Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1

— Боже мой, неужели мой дядя?..— воскликнул Уэверли.

— Нет, это горе касается исключительно меня. Мне стыдно, что вы были свидетелем того, как я поддался ему, но порой нашим горестным чувствам приходится давать отдушину, чтобы в остальное время достойнее их сносить. Я не хотел открыться вам, так как мог вас опечалить, а помочь мне все равно не в ваших силах. Но вы застали меня врасплох... И я вижу, что сами вы очень удивлены... Я не терплю секретов... Прочтите это...

Писала полковнику его сестра:

Получила твое письмо, дорогой брат, через Ходжеса. Сэр Э. У. и мистер Р. пока еще на свободе, но выезд из Лондона им запрещен. Как я была бы рада поделиться с тобой столь же благополучными вестями из дому. Но сообщение о несчастном деле под Престоном поразило нас как громом, в особенности ужасное известие, что ты погиб. Ты знаешь, в каком положении была леди Эмили, когда ты вынужден был ее покинуть из дружбы к сэру Э. На нее уже сильно подействовали печальные известия о мятеже в Шотландии; однако она старалась держаться мужественно, как, по её словам, подобает твоей жене, а также ради ожидаемого наследника. Увы, дорогой брат, этим надеждам теперь положен конец! Несмотря на все мои старания, этот несчастный слух дошел до нее, прежде чем ее успели подготовить. У нее немедленно начались родовые муки, и несчастный младенец прожил всего несколько минут. Дай бог, чтобы на этом окончились наши несчастья! Но хотя своим письмом ты и опроверг ужасный слух и значительно ободрил ее, тем не менее д-р *** опасается серьезных и, как ни прискорбно это писать, даже роковых последствий для ее здоровья, особенно из-за неизвестности, в которой ей придется пребывать еще некоторое время. К этому прибавляются еще представления о жестокости людей, к которым ты попал в руки.

Вот почему, дорогой брат, я прошу тебя, как только ты получишь это письмо, приложить все усилия, чтобы добиться освобождения — на честное ли слово, за выкуп или какими-либо иными возможными путями. Я не преувеличиваю опасности, в которой находится леди Эмили, но я не имею права, не смею скрывать от тебя правду.

Всегда, мой дорогой Филипп, преданная тебе сестра

Люси Толбот.

Прочитав это письмо, Уэверли остолбенел. Вывод для него был ясен: все эти несчастья свалились на полковника лишь потому, что он отправился его разыскивать. То, чего нельзя было поправить, уже само по себе было достаточно жестоко: полковник Толбот и леди Эмили долгое время оставались бездетными и были вне себя от радости при мысли о ребенке. Теперь их надеждам не суждено было сбыться. Но и это разочарование было ничто по сравнению с угрожавшим несчастьем. И Эдуард с ужасом думал, что первопричиной всех этих зол является именно он.

Прежде чем он нашел в себе силы ответить, полковник уже совершенно овладел собой, хотя по его затуманенному взору все еще видно было, как глубоко он страдает.

— Это такая женщина, дружок мой, — сказал он, — из-за которой и воину не стыдно плакать. — Он протянул ему миниатюру. На ней было изображено лицо, вполне заслуживающее такой похвалы. — А между тем, — продолжал он, — этот портрет — лишь слабое отражение очарования, которым она обладает.., или обладала... быть может, об этом уже нужно говорить в прошедшем. Но да свершится воля господня!

— Вы должны ехать, сейчас же ехать к ней на помощь. Еще не поздно... Не должно быть поздно...

— Ехать? Мне? Вы забыли, что я пленник и дал слово...

— Приставлен к вам я... Я освобождаю вас от вашего слова... Я буду отвечать за вас.

— На это вы не имеете права, и честь моя не позволит мне взять свое слово обратно. Ответственность падет на вас.

— Ну и что ж? Если надо будет, отвечу головой! — воскликнул Уэверли в бурном порыве чувств. — На мне уже лежит смерть вашего ребенка, не делайте же меня убийцей вашей жены!

— Нет, мой дорогой Эдуард, — сказал Толбот, ласково взяв его за руку, — вы тут ни при чем, и если я в течение двух дней скрывал от вас свое горе, то именно потому, что боялся, как бы вы по своей преувеличенной чуткости не посмотрели на него с этой точки зрения. Вы никак не могли предвидеть, что я отправлюсь из Англии, чтобы разыскивать вас. Вы ведь едва знали о моем существовании. Небу известно, как тяжело человеку отвечать уже за прямые последствия своих поступков, которые можно было предвидеть, но отвечать еще и за все то, что они косвенно влекут за собой, — этого великое и милосердное существо, которое одно может видеть взаимную связь человеческих дел, не положило своим бренным созданиям.

— Но как могли вы оставить леди Эмили, — сказал Уэверли с глубоким чувством, — в положении, когда она наиболее драгоценна для мужа, чтобы разыскивать какого-то...?

— Я только выполнил свой долг, — спокойно ответил полковник Толбот, — и не сожалею, не должен сожалеть об этом. Если бы путь благодарности и чести был всегда ровным и легким, в том, что я следую по нему, не было бы никакой заслуги. Но часто он идет вразрез с нашими интересами и страстями, а иногда и с самыми святыми чувствами. Таковы испытания жизни, и это последнее, хоть и самое горестное (здесь слезы невольно навернулись ему на глаза), не первое, которое мне довелось испытать. Но об этом мы поговорим завтра, — сказал он, крепко сжимая обе руки Уэверли. — Доброй ночи. Постарайтесь забыться на несколько часов. В шесть рассветает, а теперь уже третий час. Спокойной ночи.

Эдуард ушел, не осмелясь произнести ни слова.

Когда полковник Толбот вышел на другой день к завтраку, слуга Уэверли сказал ему, что наш герой ушел из дому на рассвете и еще не возвращался. Угро было на исходе, когда он прибежал, запыхавшийся, но сияющий, что сильно удивило полковника.

— Вот, — воскликнул он, бросая бумагу на стол, — вот результат моих утренних хлопот... Алик, собирай вещи полковника. Живей, живей!

Полковник с удивлением пробежал бумагу. Эго был пропуск, выданный принцем полковнику Толботу на проезд до Лита или любого иного порта, находящегося в руках войск его королевского высочества. Предъявителю разрешалось свободно сесть на любое судно, отправляющееся в Англию или в иные края. Полковник Толбот, со своей стороны, должен был дать слово в течение двенадцати месяцев не браться за оружие против дома Стюартов.

— Господи, — воскликнул полковник с сияющими глазами,— как вам удалось его добыть?

— Я отправился к принцу на утренний прием в тот час, когда он обычно встает. Оказалось, что он уже уехал в лагерь Даддингстон. Я пустился за ним следом, испросил и получил аудиенцию... Впрочем, я вам и слова больше не скажу, пока не увижу, что вы принялись укладываться.

— Но должен же я узнать, могу ли я воспользоваться этим пропуском и как вы его добыли?

— О, в крайнем случае вам ничего не стоит снова вынуть свои вещи... Ну вот, теперь, когда я вижу, что вы занялись делом, можно продолжать. Когда я впервые упомянул ваше имя, глаза принца засверкали почти так же, как две минуты назад сверкали ваши. «Он не проявлял сочувствия нашему делу?» — спросил он серьезно. «Ни в малейшей степени, и надеяться на это не приходится». Лицо его помрачнело. Я попросил вашего освобождения. «Невозможно,— сказал он, — это слишком значительное лицо. Ведь он друг и наперсник таких-то и таких-то. Ваша просьба совершенно безрассудна». Я рассказал ему свою историю и вашу и попросил его поставить себя на мое место. У принца есть сердце, и притом доброе сердце, что бы вы ни говорили, полковник Толбот. Он взял лист бумаги и собственной рукой написал вам пропуск. «Я не стану доверяться своим советникам, — сказал он, — они будут отговаривать меня от справедливого поступка. Я не потерплю, чтобы друг, которого я так высоко ценю, как вас, носил на себе тяжесть мучительных мыслей, которые будут терзать его в случае дальнейших несчастий в семье полковника Толбота. При таких обстоятельствах я не хочу держать в плену храброго врага. А кроме того, — добавил он, — мне кажется, я без труда оправдаю себя в глазах моих осторожных советников, сославшись на хорошее впечатление, которое такая мягкость произведет на умы влиятельных английских семей, с которыми связан полковник».

— Вот тут-то и проглянул политик, — заметил Толбот.

— Во всяком случае, он закончил так, как подобает сыну короля: «Берите этот пропуск. Условие я добавил ради формы. Но если полковник возражает против него, пусть едет, не давая никаких обязательств. Я пришел сюда воевать с мужчинами, а не для того, чтобы приводить в отчаяние или подвергать опасности женщин».

— Ну, я никогда не думал, что мне придется быть настолько обязанным прет...

— Принцу, — с улыбкой перебил Уэверли.

— Шевалье, — поправился полковник. — Это удобное наименование, которым многие особы королевской крови пользуются при путешествиях, и мы можем употреблять его оба. Сказал он еще что-нибудь?