебе поручаю. Хоть будет татарином, но сделай его… человеком.

– Клянусь тебе крестом святым, князь мой: пока жив, его не покину! И убивцу твоему отомщу!

Лишь еле ощутимое пожатие коченеющей руки показало Никите, что князь его услышал.

Подождав с минуту, Никита прильнул ухом к его груди. Сердце Василия уже не билось.