Ознакомительная версия.
– Если этих идиотов послать на перешеек, они продадут Церель с потрохами своими. Потому нам идти надобно… обязательно!
Идти не хотелось. Тошно было. Но лучше пусть с парламентерами говорят командир с комиссаром, нежели разложившаяся шантрапа. Предусмотрительно старлейт китель снял, переоделся в солдатское. Парламентер был один. В чине майора саксонской пехоты. Прекрасно говорил по-русски и вел себя вежливо, без хамства.
– Условия таковы, – деловито сообщил он без проволочки. – Если на Цереле ни один винтик не будет сломан, если вы сдадитесь без боя, мы отвезем вас прямо в Германию… в самые лучшие города! – подчеркнул майор. – Обставим, конечно. Оденем в штатское. У каждого будет отдельная кровать. Даже тумбочка. Мыло дадим!
– Что мы, – не выдержал Скалкин, – мыла не видали?
Майор улыбнулся, посмотрев на фон Кнюпфера.
– И еще одно условие: если Церель не будет сдан вами, он просто исчезнет с лица земли. Пленных брать не станем. У нас и без того вашего брата хватает… все будут расстреляны.
Скалкин сунул кулаки в карманы бушлата.
– А вашего брата немца мы тоже знаем. Начитаны, наслышаны! И не все русские одинаковы. Церель будет драться. Вот когда разобьете нас, тогда делайте с нами что хотите. На-кось, выкуси!
Кнюпфер ходил за спиной майора, как кот возле сметаны.
– Послушай… ты! – сказал он Скалкину. – Ведь ты не приятеля своего встретил. В шалмане он с тобой не сидел и сидеть не будет… Как ты разговариваешь с официальным парламентером?
– Мы не желаем кровопролития, – заметил майор.
– А чего же тогда полезли на Моонзунд?
Майор кайзеровской армии любезно объяснил Скалкину:
– Да, это верно. Мы пришли сюда. Потому что мы, германцы, стремимся захватить как можно больше русской земли. Это нам необходимо, чтобы таким путем скорее добиться мира с вами. Поймите меня правильно: мы наступаем во имя вашего же блага!
Артеньев иезуитства терпеть не мог и сразу вмешался:
– В ваших рассуждениях, господин майор, нет логики.
– О, есть… ее достаточно, – ответил немец.
– Но она не железная.
– Может, золотая? – усмехнулся парламентер.
– Нет. Она кровавая…
Майор снова завел речь о простынях, о тумбочках, о мыле и прочих прелестях плена, но Скалкин повернулся спиной:
– Жидко пляшете! Давай, дядька, разойдемся по-хорошему: ты меня не знаешь, я тебя никогда не видывал…
Вернулись на Церель в подавленном настроении. Было страшно за каргопольцев, сидевших на перешейке. Чистота горизонта меркла во мгле. Германские крейсера вошли в соседнюю бухту Лео и методично гвоздили побережье, никого не убив и не ранив. Били просто так – кажется, для проверки профессионального опыта.
Тральщики работали вне досягаемости залпа.
Было ясно: вслед за ними покажется Гохзеефлотте.
* * *
С эсминцев XI дивизиона, болтавшихся на качке в горле Соэлозунда, хорошо видели немцев – трехтрубный «Эмден» и миноносцы, но линкоров сегодня не замечали. Дул слабый зюйд… Ровно в полдень канлодка «Храбрый» примкнула к четырем эсминцам, вся в готовности, и Пилсудский долго смотрел на нее в бинокль.
– Хорошие это корабли, – сказал он. – Неказисты вроде, но в них что-то есть приятное… Подойдем к храбрецам поближе, я хочу переговорить с их командиром.
Командира «Храброго» недавно выкинули с флота за родство с генералом Корниловым, и матросы выбрали в командиры канлодки лейтенанта фон Ренненкампфа, невзирая на его немецкую фамилию, – это был отличный и волевой офицер, еще совсем молодой.
Пилсудский наказал Ренненкампфу – через мегафон:
– Мы пока постоим на якорях, а вы обстреляйте этот входной мыс. После чего будем наводить хандру на «Эмдена».
– Добро, – охотно согласился Ренненкампф…
Но едва «Храбрый» дал обороты, как из-за мыса Памерорт высунулся форштевень германского дредноута «Кайзер». Русские эсминцы и канлодка перед ним – как жуки перед носорогом.
– Выбирай якоря, – среагировал Пилсудский. – Быстро…
Атмосфера над морем наполнилась гулом: из башен «Кайзера» вылетели сгустки огня. Сейчас, не считая канлодки, их было четыре собрата: «Победитель», «Забияка», «Константин», «Гром».
Пилсудский машинально отметил время: 13.50 на часах.
Комендоры уже на пушках. Корабли – в развороте.
«Кайзер» давал недолеты, и перед эсминцами выметывало из моря каскады воды, прикрытые сверху шапками дыма. «Гром» снялся с якоря раньше других, первым лег в развороте, и сейчас получилось так, что он прикрывал собой остальные корабли…
Штурман «Грома» Митя Блинов сказал про немцев:
– Не торопятся. Стреляют в час по чайной ложке…
Ваксмут перебегал с крыла на крыло мостика, оценивая на глаз обстановку. Второй залп с «Кайзера» захлестнул эсминец пеной, и «Гром», покачнувшись, продолжал выписывать циркуляцию.
Володя Севастьянов ответил штурману:
– Три раза в день. Но ложка-то у них – столовая…
А вот что случилось дальше – сразу никто не понял. «Гром» испытал сильнейшее потрясение. Людей сбило с ног. Главный компас сорвало с креплений, и он, заодно с тумбой нактоуза, упорхнул с мостика за борт. Со щитов выбило все минные прицелы, которые повисли на рваных концах проводов. «Гром» стал ложиться в крене, но он еще двигался, и Ваксмут, не растерявшись, велел на руль:
– Право на борт… пока не остановились. Жми!
«Гром» получил прямое попадание с линкора двенадцатидюймовым снарядом, который не взорвался. Бронебойная (в рост взрослого человека) рассадила эсминцу правый борт, она в куски разнесла машину. Пройдя через корабль насквозь, снаряд вырвался из другого борта и, глубоко уйдя в воду, только там и лопнул. Все звуки заглушал острый пронзительный свист – травился пар из разбитых турбин. Резануло диким воплем – это кричали обваренные паром котлов кочегары, которые выскакивали на палубу, рвали с себя раскаленные робы и выли от нестерпимой боли ожогов…
Ваксмут снял со щеколды микрофон боевой связи:
– Мостик – энергопосту: Коля, что у тебя разбито?
Громовский инженер-механик Малышев доложил:
– Пар выходит из правой, но левая турбина еще тянет нас…
Над эсминцем, словно сказочный белый гриб, поднималось вертикальное облако пара. Со свистом это облако росло – все выше, выше и выше. Когда пар стравился до конца, застопила и левая машина. Приказ к повороту был отдан Ваксмутом кстати: «Гром» на инерции завернуло за мыс, где его не могли видеть с «Кайзера».
Семенчук стоял на мостике. Побледнев, Ваксмут раскрыл портсигар, совал его к лицу каждого, сунул и гальванеру; Семенчук взял папиросу, раскурил ее, и это была его первая папироса в жизни. В голове замутилось, он слушал, что говорит Ваксмут, а уши раздирало острым криком обваренных людей…
– К нам спешит «Храбрый», – сказал штурман Блинов.
* * *
Но прежде «Храброго», обгоняя канонерку, пронесло мимо «Победителя», с него начдив Пилсудский передал в рупор:
– Мы вас прикроем, сколько хватит сил… Держитесь!
Пар уже таял в небе, когда Ренненкампф подвел свой «Храбрый» вплотную к эсминцу; Семенчук кинулся на палубу, разносил по борту буксирные концы. Краем глаза он видел, как на корме отходящего «Победителя» разбили шашку, ставя дымовую завесу. Но ветер сегодня, как назло, послабел – струя дыма не развеялась над морем в спасительное покрывало. «Кайзер», перестав стрелять, медленно отползал за мыс Памерорт…
– Начинаю тянуть! – прогорланил фон Ренненкампф.
«Храбрый», натужась машиной, рванул «Гром» с места и потащил за собой – прочь от Соэлозунда. «Константин», догоняя дивизион, тоже колотил на корме шашку за шашкой. На какое-то время черно-бурая полоса дыма все же закутала поврежденный эсминец. «Храбрый», попадая на волну, дергал «Гром» за форштевень, и буксирные тросы рискованно хрустели, проклятые!
Семенчук глянул на свои руки – ужасные руки. Никогда со стальными концами нельзя работать без рукавиц. А он сгоряча вступил с ними в борьбу, как с железными питонами-боа, в могучих руках выравнивал их извивы, похожие на колбасные кольца, и вот результат: на руки страшно смотреть… Но сейчас кровь была всюду.
Убитых складывали в ряд, как снопы…
Появился над каналом туманец, и на время корабли противника стали невидимы. Эсминцы маневрировали на 15 узлах, выписывая «восьмерки» между Эзелем и Даго. «Гром» тянулся за «Храбрым» на скорости в три узла, и дивизион, конечно, не мог их покинуть. Казалось, спасение близко. Но тут с мостика сорвался по трапам председатель судкома Соловьев, выскочил на самое острие полубака.
– Не пойму… неужели «новики»? – крикнул он.
Девять плоских теней, как призраки, пролетали в тумане.
* * *
Пилсудский рывком опустил бинокль:
– Немцы! Девять шашлыков. Штурман, отметь время.
– Пятнадцать десять, – ответили из рубки.
– Запиши в журнал: отражение атаки…
Над трубами германских эсминцев – ни одного клочка дыма, только дрожь горячего воздуха, и на XI дивизионе все поняли:
Ознакомительная версия.
